Дмитрий Правдин - Хирург на районе
На самом деле «черепники» — непредсказуемые люди. Наша повариха как-то привела своего сынишку, мужика лет сорока. Вовика!
Этому Вовику полгода назад, в чужих краях, где он искал лучшей доли, дали по голове арматурой. Вовик попал в больницу, ему выполнили трепанацию черепа справа — и он сбежал, без выписки и без медицинского заключения. Сейчас Вовика мучали жуткие головные боли и ничем не сбиваемая температура в сорок градусов.
На краниограмах мы увидели отверстие от трепанации справа. В месте старого операционного рубца выбухала кожа. Вот и причина болей и температуры. Вовик в область ехать категорически отказывался, говорил, что «лучше сдохну здесь». Ладно, решили лечить здесь.
На операции мы только ткнули скальпелем в кожу — сквозь прокол полился зеленый зловонный гной. Сцедили почти литр, осмотрели и вместо мозга увидели огромную полость, выстланную белесой плотной тканью — абсцесс головного мозга!
В гное плавала резина, старый дренаж. Похоже, что Вовик сбежал из больницы прямо с дренажем, тот мигрировал под кожу и стал причиной абсцесса. После опорожнения гнойника Вовик не поправился, перестал сам дышать и на третьи сутки умер. Видимо, произошла дислокация головного мозга.[20] Я сходил на вскрытие — у покойного практически отсутствовало правое полушарие головного мозга. Непонятно, как он вообще жил…
Недаром говорят, что резервные возможности человека слабо изучены, и никто не знает их предела. Я чем больше работал, тем больше с этим соглашался. Но иногда и сам попадал в щекотливые ситуации — от невнимания и неопытности.
Передо мной сидит подвыпивший мужичок лет тридцати, этанольное амбре от него такое, что хоть закусывай, «Опять казус! У него на лице трепанация черепа жирным шрифтом написана! Непонятно только, почему он в сознании?» — думаю, а вслух спрашиваю:
— Вас как звать?
— Митька я! Митька Носков!
— И что с тобой, Митька, случилось?
— Да что случилось, что случилось… По башке вот бутылкой врезали! — гражданин Носков шмыгнул носом и указал на голову, где в правой лобно-теменной области бугрился кровоподтек.
— Давно ударили?
— Да не помню я!
— Сознание терял?
— Говорю, не помню!
— Значит, терял! Ну что, надо оперировать! Согласен на операцию?
— Погоди, доктор! А чего делать-то будешь?
— Как что? Трепанацию делать надо! Череп сверлить, да-с.
— А может, обследовать чего надо сначала?
— Так, а чего обследовать? Снимки черепа ничего не показали, но это еще не факт.
— А что факт? — Митька перестал шмыгать носом.
— По голове били? Били. Сознание терял? Терял!
— Я сказал, что не помню.
— Правильно, а это значит, что терял! И главное, — я многозначительно поднял палец ввверх, — есть бесспорный признак, который говорит нам, что у тебя в голове гематома!
— Чего у меня в голове?
— Гематома! Кровь излилась из поврежденных сосудов и теперь давит на мозг, если не прооперировать, то помрешь!
— Так, а как ты увидел-то энту самую хематому? — чуть не плача, спросил Митька.
— Да просто! У вас вот удар справа, и справа зрачок расширен и на свет не реагирует!
— Да он у меня уж пять лет как расширен!
— Что значит — пять лет расширен? — пришел мой черед удивляться.
— А вот как! — Митька ловко вынул глаз из глазницы. — Во, он у меня стеклянный!
— Да уж! — только и смог выдавить я.
Внимательней надо осматривать пациентов и желательно в динамике, а не тащить сразу на операционный стол. Но во-первых, я смотрел Митьку под шестидесятиваттной лампой «скорой помощи», а во-вторых, прежде чем оперировать, я обязательно сделал бы ему люмбальную пункцию,[21] и, если бы в ликворе не оказалось крови, то не стал бы оперировать, а госпитализировал бы под динамичное наблюдение. В-третьих, сделал бы эхографию головного мозга, хотя этот диагностический прием я не любил.
А невзлюбил я его из-за одного скандала, происшедшего по вине прибора. Надо сказать, что аппарат, которым мы смотрели головы пострадавших с черепно-мозговой травмой, был очень капризным. В науке отклонение на полсантиметра от срединной линии черепа косвенно говорило о внутричерепной гематоме. Но любое препятствие, чаще всего волосы, мешало трактовать показания точно.
Жил в ту пору в наших краях не совсем обычный человек. Считал он себя викингом, носил длинные волосы, бороду, одевался по моде того времени и обожал ездить на лошади, махая самодельным мечом.
Однажды этот викинг упился самогоном и упал с лошади. Товарищ, надо заметить, был здоровый. Лежит перед нами такая гора мышц — и поди разберись, что с ним, то ли он пьян, то ли проблема в черепе. Решили сделать эхографию, приставили электроды — есть контакт! Отклонение от срединной линии аж на два сантиметра! Люмбальную пункцию делать не стали: кто ж такую тушу ворочать будет, чтобы к позвоночнику подобраться; да и верили мы показаниям прибора.
Подготовили викинга к операции — обрили наголо, в ванной комнате целый стог волос остался, и покатили в операционную. По дороге подумали: «А давай еще раз проверим на приборе».
Проверили — нет смещения!
Решили подождать до утра.
Утром пошли на обход. Викинг проснулся и по привычке потянулся к шевелюре. Рукой взмахнул, а коснулся лысого черепа. Двумя руками проверил — нет волос! Он — в крик!
Скандал разгорелся — едва уняли воина. Вспоминать неохота. А прибору мы доверять перестали.
Ладно, когда люди травмированы. Хуже, когда они просто больны на голову.
Лейтенант Капустин мнил себя асом. Лавры Прохоровки не давали ему покоя. Он мог часами говорить об этом легендарном танковом сражении лета 1943 года на Курской Дуге. Его дед, участник тех событий, и привил юному Ване Капустину любовь к танкам. Все бы ничего, да вот служить Ваня попал в нашу глубинку, где не то что танковые бои, а и простые стрельбы не случались.
Скоро лейтенант стал как все: пил водку и по ночам бегал к одиноким бабам, охочим до мужской ласки. Но тут подписали хасавюртовское соглашение, война в Чечне завершилась, генералитет подвел итоги, сделал выводы и распорядился с пьянством завязать, а приступить к боевой подготовке.
На первом же марше, еще не отойдя от недельного загула, лейтенант Капустин приказал механику-водителю свернуть с дороги и мчаться сквозь лес. Высунувшись из люка танка по пояс, он пьяно улыбался, глядя, как мощная машина крушит деревья. Вот она, романтика!
— Давай прямо! — приказал лейтенант, увидев, что водитель хочет обогнуть сухую лиственницу, внезапно возникшую на пути. — Дави ее!
