Гилад Ацмон - Единственная и неповторимая
М. Т.: Давайте поговорим о терроризме с обеих сторон. Попробуйте забыть о своих идеях насчет Израиля и мыслить просто как человек.
Г. А.: Мне это не по плечу (смеется).
М.Т.: Как бы вы себя вели, если бы были арабом, и израильские солдаты застрелили бы вашего сына во время очередного рейда? Как бы вы себя вели, если бы ваша дочь взорвалась в автобусе, который выбрал своей целью палестинский террорист- самоубийца?
Г.А.: Простите, я не хочу заниматься «политикой жертв». Какими ужасными ни бывают конкретные обстоятельства, мы должны разделять личную скорбь и рациональную критику. Я живу в Великобритании вот уже 10 лет, я ращу своих детей в Лондоне, где тоже были взрывы. Но я вполне осознаю, что вина лежит на г-не Блэре, который превратил моих детей, меня самого и все британское общество в заложников своей бестолковой, если не сказать — криминальной политики. Большинство британцев, включая жену премьер-министра, осознали немедленно после терактов 7 июля, что именно кровавая политика Блэра навлекла на них эти бомбы. Люди способны провести различие между личной болью и утратой и причиной, по которой они стали жертвами террора. Неслучайно сионисты пытаются уничтожить разницу между личной скорбью и рациональным дискурсом. Для поддержания общееврейской травмы боль должна подавлять разумные доводы.
Разум нужен, дабы понять первопричину проблемы. Как только сионист поймет причину еврейских страданий, евреи перестанут быть жертвами и станут обычными людьми, сочувствующими другим и ответственными за свои дела. Пока еврейский дискурс зациклен на страдании, Холокосту нет конца, меняются только главные злодеи: сначала Гитлер, потом Сталин, Насер, Арафат, Саддам и так без конца. Как только вы проведете демаркационную линию между страданием и разумом, вы начнете искать истинные причины страдания. На утраты надо смотреть с причинно-следственной точки зрения. Тогда возникнет вопрос: а случайно ли столько несчастий пало на головы евреев? Совпадение ли, что так много молодых палестинцев оставили надежды на лучшую жизнь? По-моему, эти элементарные вопросы должен задать себе каждый израильтянин после очередного теракта. Но этого не происходит. Если они зададутся этими вопросами, они перестанут быть израильтянами. Израильтяне должны рационально отнестись к травме, и это позволит им де-сионизироваться.
М. Т.: Давайте поговорим о ваших книгах. Как вы решили стать писателем?
Г.А.: Я никогда не принимал такого решения. Свою первую книгу я написал для друзей и близких. Написал пару глав и показал их Ярону Стави, моему басисту на протяжении последних 14 лет. Ему понравилось; его одобрение подвигло меня писать дальше. Потом произошла авария: когда книга была уже почти окончена, полетел твердый диск на моем домашнем компьютере. Я не смог восстановить файл с рукописью и подумал, что это некий «знак свыше». Поэтому я оставил идею сделаться писателем. Это произошло в 1994 году, когда я заканчивал докторантуру в Англии.
В 2000 году один ливанский ученый попросил меня написать статью об Израиле и еврействе. Я достал свой старый ноутбук и с удивлением обнаружил там практически законченную рукопись книги. Стал читать и не мог оторваться. Я послал ее в израильское издательство и предложил напечатать ее за свой счет. Буквально на следующий день мне перезвонили из издательства и сказали, что мои деньги не понадобятся — рукопись им понравилась, и они в любом случае хотят ее напечатать. Так неожиданно для себя я стал писателем.
Я не считаю себя писателем, и даже не понимаю, о чем я пишу. Понимание собственных книг приходит ко мне через 2–3 года после публикации. Только недавно я понял свою последнюю опубликованную книгу («Единственная и неповторимая»). Я осознал, что эта книга деконструирует понятие еврейской травмы, да и травмы вообще. Моя книга о том, что травма предшествует травмирующему событию. Травма Холокоста предшествует Холокосту, как травма сексуального насилия предшествует самому факту изнасилования. Короче говоря, «пост-травматический синдром» является пред-событийным. Как ни странно, я понимаю это сегодня, но когда писал на эту тему — не понимал. Видимо, книга — это импровизация подсознания писателя.
М. Т.: Габриэль Гарсиа Маркес однажды сказал, что настоящий писатель всегда пишет одну книгу, даже если из-под его пера выходит много произведений. Он имел в виду, что разные сюжеты всегда являются вариациями на тему «ультимативного сюжета», коренящегося глубоко в подсознании, и их нельзя выбрать сознательно, но они всплывают в согласии с тем самым ультимативным сюжетом. Я рад, что вы согласны с психоаналитическим подходом, который позволяет нам отличить писателя настоящего, пишущего, потому что он не может не писать, от авторов бестселлеров, которые строчат что попало, лишь бы набить свой карман.
Г. А.: Да уж. Я чувствую, будто мои книги пишутся сами по себе. Тоже самое и с моей музыкой. Я—лишь катализатор, физический придаток к неведомой персоне. Чем меньше я сознательно вмешиваюсь в свое творчество, тем лучше музыка и книги. Я верю, что музыка и литература рождаются, когда эго умирает. К сожалению, эго подавить не так-то просто. Более того, поп-арт целиком построен на эго и эгоизме. Поэтому литература, поэзия и музыка потерпели поражение на демократической культурной арене.
М. Т.: Почему вы назвали свою первую книгу так же, как называется главный труд Маймонида — «Путеводитель заблудших»?
Г. А.: Маймонид — это квинтэссенция еврейской супрематистской идеологии и ненависти к Другому. Исраэль Шахак писал: «Книга Маймонида «Мишне Тора» полна враждебности ко всем гоям, и яростно нападает на христианство и самого Иисуса Христа». Моисей Маймонид считается величайшим кодификатором и философом во всей еврейской истории. Евреи говорят: «От Моисея— законоучителя до Моисея Май- монида не было никого, равного им». Давайте же посмотрим, что говорил сей великий учитель о гоях, христианах и непокорных евреях.
В книге «Мишне Тора» Маймонид учит: «Если гой упал в реку и его уносит течением, помогать ему не надо. Если жизнь гоя в опасности, его не надо спасать» (Moznaim Publishing Corporation, Brooklyn, New York, 1990, Chapter 10, English Translation, p. 184). Но кары заслуживает не только гой: «Богоугодное дело, — говорит Маймонид, — истребить еврейских отступников, выкрестов и вольнодумцев, чтобы они поскорее сгинули, поскольку они смущают евреев и сбивают их с пути Господня, как сделал Иисус из Назарета и его ученики, и Цадок, и Боэциус и их ученики. Да сотрется имя их и память о них вовек.»
Маймонид проповедовал чистую ненависть, и его учение осталось сутью еврейской философии. Десять лет назад, когда я писал свою книгу, я собирался критиковать философию Маймонида. Первоначально я планировал назвать ее «Путеводитель заблудших, пересмотренная версия». Но подумав немного, я понял, что евреи смогут прийти к универсальному гуманизму, лишь отвергнув Маймонида и уничтожив его возмутительное учение. Я был уверен, что после публикации моей книги труды Маймонида немедленно исчезнут, а мой роман будет включен в Библию. Конечно же, я ошибался, — не прошло и двух недель, как моя книга была запрещена в Израиле. Тогда я понял, что не стоит тратить энергию на израильских евреев. Вместо того чтобы говорить с израильтянами, я расскажу миру о настоящих израильтянах. Сегодня мою книгу «Путеводитель заблудших» невозможно найти на иврите, но она вышла на многих других языках. И я очень этим доволен.
М. Т.: Когда я прочел вашу первую книгу, я был несказанно удивлен вашим чувством юмора и небывалой игривостью. Вы согласны с тем, что юмор это только фасад, за которым скрывается грусть, и что люди, много страдавшие, обладают великолепным чувством юмора?
Г. А.: Не знаю. Я отказываюсь считать себя страдальцем. По моему личному опыту я знаю, что самые занятные люди в моем окружении маниакально депрессивны. В любом случае я-то не такой. Борьба со злом зажигает меня, и смех — мое оружие.
М. Т.: Куда может привести левая политическая мысль, если исключить малейшие уступки правым?
Г. А.: Мои дорогой друг, мне грустно сообщить вам, но правые не будут побеждены, не могут быть побеждены. Но и левые также не могут быть побеждены.
Правая идеология занята вопросом «какова природа человека?», а левая критическая школа ищет ответ на вопрос «какой должна быть человеческая природа?». Другими словами, «правые» экзистенциальны, а «левые» нормативны. Человеческая трагедия состоит в том что из-за ограниченности человеческих условий ни экзистенциальное, ни нормативное не может быть полностью достигнуто. Экзистенциальное слишком близко к нам, чтобы быть осознано, а нормативное — фантазийно: это идеологическая структура в форме мечты. Мы заперты между двух сил, экзистенциальной и нормативной.
