Антон Соя - Порок сердца
Гриша, посмотрев на попа как на душевнобольного, все-таки спросил:
— А наш танцор, значит, свалил в Москву от греха подальше?
— Да. Но я обещаю тебе, что все улажу с ребенком. Она же еще нигде не зарегистрирована. Ты знаешь мои связи — Аня будет с тобой.
— Я попытаюсь пересадить Катино сердце Лене. Но шансов на успех у нас нет. Это полное безумие. Ну ладно, я пошел готовить операционную. — Дроздецкий, не очень уверенно держась на ногах, вышел.
Отец Пантелеймон остался один. Немного постояв в раздумье, он опустился на колени и начал молиться.
Прошло не так много времени, как в приемную зашел Виктор — высокий молодой человек немного хрупкого телосложения, щеголеватого вида, в дубленке, с повязанным на шее платком.
— Что случилось, пастор? — пришедший без церемоний взялся за дело. — Только коротко и ясно, без всякой церковной ахинеи.
— Подонок Павлов проломил Лене голову, но это не главное. Ее больное сердце вот-вот откажет, — объяснил священник. — Она умирает. Спасти ее может только сердце донора…
Виктор, не дослушав до конца, торопливо перебил отца Пантелеймона:
— Ребенок! Что с ним?
— Ребенок жив. Искусственные роды — нормальная девочка.
— Отличные новости, падре. Да, денек выдался на славу. Что вам нужно от меня? — Виктор с интересом посмотрел на священника и деловито потер руки. — Вскрыть Ленин труп?
— Господи спаси! — Отец Пантелеймон быстро перекрестился. — Виктор! Что вы несете? Мы с Григорием решились на операцию, вы нужны нам, как воздух. Без вас не справимся.
— Бред какой-то. Вы что, обкурились, святой отец, какая пересадка здесь и сейчас? У вас крыша съехала от горя. Я час назад закончил пришивать член брату, который отмахнула бритвой ваша Лена. Так что я Павлова не осуждаю. Езжайте домой, к семье, вы — поп, а не хирург, и потом, что вы собираетесь ей пересаживать? Сердце свиньи?
В дверь приемного покоя заглянула Валя. Увидев священника с посторонним мужчиной, тут же исчезла.
— Виктор! Прекратите нести этот грязный вздор! Опомнитесь, я вашу бабушку отпевал!
— Вот и Лену отпоёте.
— У вас нет сердца, Виктор!
— У меня-то есть, а вот у вас — вряд ли. Что вы будете пересаживать?
— Сердце Кати Петровой.
Виктор присвистнул и, подняв одну бровь, спросил:
— Вы, что ли, Катю грохнули, чтобы Лену спасти? Это не город, а цирк маньяков! Поп-убийца, выбирайте, куда мне звонить в милицию или в дурку?
— Ох, Виктор, не гневите Бога и меня, я страшен в гневе. Катю сбила машина за час до убийства Лены. Я сам ее привез.
— Странное совпадение. Она тоже была беременна. Тоже спасли ребенка?
— Две недели назад родила. И тоже девочку.
— Как интересно… Я так понимаю, что обе они — мои племянницы, да и покойницы, кстати, были сестрами.
— Как не стыдно, — священник снова перекрестился, — они же еще обе живы. Отбросьте свой цинизм — помогите нам! Я не сумасшедший, знаю, что шансов почти нет, но у Григория — золотые руки. Его Москва зазывает, и в вас я тоже верю — у вас ведь вся семья — таланты!
— Ну да, мама поет, Женя танцует, а я члены пришиваю и сердца пересаживаю. О! А вот и золотые руки!
Вошел Григорий, хмуро, без приветствия, посмотрел на Виктора, протянул отцу Пантелеймону халат и тихо произнес:
— Операционная готова, Валя все сделала. Наденьте это, отец Пантелеймон.
— Черт! — Виктор снова присвистнул, — Вы и правда собираетесь это сделать, крейзи?
— Они так похожи, — Григорий говорил ни к кому не обращаясь, как будто сам с собой, — даже головы пробиты почти в одних и тех же местах. Я сделаю это назло всему свету.
— Фу! Да он же пьян! От него несет, падре!
Григорий вытянул перед собой абсолютно не трясущиеся руки:
— Я не пьян, это анестезия. Мне сейчас придется вскрыть грудную клетку любимой и забрать ее сердце.
— А я вот изрядно выпил коньяку. Да, крутые вы ребята. Пожалуй, я составлю вам компанию.
— Господи, слава Тебе! Виктор, я знал, что вы добрый человек, вы делаете богоугодное дело, и знайте — вам это зачтется.
— Ой-ой-ой… Вот этого не надо, я не верю в Бога и не хочу слушать эту ересь, я верю в удачу. Если наша безумная затея прокатит, я хочу, чтоб вы помогли мне удочерить ребенка Лены. Или попросту отдали его мне.
Неожиданное желание Виктора застало отца Пантелеймона и Григория врасплох, они замерли и в один голос воскликнули:
— Что?!
— Да! Таков мой гонорар за участие в операции века, а также за молчание. Я, ребята, простите за грубость, держу вас сейчас за яйца, так что решайте! Я известный, богатый хирург-пластик, и все у меня есть, кроме детей, не может их у меня быть — ваш Бог не дал, а братцу моему — сверх меры дал. Короче, не хочу, чтобы родная кровь попала в чужие руки. Готов любить и пестовать племянницу как родную дочь.
— У нас нет выбора. — Отец Пантелеймон с надеждой на понимание взглянул на Григория. — Дочь — так дочь. Без вас нам Лену не спасти, скажем ей, что не выжила девочка, возьмем грех на душу.
— А может, ну его — этого… Виктора… — Григорий был не рад обороту, который принимала их безумная затея.
— Вы тоже мне абсолютно не симпатичны, — успокоила его травести. — Но подумайте — куда им ребенка — бандиту и шлюхе. Тем более что бандит выйдет из тюрьмы и просто сживет со света не свою дочку.
— Решено, братья, давайте приступим. С Богом, — перекрестился отец Пантелеймон.
— Пойдемте со мной. — Григорий пошел вперед, указывая своим ассистентам дорогу к операционной.
ГЛАВА 4
Там же. Реанимационная палата 26.02.1999 04:00
Она была прекрасна. Если не замечать зияющей раны на голове, то можно было подумать, что человек просто спит — мирно спит, прикрывшись простыней до подбородка. Ее лицо было так спокойно… Смотреть на это не было никаких сил. Григорий, весь испачканный кровью, сидел рядом с каталкой, на которой лежала Катя, и рыдал в голос, не стесняясь присутствующих. Отец Пантелеймон молча отмывал от крови операционный стол, только изредка прерывался, смотрел на плачущего Григория, качал головой и сосредоточенно продолжал свою работу. Виктор изумленно наблюдал за показаниями приборов — многочисленные трубки капельниц и провода опутывали прооперированную Лену. Она дышала, ее грудь мерно вздымалась под простыней. Были слышны всхлипывания Григория:
— Своими руками… Своими руками…
— У тебя золотые руки, Гриша, — отец Пантелеймон оставил свое занятие и с трудом разогнулся, — и золотое сердце. Ты сделал то, чем будут гордиться твои правнуки.
— Да, золотые руки. И этими руками я задушил жену и вырвал сердце любимой.
— Гриша, — отец Пантелеймон подошел к Григорию и встал перед ним, — прекрати, зачем ты губишь себя?
— Коллеги, — привлек их внимание Виктор, — послушайте, я боюсь в это поверить, но, похоже, у нас получилось — два хирурга и поп сделали невозможное! Поздравляю вас! Жаль, конференции в Европе нам не светят и наград нам не дождаться.
— Жизнь Лены — вот наша награда. — Отец Пантелеймон сурово посмотрел на говорившего.
— Да уж, натворили! — Григорий поднял голову. — Что у нас теперь есть: ребенок без матери, мать без ребенка, бандюга, который теперь получит по минимуму…
— Счастливый поп и безутешный душитель… — вставил Виктор.
— А также хирург непонятного пола, шантажом заполучивший чужую дочку.
— Ребята, прекратите, вам от Бога такой дар достался, вы только что чудо сотворили. Не надо, не пачкайтесь, посмотрите, какие они красивые — сестры Сальваторес, как они похожи друг на друга, враги в жизни — теперь навсегда вместе.
Григорий не смог этого вынести — он вновь зарыдал.
— Практически одно лицо! Нес! Нес! — Виктор радостно запрыгал по операционной, и остановился перед священником. — Падре, вы просто гений!
— Я не понимаю, — насупился отец Пантелеймон.
— Я за пару дней сделаю из Лены Катю и наоборот.
— Но зачем?
Григорий престал плакать и изумленно посмотрел на Виктора, тот продолжал:
— Коллега, как думаешь, с такой черепно-мозговой ей ведь сто проц обеспечена полная амнезия?
— Думаю, да. Железно.
— Кажется, я начинаю понимать, — сказал священник, — родных, кроме Павлова, у них не осталось.
Григорий поправил отца Пантелеймона:
— У Кати мама в Петелино.
— Только тело — разум навсегда ее покинул. Если Виктор сделает, как сказал, а после этой ночи я в это верю, мы сможем дать Лене вторую жизнь… Господи, прости! Конечно, не мы, конечно. Он нашими руками, вот в чем был Его замысел! Гриша — Анька получит маму, ты воспитаешь Катю из Лены, я знаю, какой ты терпеливый, заберешь ее в Москву, я все тылы здесь прикрою, с Валей поговорю — она верующая, скажем ей — не стали пересадку делать — побоялись. Виктор, за выходные сможешь лица им поменять?
