Александра Маринина - Ад
— Я жду, — напомнил он. — И не надейся, что я забуду свой вопрос, пока ты изображаешь из себя акробата.
— Ну, короче… Нет, не скажу, а то ты расстроишься.
— Да я уже расстроился! — в нетерпении воскликнул Камень. — Я же понимаю, что там что-то плохое. Какой смысл от меня скрывать?
— Ладно, скажу, — вздохнул Ворон. — Только дай слово, что не будешь плакать.
— Не буду.
— Люба все время притворялась, что ей весело и что у нее хорошее настроение. А на самом деле ей было очень больно.
— Больно?! Почему?
— У нее живот очень сильно болел. Как только они сели к Аэлле в машину, так и заболел. Но Люба не хотела портить Родиславу настроение, он ведь так радовался, что может отвезти ее за покупками, практически не считая денег. Знаешь, мужчины это очень ценят.
— Что — это? — не понял Камень.
— Ну, когда они могут свою женщину отвезти в магазин и покупать ей все, что она захочет, не глядя на ценники. Они в такие моменты чувствуют себя настоящими фараонами.
— Ты, наверное, имел в виду «королями»?
— Ну, пусть королями, какая разница. Главное, что Люба это прекрасно понимала и потому промолчала, чтобы мужу удовольствие не портить. А ей так больно было — ужас! Она в примерочную заходит и первым делом на стульчик присаживается, пополам сгибается, руками себя обхватывает и сидит какое-то время. И только потом начинает одежки примерять. Наденет новое, даже в зеркало на себя не посмотрит, снова сядет, посидит немножко, улыбку на лицо наклеит и выходит. А у самой слезы в глазах — до того ей больно.
— В каком месте больно? — спросил Камень. — Сверху, справа, слева, снизу?
— Сверху, там, где еще ребра есть. Посерединке примерно.
— Гастрит, — с видом знатока вынес вердикт Камень. — А то, не приведи господь, уже и язва. В книжках написано, что боль при этом ужасная. Бедная Люба! И давно это у нее?
Ворон подвоха не заметил и попался на явную провокацию.
— Не очень, с год приблизительно. Я еще обратил внимание, что когда она за общим столом сидит, то ест то же, что и все, а когда одна, то кушает совсем другое. Кашку себе варит, или картошку, или рыбку, ничего жареного не употребляет, ничего острого. Я сначала не понял, в чем дело, потом смотрю — Люба в поликлинику пошла, к доктору, а доктор ее на рентген послал и на эту… нет, мне не выговорить.
— Гастрофиброскопию, — подсказал Камень.
— Во-во, на нее. Но Люба Родиславу ничего не сказала, не хочет, чтобы он знал, что она болеет. Бережет, расстраивать боится.
— А ты, стало быть, самоидентифицировался с Любой и решил, что я — Родислав, — с сарказмом заметил Камень.
— Я… чего с Любой? — растерянно переспросил Ворон. — Я не расслышал.
— Ты так любишь свою Любочку, что живешь одной жизнью с ней и уже начинаешь думать и чувствовать, как она, — пояснил Камень. — А меня принимаешь за ее мужа и не хочешь расстраивать, поэтому скрываешь от меня правду. Люба болеет уже почти год, а ты даже словом не обмолвился. И если бы я сейчас не взял тебя за горло, ты бы опять промолчал. Ну и куда это годится?
Ворон обиженно вскинул иссиня-черную голову и сверкнул глазами.
— И нечего шпынять меня разными заумными словами! Я же хотел как лучше, я же тебя, старого дурака, жалею, оберегаю, а ты меня этим попрекаешь. Хочешь про плохое слушать? Пожалуйста, могу тебе в красках живописать, как Романовы мучаются с Геннадием, который беспрерывно пьет и устраивает пьяные дебоши. Или могу рассказать, как бабка Кемарская получила инсульт и теперь еле ходит и почти не разговаривает, но за ней нужен глаз да глаз, потому что она то и дело норовит открыть газ, но забыть зажечь его, или включить воду и не выключить. И если Лариса в выходной день куда-нибудь уходит, то Люба по нескольку раз спускается на второй этаж бабку проведать, а заодно убедиться, что Геннадий ее пока еще не пришиб. Тебе про это хочется? Пожалуйста, я могу. А если пожелаешь, могу еще про твоего любименького Родислава порассказать такое, что у тебя твои каменные уши завянут и в трубочку завернутся.
— Это что же, например? — нахмурился Камень.
— А ты забыл, что он со своей импотенцией никак смириться не может? Ему же всего пятьдесят лет в том году исполнилось, он молодой совсем, можно сказать, мужик в самом соку. Другие в его возрасте, да еще ежели при деньгах и возможностях, такого жару дают — будьте-нате, а он уже в тираж вышел. Как ему с этим жить? Вот он и выдумывает разные способы, как бы себя оживить и в норму привести.
— А чего ж он к врачу-то не идет? — удивился Камень. — Насколько я помню из твоих рассказов, в то время уже частная медицина стала развиваться, и всяких специалистов появилось видимо-невидимо. Ну, я понимаю, в поликлинике МВД эту проблему не решить, и врачей нет нужных, и стыдно, но частным-то образом можно полечиться.
— Полечиться-то можно, а вот куда от себя самого убежать? — рассудительно заметил Ворон. — Ведь с детства, с пацанских времен еще было вбито в голову, что половое бессилие — это стыдно и является поводом для насмешек. У Родислава просто язык не поворачивается озвучить свою проблему вслух, признаться кому-нибудь, даже и врачу. Для него это немыслимо.
— И какие же способы он придумывает, чтобы себя оживить?
Ворон слетел пониже, собрался было что-то сказать, но передумал и спрыгнул на макушку Камню, приблизив голову вплотную к его уху.
— Он к проституткам ходит, — шепотом сообщил он. — Представляешь? Выбирает каждый раз разных и пробует. Все равно ничего не получается, но он продолжает искать. И еще он порнографию смотрит.
— Где?! — в ужасе воскликнул Камень. — Прямо дома?! При Любе?!
— Да тише ты! — одернул друга Ворон. — Чего орешь? Услышит кто-нибудь, о чем мы с тобой разговариваем, — сплетен потом не оберешься. Не бойся, не дома он смотрит.
— А где же?
— В бане, с приятелями. И проституток туда же приглашают. Родислав все надеется, что вот он насмотрится порнухи, оживет, а тут и девочку ему подгоняют — и все получится. Никто ничего не замечает, потому что смотрят все, а потом с девочками уединяются, а уж у кого там чего получилось или не получилось — этого никто не знает. Все, конечно, потом вместе встречаются и делают вид, что все отлично, но как было на самом деле — это большой вопрос. Я, например, ради любопытства пару раз в этих банях все комнаты осмотрел, когда дело до девочек дошло, так должен тебе сказать, что у некоторых, конечно, все нормально, но не у всех. Кто выпил много, кто перепарился, кто просто не в настроении оказался, а у кого и такие же проблемы, как у нашего Родислава. В общем, у всех по-разному, но когда они опять за столом встречаются, то делают довольные рожи, сальные глаза и многозначительно ухмыляются, дескать, они там шороху навели и показали этим соплюшкам, что такое настоящий секс с настоящим мужиком. Ой, Камешек, до чего ж они все смешные! Ты бы их видел! Толстые, черепа лысые, тела волосатые, брюхо висит, ноги кривые, морды пьянющие, несут какую-то ахинею, а туда же — гиганты секса и акулы российского бизнеса. Из десятерых мужиков у двоих-троих был настоящий секс, а остальные — кто совсем ничего не смог, а кто сгорел за три минуты, но разговоры ведутся такие, что можно подумать, будто они сплошь и поголовно все половые террористы. Врут друг другу и не краснеют.
