Дафна дю Морье - Голодная гора
Элиза негромко вскрикнула. Медный Джон поднялся на ноги.
– Мне очень жаль, – сказал он, – что ты растерял остатки хороших манер, проводя все время на псарне со своими собаками. Доброй ночи.
И он решительными шагами вышел из столовой, хлопнув дверью.
Сестры в ужасе смотрели друг на друга.
– Джон, как ты мог? – воскликнула Барбара. – Отец никогда тебе этого не простит. Что на тебя нашло, скажи на милость?
– Как можно вспоминать Морти Донована? – подхватила Элиза. – Это тема, которую мы всегда стараемся избегать. Ну, теперь тебе достанется, можешь не сомневаться. Мне кажется, тебе лучше возвратиться в Лондон. К тому же ты пролил вино на скатерть, на ней останется пятно.
Джейн побледнела и вот-вот готова была заплакать.
– Оставила бы ты его в покое, Элиза, – сказала она. – Разве ты не видишь, что ему и так плохо.
– Плохо? – насмешливо спросила Элиза. – С чего бы это, интересно знать? А уж ты, конечно, держишь его сторону как обычно. Ты по уши влюблена в лейтенанта Фокса, а Джон тебя поощряет, он ведь, наверное, служит между вами посредником.
– Какое отношение имеет лейтенант Фокс к тому, что здесь сейчас произошло? – спросила Джейн.
– Ну полно, перестаньте, – успокаивала их Барбара. – Не хватает еще, чтобы вдобавок ко всему вы поссорились. Джон, дорогой, я знаю, ты теперь расстроен, надеюсь, что завтра это пройдет, утром ты будешь чувствовать себя иначе.
Она спокойно поцеловала его и вышла из комнаты. За ней сразу же последовала Элиза. Джейн встала, подошла к брату и села возле него. Он потянулся к графину, но она отодвинула его, так что он не мог до него дотянуться.
– Что с тобой происходит? – спросила она, а когда он не ответил, ласково продолжала: – Это из-за Фанни-Розы? – Она взяла брата за руку и стала перебирать его пальцы. – Видишь ли, я понимаю, что ты чувствуешь, потому что со мной происходит то же самое. Я вовсе не влюблена в Дика Фокса, «влюблена» это такое неприятное глупое слово, но мне кажется, что он мне нравится, и я знаю, что он мною восхищается, чувствует ко мне расположение. Однако он говорит, что его в любой момент могут послать за границу, и вообще, когда находишься в армии, не следует жениться в молодом возрасте.
Джон посадил ее к себе на колени.
– Бедная моя девочка, – сказал он. – Какая я скотина и эгоист, думаю только о своих переживаниях и совсем забыл о тебе. Как смеет этот молодой идиот так легкомысленно играть твоими чувствами? У меня большое желание задать ему трепку.
Джейн рассмеялась сквозь слезы.
– Ну вот, – сказала она, – ты не желаешь мириться с тем, как ведет себя Дик по отношению ко мне, однако терпишь то же самое от Фанни-Розы. Ни тот, ни другая тут не виноваты. С какой стати молодой человек, которому предстоит служба за границей, станет связывать себя семьей? А ради чего Фанни-Розе выходить замуж и превращаться в мать семейства, если ей этого не хочется?
– У тебя гораздо больше терпения, чем у меня, сестричка, – сказал Джон. – Мне кажется, ты согласилась бы ждать своего Фокса многие годы, не испытывая от этого никаких страданий. А вот я могу стать преступником или даже убийцей, если мне придется дожидаться Фанни-Розы.
– Я уверена, что она тебя любит, – сказала Джейн. – Я видела, как она смотрит на тебя. Но ты понимаешь, она такая хорошенькая и избалованная – сначала ее баловал отец, этот неумный человек, а теперь этим занимаются молодые люди, которых она встречает за границей, – что ей понадобится некоторое время, для того чтобы принять решение относительно тебя. Замужество для женщины – это очень серьезная вещь.
На какое-то время Джону захотелось поделиться с ней своими сомнениями относительно Генри, поведать ей о подозрениях, которые он старался похоронить в своей душе, однако он решил, что об этом невозможно говорить даже с ней. Это слишком личная, слишком интимная тема, ее нельзя обсуждать сейчас, когда бедняжка Джейн так расстроена, а он сам не вполне трезв.
– Знаешь, – тихо сказала Джейн, устремив на него взор своих карих, исполненных мудрости глаз, – то, что я собираюсь тебе сказать, не вполне прилично, и я даже не знаю, как это выговорить, но мне кажется, что у Фанни-Розы такой страстный отзывчивый характер, и если ты будешь немного посмелее, то она… она согласится… уступит твоим настояниям, и тогда ей придется выйти за тебя замуж.
Джон почувствовал, как шея у него под воротником наливается кровью. Боже правый! Джейн, его маленькой застенчивой сестренке, приходят в голову те же самые мысли, что мучают его самого.
– А ведь тебе, – пробормотал он, наблюдая за ней сквозь полуприкрытые веки, – ведь тебе еще нет и восемнадцати, целых три недели осталось до твоего дня рождения.
– Я тебя, наверное, шокировала? – нерешительно спросила она.
– Шокировала? Нет, моя милая Джейн, нисколько. Я просто думал о том, как мало знают друг о друге братья и сестры и как много времени тратится даром, тогда как мы могли бы разговаривать о таких вещах. Да благословит тебя Бог. Я запомню твой совет, хотя сомневаюсь, что он принесет какую-нибудь пользу.
Джейн встала с его колен и пригладила ему волосы.
– Не тревожься, – сказала она. – Мне кажется, все будет хорошо. У меня такое предчувствие, а ты знаешь, мои предчувствия обычно сбываются.
С этими словами она выскользнула из комнаты и побежала наверх к сестрам. Джон допил остатки вина и стал готовиться к предстоящему разговору с отцом. Он знал, что ему следует извиниться, и чем скорее он это сделает, тем лучше. Нужно только собраться с силами, пробормотать несколько слов, пообещать исправиться и как можно скорее уйти из библиотеки. Томас уже два раза заглядывал в столовую, он хочет все убрать – дальше медлить уже невозможно. И Джон стал думать, что же сказать отцу, как сформулировать свои извинения, чтобы они не звучали напыщенно и неловко, а сам бы он не выглядел абсолютным идиотом. Он поднялся с кресла и пошел, старательно передвигая ноги, через холл в библиотеку. Дверь, конечно, была закрыта. Он постучал, чувствуя себя так, словно он – Томас, явившийся к хозяину с очередной почтой, и, услышав короткое разрешение войти, открыл дверь. Отец сидел за письменным столом, занятый своей корреспонденцией, и Джону вспомнились школьные дни, когда он, бывало, в чем-нибудь провинится и ожидает порки. Отец даже не поднял глаза от письма, когда он вошел.
– Ну, что там у тебя? – коротко бросил он, перебирая бумаги в поисках какого-то документа.
– Боюсь, что за обедом я говорил несколько необдуманно, – сказал Джон. – Я очень сожалею, если мои слова показались вам оскорбительными.
Медный Джон какое-то время ничего не отвечал. Потом отодвинул бумаги и, повернувшись в кресле, посмотрел на сына, точно так же, подумал Джон, как смотрел на него в Итоне директор школы.
