Терри Сазерн - Грустное кино
– Да, но если с одной из этих шлюх и впрямь что-нибудь случится? Допустим, один из этих черномазых громил вдруг взбесится и устроит нам какой-нибудь крутой облом?
– Послушай, Сид, – сказал Тони голосом предельно серьезным и конфиденциальным, – почему бы тебе не раздобыть Фредди Первому пистолет? Пусть он его носит. В стиле Клайда Битти, ага? Или типа дрессировщика. Тогда, если один из черномазых кидается на шлюху – пиф-паф, и он уже лежит!
Этот простой образ, похоже, не на шутку возбудил Сида.
– Черт, точно! Где его черти носят? – И он бросился на поиски Фреда, пока Борис и Тон буквально катались по съемочной площадке, умирая от хохота.
10
В течение последних двух дней в другой части студии другая съемочная группа снимала материал под названием «Мод в детстве» с Дженнифер Джинс в главной роли. Ее поддерживали два великих ветерана, Эндрю Стонингтон и Луиза Ларкин, в роли папаши и мамаши. Никто из этой троицы даже понятия не имел о том, что происходит на соседней съемочной площадке. Материал, который здесь готовился, был в высшей степени консервативным, даже, можно сказать, здоровым и полезным – включая периодическое псевдохудожественное использование частично замасленного окуляра для передачи образа в том импрессионистском стиле, в каком вещи видятся во сне или в воспоминании.
Визиты на эту съемочную площадку обеспечивали Сида теплым ностальгическим чувством и приятным утешением, ибо здесь, учитывая стереотипную обработку предельно светского материала, предполагалось наличие определенной нормальности кинопроизводства. Сид даже проявлял интерес и симпатию к самому материалу, чувствуя, что это именно тот тип детства, который понравился бы лично ему, – громадный особняк с белыми колоннами, лакеи в ливреях, а также фоновая проекция бесчисленных покатых акров. Так что Сид частенько навещал эту съемочную площадку. «Островок приличия и здравомыслия», – так он ее называл. Эта оценка лишь однажды поколебалась на какое-то время, когда Сиду случилось усесться на футляр от объектива и заприметить рядом с собой маленькую баночку вазелина. Физиономия продюсера мигом исказилась, выражая гнев и смущение, пока глаза его лихорадочно метались по съемочной площадке. «Что за дьявольщина тут происходит?!» – с бешеной настойчивостью вопросил он у режиссера группы, заподозрив, что извращенная порочность съемочной площадки Бориса невесть как просочилась сюда и, подобно чуме, распространилась в его личном святилище. Однако затем Сид испытал колоссальное облегчение, узнав о том, что вазелин, причем в бесконечно малых количествах, попросту используется для замасливания объективов с целью еще большего смягчения и без того слишком уж романтического образа.
– Фрэнки, мой мальчик, – Сид уже откровенно полюбил говорить это режиссеру съемочной группы, – давай-ка еще дубль снимем. – Тут он щелкал пальцами, проявляя, как ему казалось, щедрость важного сеньора. – Лучше надежность, чем запоздалое сожаление, да, Фрэнки?
Вся группа тем временем переглядывалась в раздраженном недоумении. Некоторые из этих людей знали Сида по его голливудским дням как «мистера Коротуху». Прозвище это, как указание на безденежье и скупость Сида, родилось в результате активного использования им «коротких концов» пленки – то есть последних кусочков, остающихся на бобине после того, как съемка закончена. Обычно они выбрасывались за непригодностью, но частенько лаборанты выкрадывали их до обработки, после чего продавали по ничтожной цене, совсем даром. Одним из менее апокрифичных послеобеденных анекдотов была история о том, как Сид Крассман попытался отработать целый сценарий полнометражного фильма, используя только «короткие концы». Впрочем, недоуменно хмурящиеся подсобники и осветители не знали того, что эта очевидная слабость Крассмана – эта абсурдно-гигантская пересъемка – на самом деле была в высшей степени уместна… ибо именно этот материал они намеревались показать Лесу Харрисону или, раз уж на то пошло, любому другому заинтересованному лицу, которое могло заявиться и настоять на том, чтобы посмотреть, «в какую такую дьявольскую картину» оно вкладывает свои кровные.
Теперь же Лес и впрямь прибыл, Тони всю ночь не ложился, писал какие-то чертовски консервативные – а также совершенно произвольные – сцены и диалоги, предположительно очерчивающие эпизод с касбой, в котором снималась Анджела. Чтобы уловка сработала вернее, место действия они сохраняли нетронутым, ибо экскурсия по прелестной декорации касбы планировалась как один из способов запудрить мозги Лесу Харрисону. Что изменилось, причем фундаментально, так это действующие лица эпизода: героиня уже была не морально разложившейся, одуревшей от наркотиков нимфоманкой, а полусвятой, полупридурочной представительницей «корпуса мира», которая приезжает на Черный континент в поисках «внутренних ценностей», или – «и я надеюсь, что это не прозвучит чертовски претенциозно, – написал в подстрочном примечании Тони, – в поисках того, что скорее представляется мне „вечными истинами"». Тем временем добрую дюжину черных любовников он заменил одним-единственным белым – французишкой вроде Пепе ле Моко [29]. Лес прочел всю эту бредятину с немалым интересом и даже внес свое предложение.
– Думаю, любовную сцену можно будет сделать чертовски горяченькой, – сказал он, с энтузиазмом хлопая ладонью по раскрытой странице, – знаешь, я имею в виду весь этот кусок с голыми сиськами. Естественно, мы сделаем и другой вариант, без сисек, чтобы не было никаких заморочек с продажей на телевидение. Скверно, однако, что мы не можем снять здесь Бельмондо… как там, кстати, того другого парня зовут?
– Гм, Ламонт, – ответил Сид, – ага, Андре Ламонт… Когда нам не удалось заполучить Жана-Поля, мы решили – да черт с ним, возьмем-ка мы неизвестного… получится свежее лицо… верно, Лес?
– «Если не можешь заполучить лучшего, всякий раз начинай с неизвестным!» Знаешь, Сид, Папаша мне это сказал, когда мне только девять лет стукнуло, но я как сейчас это помню. – Лес взглянул на часы. – Эй, солнце уже за нок реем – знаешь, вот сейчас бы я, пожалуй, не отказался выпить.
Сид засиял улыбкой.
– Уже здесь, Лес! – Он мигом налил им по бокалу шипучки.
– И я тебе еще кое-что скажу, Сид. – Лес опять крепко хлопнул ладонью по сценарию. Впрочем, этот жест сквозил любопытной симпатией – примерно так бизнесмен шлепает по жопе добрую шлюху или хлопают друг друга американские футболисты. – Знаешь, это чертовски славно… то есть, я не говорю, что это Стэн Шапиро [30], но когда Тони заведется, он тоже может мячик куда надо запулить, верно?
Сиду пришлось на секунду закашляться, скрывая смешок, но он быстро оправился.
– Да, ну да, он… ну, он… ты сам знаешь, как он может… верно?
Затем Сид отвел Хрена Моржового посмотреть кое-какой материал – шесть часов того, как Дженнифер Джинс играет Анджелу в детстве.
Был там один момент, когда Дженни – восьмилетка с косичками, в невинно коротенькой школьной юбке, – стоя спиной к камере, медленно наклонилась завязать шнурок на ботинке.
– Послушай, Сид, – сказал Лес, сидя рядом с ним в полутемном просмотровом зале, – а как вообще-то Джен?
– Ну, она классная, просто отличная – она точно будет рада тебя видеть, ручаюсь.
– Гм. – Лес вернул пристальный взгляд к икре, коленке, ляжке, наконец к заднице, обтянутой самыми что ни на есть простыми снежно-белыми трусиками юной девочки. – Гм, ты знаешь, она уже, может быть, готова для… в общем, гм, понимаешь, попробуй-ка привести ее ко мне в номер. Скажем, часика через полтора после того, как мы здесь закончим.
– Будь спок, Лес, – заверил его Сид, – она там будет.
– Прекрасно. И, гм, пусть она будет в той же одежде, ага? «Маленькая мисс Маркер»… знаешь, мы думаем сделать ремейк всей серии с Ширли Темпл [31]. Для девушки, которая к этому готова, он может стать прорывом… понимаешь, о чем я говорю?
Сид энергично кивнул.
– Конечно, Лес, понимаю.
Когда они вышли из просмотрового зала, было около семи вечера.
– То, что я вижу, – произнес Лес, плотно сжимая губы и уверенно кивая головой, – мне нравится. Нравится мне, как это выглядит. Папаша обычно говаривал: «Покажи мне восемь кадров, и я скажу тебе, как будет выглядеть вся картина!» – Он повторил свой уверенно-умудренный кивок. – Вид этой картины мне нравится.
Настроение Сида воспарило в заоблачные высоты, и его тяжелая поступь превратилась в гарцующее подпрыгивание, – именно так он в удачные дни входил в буфет киностудии «Метро» и выходил оттуда, когда каждый шаг отражал его вызывающую уверенность в себе. Затем Сид взглянул на часы.
– Короче, вот что я тебе, Лес, скажу. Дженни будет у тебя в номере в восемь… так что у тебя еще лишних полчаса. Почему бы тебе прямо сейчас не взглянуть на потрясающую декорацию касбы, которую Никки Санчес сделал нам для эпизода с Анджелой?
