Василий Аксенов - Московская сага. Поколение зимы
– Я знаю, ей-ей, не больше вас. – Устрялов попытался высвободиться.
– Можете дать короткое интервью? Пять минут возле Мавзолея два года спустя. Неплохо, а? – продолжал давить Рестон.
Устрялов высвободил руку, глаза его все время отклонялись, как бы не очень-то и замечая американца, с которым он вел столь содержательную беседу два года назад.
– Простите, сейчас об этом не может быть и речи... Еще раз извините, я спешу...
Он побежал по деревянным ступеням вниз и даже на часы посмотрел: спешу, мол. Рестон, как истый «шакал пера», все-таки крикнул ему вслед «a provocative question»[2]:
– Значит, ваша теория рушится, Устрялов?
Профессор чуточку споткнулся, пробежал еще несколько шагов, потом все-таки обернулся и крикнул, вызвав удивление делегации голландской компартии:
– Ничуть! Происходит дальнейшее укрепление российской государственности!
Рестон устало положил в карман перо и блокнот. Появилась Галина с двумя дурацкими воздушными шариками, на которых красовалась цифра «Х». Рестону в этот момент крайнего раздражения эти два «Х» показались зловещей угрозой – «экс-экс»: больше я сюда не ездок, хватит, есть много других тем, поеду в Испанию, там хотя бы я не завишу от переводчиков.
– Где здесь выход? – спросил он Галину. – Я устал.
– Товарищ Рестон! – обиженно воскликнула девица.
– Какой я вам, к черту, товарищ, – буркнул он.
Троцкистский лозунг давно уже исчез с фасада ГУМа. Нескончаемое шествие продолжало вливаться на Красную площадь. Рестон смотрел на выплывающие один за другим из-за Исторического музея портреты Сталина. Потом достал блокнот и написал в нем два слова: «Увертюра закончена». После этого немного повеселел: заголовок ему нравился.
Антракт III. Пресса
За покупку жилплощади подлежат выселению из Москвы: трудовые элементы в один месяц, нетрудовые элементы в одну неделю.
«Религиозники» подлежат прохождению через специальную комиссию по уклонению от военной службы.
В Театре Вс. Мейерхольда – «Рычи, Китай!», пьеса С.Третьякова.
В цирке Ник-Дьяволо – «Мертвая петля на велосипеде».
В кино звезды экрана: Глория Свенсон, Джекки Куган, Ксения Десни, Чарли Чаплин.
Избирательного права лишены: кулаки, служители культа, бывшие царские чиновники, подозрительные лица свободных профессий.
Громилы проникли в магазин Михайлова и Лейн (Покровка, 20).
Семашко вскрыл причину растущего хулиганства: наша молодежь росла в период самодержавия.
Исчез Николай Сергеевич Лоренц, 29 лет.
Тихо скончался протоиерей, профессор богословия Н.И.Боголюбский.
Возвратился из отпуска член коллегии Наркоминдела т. Ротштейн.
Всемирно известная паста «Хлородонт»! Хна-басма! «Тройной» одеколон! Кровати!
Отдел снабжения дивизии. Торги. Капуста и картошка пудами.
Разоблачено и обезврежено 49 латвийских шпионов.
«Межрабпом – Русь». Картина собственного производства «Мать» (тема заимствована у Горького). В гл. ролях В.Барановская, Н.Баталов. Режиссер Пудовкин, оператор А.Головня.
Новое поражение Сун Чуан Фана.
Избиение фельетониста в Одессе.
«Сухая Америка», карикатура: из книги законов льется струя самогона.
Гвозди. Пробки. Пилы. Белье.
Тезисы тов. А.И.Рыкова к XIV партконференции «О хозяйственном положении страны и задачах партии».
50-летие смерти Михаила Бакунина. Зал МГУ переполнен. Ораторы: ректор МГУ А.Я.Вышинский, нарком просвещения А.В.Луначарский... «Мы не отрекаемся от своих предшественников!»
Академик П.П.Лазарев: «Гениальные исследования Лобачевского доказали существование новых видов пространств, отличных по своим свойствам от пространств, в которых мы живем...»
Поэма Л.Овалова «Стальной пропагандист». Посвящается Алексею Ивановичу Рыкову.
Михаил Кольцов. Искусство или Партия? Много вопросов возникает в Москве у рабфаковца с потертыми сзади, как зеркало, штанами. Вот его актив: 23 рубля стипендии, котлеты с гречневой кашей, вера во всемирную революцию, кипяток в общежитии, три фунта сала от отчима, случайные билеты на что-то.
Вот его пассив: учебная нагрузка, партнагрузка, профнагрузка, авиахимнагрузка, мучительные слепящие витрины, неоплаченные членские взносы, ожоги мороза сквозь соглашательские сапоги.
Тов. Н.Поморский о Нью-Йорке: «...К нашему удивлению, статуя Свободы оказалась пустой внутри... В центре Нью-Йорка ощущается исключительная газолиновая вонь... Нью-Йорк с его самыми высокими небоскребами (до 58 этажей!) поднимает в душе огромную злобу... Рабочая революция должна будет ликвидировать этот уродливый город...»
«Союз рабочих и науки, слившихся воедино, раздавит в своих железных объятиях все препятствия на пути к прогрессу!» Лассаль.
«...Дух Ленина витает над сухими колонками цифр!» Л.Троцкий.
Михаил Кольцов: «Не может быть и речи о возвращении нашей торговли на заезженные рельсы капитализма... государство не может допустить анархии рыночного оборота, „свободной игры цен“... ничего зазорного нет в том, что соответствующие органы призовут кое-кого к порядку...»
Антракт IV. Пляска пса
Юный князь Андрей, ошибочно названный его нынешними родителями Пифагором, в своем обычном великолепном настроении бегал среди сосен, лаял на ворон, гонял белок. Вид у него издали был грозный: широкая черная грудь, черная шерсть вдоль длинной спины, мощные светло-серые лапы, большие чутко стоящие вверх уши, пасть, наполненная дивным сверкающим оружием. Белки должны были до смерти бояться этой налетающей бури, мчаться прочь, взлетать по стволам сосен к самым верхним веткам, и они мчались и взлетали, но, кажется, не боялись. Следует признать, что они взлетали не к самым верхним, а к самым нижним ветвям и оттуда смотрели на князя Андрея. Иногда ему казалось, что они просто играют с ним, вот в чем дело.
«Что я буду делать, если догоню одну из них? – иногда думал он. – Зубами брать нельзя, может пострадать шкурка невинной твари. Что делать, – вздыхал он иной раз, сидя под сосной, – мой бег слишком быстр, по сути дела, догнать их мне ничего не стоит».
Однажды случилось так, что ему и догонять не пришлось. Стремительно несущаяся впереди белка вдруг остановилась и оглянулась на него взглядом той чухонки, что повстречалась в поле под Дерптом во время первого Ливонского похода. И как тогда он осадил коня, так и сейчас присел на задние лапы. Волна любовной жажды, радостной робости и молодого ликования окатила его. Белка смотрела на него без страха, как та девушка в холщовом платье смотрела на сверкающего русского витязя. Потом животное начало потонуло в ней, как пружина, и она мгновенно унеслась под недоступную макушку сосны.
