Тама Яновиц - На прибрежье Гитчи-Гюми
– Он, наверное, с тех пор успел выкурить косячок, и его пробило на жрачку. Цыган! Где только она его откопала? Я здесь никаких цыган не встречала.
– Вроде бы это был румынский цыган, – сказал Пирс.
– Бог ты мой! – сказала я. – Значит, скорее всего, это был скрипач из ресторана, утверждавший, что он румынский цыган. В Румынии ведь, кажется, никто из нас не был?
– Я слышал, мамочка как-то раз водила всех в румынский ресторан, – сказал Леопольд.
– Когда мне было года три-четыре, мы ездили в Покипси, – сказал Пирс. – По времени сходится. Это было сразу после Пхукета. В Покипси мы наверняка ходили в румынский ресторан. Там еще вроде танец живота показывали. Вот где все могло случиться.
– О, господи! – сказала я. – А как вы оказались в Покипси?
– Не помню, – сказал Пирс. – По-моему, заблудились.
– Какое романтичное стечение обстоятельств! – бурчала я, пока мы въезжали на стоянку у больницы имени Гарри и Наоми Розенталь. – Просто сказка какая-то. Мне, правда, вообще трудно себе представить, что вы существовали до моего рождения.
– Мне нехорошо, – сказал Леопольд.
– Что такое? – спросила я. – Тебя тошнит?
– Я очень волнуюсь за Теодора, – сказал Леопольд. – У него рука болит. И голова сломана.
– Надеюсь, ему ее не ампутируют, – сказала я.
– Что такое «ампутировать»? – спросил Леопольд.
– Ампутировать – значит удалить, – сказала я. Леопольд расплакался. – Я пошутила, – успокоила я брата. – Пойдем поищем его.
В приемном отделении никого из наших не было, что меня не слишком удивило, поскольку они должны были сначала забрать Саймона из пункта проката. Зная Мариэтту, я была уверена, что она пойдет на все, лишь бы подольше пробыть с Саймоном и продлить мучительную для нас с ним разлуку.
– Давай навестим твоего папочку, – сказала я.
– Детей до четырнадцати в больницу не пускают, – напомнил мне Леопольд.
– Да какая разница, – сказала я. – Время посещений все равно закончилось.
Нам пришлось выйти на улицу и обойти здание. За столиком у главного входа сидел охранник.
– Время посещений закончилось, – сообщил нам он.
Я издала нечеловеческий вопль и, суча ногами, повалилась на пол. Охранник вскочил из-за стола и кинулся ко мне.
– Что с вами? – спросил он. – Вы споткнулись?
– Прошу вас, – простонала я, – врача, скорее!
Он выбежал из вестибюля, я встала, отряхнулась и сказала Леопольду:
– Поторапливайся. Сам понимаешь, время ограничено.
– Мод! – испуганно воскликнул он. – Что случилось? Что с тобой?
– Все в порядке, радость моя. Я просто проверила быстроту его реакции.
На стуле у палаты Эдварда сидел Фред де Галлефонтен. Увидев нас, он вскочил.
– Быть не может! Это ты?
Я даже не успела сообразить, что происходит, а тело мое уже метнулось в его распахнутые объятия, и наши коралловые уста слились в страстном поцелуе.
– Эй! – тихо окликнул нас Леопольд.
– Пойди навести своего отца, – сказала я, высвободившись из объятий. – Ты весь в губной помаде, Фред. Мужчине в форме это не к лицу. Во всяком случае, не этот оттенок. Вот если бы что-нибудь посветлей.
– Плевать, – сказал он и снова принялся меня целовать.
– Какой ужас! – сказала я, одновременно отталкивая его и придвигаясь ближе. – А вдруг нас увидит мой жених?
– Так ты помолвлена? – спросил Фред.
– Пока нет, но к этому идет, – сказала я.
– И кто же счастливчик?
– Один ипохондричный английский лорд с гомосексуальными наклонностями и наркотической зависимостью, – сказала я. – Я люблю его безумно. Он истинный аристократ, человек тонкой душевной организации и нисколечко не похож на тебя.
– Надеюсь, ты будешь с ним счастлива, – понуро сказал Фред. – Я слышал, у него проказа.
– Очень любопытно, – сказала я. – Откуда ты это знаешь?
– Он сюда приходил, и я слышал, как врачи это обсуждали. Они не могли понять, что с ним. Если это действительно проказа, с него вот-вот клочьями полезет кожа.
– Не болтай ерунды! У него гноеточивая язва на ягодице, вот и все. – Фред отшатнулся от меня. – Я с ним не спала, ничего такого не было, – сказала я. – Впрочем, чего это я оправдываюсь? Он просто показал мне, куда его укусил паук.
– Врачи придерживаются иного мнения, – сказал Фред. – Они предполагают проказу. Он работал в Индии, помогал беднякам.
– Не верю! – сказала я. – Мой жених никогда не станет помогать беднякам. А если это ему и взбредет в голову, теперь у него есть я.
– Ур-рр, – заурчал Фред и наклонился с намерением поближе исследовать области, расположенные к северо-западу от моего уха.
– Мне пора, – сказала я. – Надо брата увести, пока его папаша не надавал ему слишком много рецептов.
Оставив Фреда в коридоре, я вошла в палату. Леопольд лежал в кровати рядом с Эдвардом, и тот обнимал его за шею.
– Как трогательно! – сказала я. – Рада, что вы друг с другом поладили.
– Одно движение, и я его придушу, – сказал Эдвард.
– Ой, какой у нас злой папочка!
– Я не шучу, – сказал Эдвард. – Позови полицейского.
Леопольд, видимо желая подтвердить искренность отцовских намерений, сдавленно хмыкнул.
– Хорошо, хорошо, – сказала я и крикнула: – Фред! Поди сюда, пожалуйста.
Фред радостно влетел в палату.
– Мальчишка в моих руках, – сказал Эдвард. – Если что, я его придушу. Достань пистолет, только медленно, и положи его на пол. А теперь давай ключ от наручников.
20
– Что это у вас за дрянь на приборной доске?
– Это наш паук и его роскошная паутина, – сказала я. – Будь добр, не души Леопольда так сильно. У тебя есть еще дети?
– Вышвырни ты этого гребаного паука. Я их терпеть не могу.
– Ни за что! Это наш любимый паук.
Леопольд замычал.
– Слушай, старик, – сказал Пирс, – паук никого не трогает. Он нам как член семьи. Да, а вдруг они дорогу перекроют или еще чего? Ты бы, Эд, спрятался в багажнике.
– Отличная идея! – сказала я.
– Да? – сказал польщенный Пирс. – Тебе нравится? Ты, это, и Леопольда с собой в багажник возьми. Если полиция остановит, он будет твоим заложником.
– Иногда лучше помолчать, Пирс, – сказала я.
– Я сейчас полезу в багажник, – сказал Эдвард, – и возьму с собой Леопольда. Если полиция нас остановит, а вы им хоть словом проболтаетесь, мальчишка умрет. И если вы решите ехать прямиком в полицейский участок или еще что выкинете – тоже.
Эдвард с Леопольдом забрались в багажник.
– Не запирайте меня здесь! Я боюсь! – захрипел Леопольд, но Эдвард зажал его коралловые уста ладонью.
– Не бойся, Леопольд, – попыталась утешить его я. – Помнишь, как я тебе говорила, что страх и удовольствие похожи? Сладкий мой, считай, что это такая игра.
Пирс мрачно захлопнул багажник.
– Напрасно ты предложил ему взять в заложники Леопольда, – сказала ему я.
– Пожалуй, – сказал Пирс. – Но зато я спас паука.
– Я и не знала, что этот паук так тебе дорог.
– Еще как дорог! – сказал Пирс. – Что делать будем?
– Езжай вперед! – раздался из-за заднего сиденья металлический голос Эдварда. Услышала я и всхлипывания – наверное, Леопольда.
– Так, это, едем-то куда?
– В Лос-Анджелес, Пирс, – сказала я. – Ты что, забыл? Остальные, думаю, догадаются искать нас там.
Мы ехали молча, если не считать приглушенных рыданий Леопольда.
– Ты правда думаешь, что в Лос-Анджелесе я могу стать кинозвездой? – спросил Пирс. – Далековато это как-то.
– Я же тебе говорила: правда думаю, – сказала я. – У меня хорошее предчувствие. Но, боже ты мой, этот бедненький констебль, Фред де Галлефонтен. Как ему, наверное, будет стыдно, когда медсестра обнаружит его прикованным наручниками к кровати. А что, если она решит воспользоваться его беспомощностью? Он таких вещей терпеть не может. Зачем ты заставил его раздеться, Эдвард?
Ответа не последовало.
– А почему ты так думаешь? – спросил Пирс.
– Мне кажется, они там, в Лос-Анджелесе, таких, как ты, в жизни не видали. Я вот точно не видала. Понимаешь, дело даже не столько в твоей внешности или сущности. У тебя есть аура.
– Аура, говоришь? Ну, с этим мы разберемся.
– Ты не против, если я переберусь назад и немного посплю? – сказала я.
– Полезай, чего там.
Я перелезла на заднее сиденье и улеглась там с Трейфом на руках. Леопольд перестал плакать. До меня доносились их с Эдвардом голоса – они о чем-то мирно беседовали.
– Вот уж не думала, что мамин дружок окажется таким негодяем, – сказала я. – Да, блинчик комом.
– Эй! – крикнул из багажника Эдвард. – Я все слышу. Ты про что это говоришь?
– Про блинчики. Помнишь, как-то раз ты испек блинчики с корицей?
– Чего? Не вздумайте чего-нибудь учудить!
– Эдвард, это же твой собственный сын!
– Знаешь, сколько сперматозоидов у меня в среднем вырабатывается за день? Хватило бы всю планету оплодотворить. Что ж мне, за каждый отвечать?
– Выбирай выражения, ладно? – сказала я.
