Эдуард Лимонов - Апология чукчей
Потом в моей жизни появилась Светка. Светка была похожа на куклу, длинноногая светло-русая тонковолосая дочь одинокой, всегда густо накрашенной женщины. К Светкиной маме толпами ходили мужики. На этом основании в поселке Светкину мать считали проституткой, тогда как она всего лишь была эмансипированной женщиной, работавшей в заводской администрации «Серпа и Молота». У Светки репутация была чуть лучше, чем у матери, но даже если бы была хуже, я бы всё равно влюбился в нее.
А я влюбился.
Ноябрьские праздники я, как тогда говорили, «гулял» со Светкой, в лучшей компании на Салтовке, у Сашки Леховича — сына директора строительного управления. 6 ноября мы ходили закупать продукты, несколько мальчиков и девочек, в том числе и Светка под руку со мной. У гастронома номер семь стояла в компании тюренских Людка, в мужском пальто и кепке. Они распивали бутылку, передавая ее из рук в руки. Прямо из горла. Людка увидела меня и демонстративно закинула руку на плечо Тузика — предводителя тюренских. И повисла на нем. Я полагаю, она тогда привела тюренских к гастроному номер семь специально. 6 ноября им нечего было делать в нашем районе на Салтовке, довольно далеко от их среды обитания. Пришла бросить мне вызов.
Больше я ее не видел. В 1989 году, когда мне впервые разрешили приехать в СССР, я побывал и в Харькове. Среди прочих сведений о моих друзьях и подружках я узнал, что Светка вышла замуж за начальника цеха, а Людка… «Эдик, не поверишь, Людка звонила мне из Германии, очень интересовалась, как ты, и просила твой адрес. Сказала, что до сих пор тебя любит… Адрес я не дала, — сказала мать. — Мало ли чего…»
Безусловная любовь
Первое, что приходит на ум в связи с unconditional love, это судьба двух девушек: Евы Браун и Клары Петаччи, разделивших с их ужасными супругами их последний час, и смерть. Хотя обе могли этого не делать. Ева приехала в Берлин в марте 1945 года из Мюнхена в машине, попадая под обстрелы союзной авиации, с единственной целью: умереть с фюрером. Старый, сгорбленный, разрушенный лекарствами злодей оценил жест возлюбленной, женился на ней за день до их общего самоубийства, случившегося 30 апреля 1945 года. Четырьмя днями раньше у стены старой виллы вблизи Неаполя встала рядом с дуче под огонь итальянских партизан Клара Петаччи, его возлюбленная. У Клары была репутация легкомысленной актриски. Почему она не ушла, как ей сказали партизаны, а предпочла погибнуть рядом со старым любовником? Unconditional love или мощное чувство Истории, влияние мифов великолепного Рима с его героическими женщинами прошлого? Мы никогда не узнаем. Хочется верить, что unconditional love.
Следующее, что приходит на ум, — это судьба моих родителей, проживших вместе шестьдесят два года. Такие себе Филимон и Бавкида. Урны с их прахом замурованы в крематории на окраине Харькова, в Украине. Из соснового массива доносится горький запах сосен. Растут в аллеях крематория туи, голубые и мясистые. Вмурованы рядом две фотографии: хмурого лысого старика и моложавой, улыбающейся матери, хотя они умерли в одном возрасте, с дистанцией в четыре года. Отец умер в 2004-м, мать в 2008-м. Оба умерли в марте. Из-за этого общего месяца смерти гравировальщик крематория допустил символическую ошибку. Когда нужно было смонтировать фотографию матери рядом с фотографией отца, то пришлось не добавлять под фотографией надпись, а гравировать ее заново. В результате у обоих моих родителей оказалась одна и та же дата смерти, составленная из двух разных дат: года и дня. Год взят смерти матери, а число отца: 25 марта 2008 года. Получилось, что они жили счастливо и умерли в один день.
Они-таки жили счастливо, хотя не умерли в один день. Видимо, они наслаждались обществом друг друга. Во всяком случае, до тех пор, пока отцу не надоело жить, и он переложил заботу о своем теле на плечи матери. Случилось это вскоре после того, как меня освободили из лагеря летом 2003 года. Видимо, он достиг своей психологической цели: единственный скандальный сын опять оказался удачливым и вышел на свободу. Тут-то отец и лег. Нет, у него не было никакого заболевания. Он просто прожил всё, что мог, и больше жить не хотел. А заняться ему было нечем. Это у больших творцов, у artists и интеллектуалов всегда есть занятия: творчество, мышление, клокочущие или затухающие идеи, а у простых людей, а мой отец был талантливым, но простым человеком, у них есть лишь физическая жизнь. А свою физическую жизнь он продолжать не хотел, ему надоело. От питания он не отказывался, жена Раиса — моя мама — приготовила ему десятки тысяч борщей и котлет за их совместную жизнь, потому он ел по инерции и даже с аппетитом. Но вставать не хотел. И однажды перестал выходить в туалет. И тут безусловная любовь моей матери к нему дала сеть мелких трещин…
Она, видимо, держалась, прежде чем пожаловалась мне на свою жизнь. Пожаловалась все-таки, заплакала по телефону, когда рассказывала мне о беспомощном отце, с тонкими ногами валявшемся на полу, ягодицы измазаны дерьмом, он не дошел до туалета. Она причитала, что отец, «а ведь он был такой красивый, Эдик, он превратился в полутруп!». Я отвечал ей, что готов нанять отцу сиделку.
Мать гневно отказалась: «Я не хочу, чтоб мой позор видели чужие». Я пытался уговорить ее по телефону, я даже приехать к ней не мог, украинские власти запретили мне въезд в Украину. «Отец твой — офицер, а я — жена офицера, — я не хочу, чтобы наш позор вышел из квартиры…» В конце концов, таская его в туалет, она надорвала себе позвоночник, и у нее начались боли. Уже с надорванным позвоночником она придумала себе облегчение: сосед Сашка вырезал ей сиденье стула. Под стулом находилось ведро с водой. Она научилась сволакивать мужа прямо с постели на этот стул.
«Вечная любовь, вечная любовь… — прохрипела она мне однажды по телефону, — я должна теперь по полдня лежать из-за болей в позвоночнике. Вот она, вечная любовь — волочить беспомощного мужа, отмывать от дерьма в ванной!» Она звучала очень горько. Она винила его. Она спрашивала у меня, почему, ну почему он позволил себе отказаться от жизни, свалив свое физическое существование на нее? Я объяснил ей. Я сказал: «Вы так долго жили вместе, он давно считает тебя частью себя. И то, что он полностью передоверил физическое обслуживание своего тела тебе, значит, что он считает твое тело своим! Если это и эгоизм, то эгоизм на уровне клеток».
Ее это мое объяснение не утешило.
Потом он умер. Я не смог добиться разрешения Украины приехать на его похороны. Пересечь их драгоценную границу. Правда и то, что его похоронили спешно, уже на следующий день после смерти. Вероятнее всего, из экономии, поскольку за содержание в морге нужно платить. Я бы заплатил, пока украинские власти решали бы мой вопрос, но мать спешно кремировала отца. Так спешно, что даже мои посланцы: два нацбола, мужик и девушка, не успели на похороны, успели только на поминки.
