Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы - Соболев Александр
говорю, — с ужином все понятно, давай дальше в обратном порядке». Дальше особо вспоминать было не о чем, потому что Аверьянов весь день был на работе, а как пришел — они сразу сели ужинать. Был ли он как-то рассеян или расстроен, когда пришел? Нет, все было, как обычно. Открыл дверь своим ключом, переобулся, поставил портфель под вешалку, сходил поцеловал сына, пожал руку тестю, умылся и отправился на кухню. Хорошо, можно посмотреть, что в портфеле? Конечно. В портфеле журнал «Главный бухгалтер», который он в шутку называл «Юный бухгалтер». Да он, черт возьми, просто король юмора, этот Аверьянов (этого я, конечно, ей не говорю). Хотел я еще в его телефоне покопаться, но решил, что это все-таки слишком интимный предмет. Да и коллеги мои, думаю, его уже проглядели от и до. Забавно — я ведь тут никто, бывший одноклассник, но мне почему-то неприятно при мысли, что они читали его переписку с Липкой. Как, интересно, бухгалтеры называют своих девушек — «моя копеечка»? В общем, проехали, спрашиваю дальше. Что утром было?
Ничего утром не было: у мальца режутся зубки, так что Липка полночи с ним не спала, а утром как раз задремала, так что на работу он уходил сам, без утреннего поцелуя. И завтрак сам себе готовил. Это мне почему-то было приятно, как будто это я лично его оставил без омлета, приготовленного Липиными лилейными ручками. Не понимаю, усмехнулся я, что ли, в эту минуту, но она что-то заметила и мне так с вызовом говорит: «Ну про ночь я тебе, с твоего позволения, рассказывать не буду». Это она вроде как намекает, что ее главбух в постели накануне оказался на высоте. Ну да мне-то что, я вообще могу никаких вопросов не задавать, а вместо этого откланяться. Ладно, прочь обиды, едем дальше.
Предыдущий день во всем был похож на этот: утром ушел (правда на этот раз после совместного завтрака), вечером пришел. Поужинали, посмотрели кино, пока ребенок спит, потом Липка пошла кормить Димочку, а Аверьянов перед сном поиграл со своими игрушечными паровозами. Ладно. А во вторник?
А во вторник он ходил со Светкой на концерт. Ну дратути, как пишут в этом вашем интернете. Что за Светка? Какой концерт? Светка — Липкина лучшая подруга, говорит она, и тут я сразу понимаю, что в прошедшие десять лет у нее была своя собственная жизнь: где-то ведь она училась, где-то работала, где-то подцепила своего Аверьянова — и то, что мне сейчас кажется, что круг замкнулся и все стало, как было раньше, — это пустая иллюзия и что прожитое без меня время навсегда останется огромным куском ее жизни. Это вроде очевидность и ерунда, но меня так поразило, что я некоторое время сижу с этой мыслью и только краем сознания слушаю, как она рассказывает про вечер вторника. Оказывается, мужа ее премировали на работе двумя билетами на концерт, и она договорилась со Светкой, что та придет и посидит с малышом, пока они с мужем проведут вдвоем романтический вечерок в Доме культуры железнодорожников. Тут она пускается в долгие объяснения, что с папой можно ребенка оставить ненадолго, а если больше чем на час, то она опасается, но я ее вежливо обрываю и говорю, что интересуюсь не мотивами, а фактами (уж не знаю, откуда эта фраза выскочила, может, из фильма какого-нибудь, но прозвучало очень солидно). «Ах, фактами», — тянет она, как будто снова хочет обидеться, но я сижу с независимым видом и мешаю ложечкой в чашке.
Так вот, факты таковы: концерт начинался в семь, а в четыре часа у Димочки поднимается температура — вероятно, от тех же самых режущихся зубок. Поэтому, когда Светка, как и обещала, явилась к половине пятого, ребенок уже захлебывался от крика и оставить его с ней не было никакой возможности. Ну и Липка, добрая душа, предложила, чтобы билеты не пропали, сходить Светке с ее мужем. Я, конечно, помню, что по статистике мужья чаще всего уходят из семьи к подружкам жен, но, само собой, помалкиваю и только спрашиваю, что было на концерте. А это нам неизвестно, поскольку ребенка еле-еле удалось угомонить к десяти вечера, а Аверьянов, вернувшись, сообщил только, что концерт — «сплошная скучища» и что лучше бы он остался дома. Это он, конечно, сделал грамотно, но хотелось бы знать подробности. У служебной собаки есть такой момент, когда она вроде бы еще не учуяла нужный запах, но как будто предчувствует его — может быть, первые молекулы вещества уже попали в нос, но мозг еще этого не осознал. Вот что-то в этом роде я в эту минуту ощутил.
Короче, Липа позвонила Светке и попросила ее принять меня с моими вопросами. Та назначила мне встречу в кафе-мороженом — вроде как дома у нее не убрано и гостей она не ждет. Ну и пожалуйста, в кафе так в кафе. Угощу девушку десертом, небось не обеднею. Позвонил я отцу, сказал, что сегодня вернусь поздно, попрощался с Липкой и пошуровал на встречу с ее лучшей подругой. Вот что значит женская солидарность! Я спросил у Липы, как мне ее узнать в кафе, и она долго мне рассказывала: волосы у нее светлые, острижены в каре, в крыле носа — пирсинг с бриллиантиком, но очень маленьким, так что я его сразу могу не заметить, особенно если она повернется ко мне другим профилем — и при этом упустила наиболее заметную деталь ее облика, поскольку была она больше всего похожа на гиппопотама, обряженного в розовое платье с кружевами.
Я много раз замечал, что толстые девушки бывают или очень веселыми, или очень сердитыми — без всяких полутонов. Эта, по счастью, относилась к первой категории: «Это ты тот самый знаменитый Денис?» Я кивнул, хотя, конечно, ужасно хотелось узнать, что ей Липка про меня рассказы-вала. «Я готова к допросу, — говорит, — только без пыток, конечно. Но если купишь двойное фисташковое с шоколадной крошкой и большое латте на соевом молоке с пеканом, то можно и с пытками». «Пытка, — отвечаю, — это запомнить твой заказ. Так что сама его повтори, а я заплачу». Бывает, в общем, что вы с человеком только познакомились, а уже чувствуете себя лучшими друзьями — редкий дар, почти не встречается. Я, например, вовсе не такой. А тут даже официантка ей улыбается, хотя, может, она тут часто бывает.
Сели мы за столик — у нее тарелка фигурная размером с собачью миску, ну и я взял себе шарик шоколадного, чтобы не выглядеть, как кава-лер, который девушку угощает, а на себе экономит. Поскольку я не знал, насколько подробно ей Липа все изложила, я особенно в детали не вдавался, а только сказал, что хочу ее расспросить о том вечере, когда они с Аверьяновым ходили на концерт. Она носик сморщила, как будто ей в мороженом лимон попался, но отвечает типа да, пожалуйста, спрашивай. Я начинаю издалека, типа как ей вообще Аверьянов. «Сухарь, — говорит, — неглупый, но как будто специально от всего мира отгородившийся своей бухгалтерией. И при этом безумно влюблен в свою жену». И посматривает при этом на меня так, как будто в курсе всех наших дел. Ну я, глазом не моргнув, продолжаю. Сначала, чтобы ее память разогреть, спрашиваю, в чем он был одет в тот вечер. В серых брюках, говорит, и в таком же пиджаке, как будто не на концерт идет, а на заседание акционеров. И черных ботинках тридцать восьмого размера. Это откуда такая наблюдательность? А у него ноги маленькие, как у женщины, мы всегда над этим смеялись. Липка несколько раз его кроссовки по ошибке надевала, они ей только немного велики. Тут меня опять как бы накрыло и немного повело, а она, похоже, это заметила и руку на мою кладет этаким сочувствующим жестом. Рука у нее красивая, пальцы длинные, ногти накрашенные, так что и не скажешь, что к такому несуразному телу приделана. И мне так горько от этого сочувствия, что сам чуть не плачу. Но задаю, опять же, чтобы память ее проверить, вопрос, в чем она сама была одета. И она — что значит женщина — сразу переключается как будто на другой регистр и спрашивает меня так серьезно: «Сверху вниз идем или наоборот? С нижнего белья начинать?» «Нет, говорю, нижнее белье опустим». «Да я и сама предпочитаю обходиться без него». — И хохочет. Ну что тут будешь делать!
Если отбросить все эти боковые ходы и отступления (обошедшиеся мне еще в порцию фисташкового и кусок яблочной шарлотки), получается такая картина. Светлана (не знаю, как по отчеству — свидетельница отказалась отвечать) пришла в квартиру Аверьяновых, как и договаривалась, около шестнадцати тридцати и застала там орущего младенца и его затурканную мамашу; старикан куда-то стушевался. В семнадцать с копейками явился товарищ Аверьянов (почему-то она его так называла — вероятно, какая-то общая шутка). В восемнадцать с чем-то он заказал такси, через десять минут оно приехало. Как звали водителя не помнит, что-то мусульманское, машину тоже — какая-то желтая. В клуб приехали в восемнадцать сорок. Платил за машину Аверьянов по безналу, так что сумму она не знает. Его плащ и ее курточку повесили на один номерок, двадцать девятый — это номер Липки-ной квартиры, вот она и запомнила («знаю», буркнул я).
