Патрик Рамбо - Кот в сапогах
— Он продался англичанам!
— Что вы скажете об этом, генерал? — спрашивает Делормель, встретив взгляд Буонапарте.
— Я там был, видел, как войска отступили от баррикады, закупорившей улицу Вивьен…
— Вы сможете свидетельствовать против Мену?
— Он дал приказ отступить, это верно.
— Многие из нас требуют его казни.
— А где он?
— Арестован. Показания депутата Лапорта убийственны. Присоедините к ним свои.
Вместо ответа Буонапарте спросил:
— Кто заменит Мену?
— Собрание только что назначило Барраса генерал-аншефом. Его штаб устроен в Комитете общественного спасения.
Тогда Буонапарте торопливо устремился в противоположное крыло Тюильри, где Комитет общественного спасения занимал бывшие апартаменты королевы, расположенные со стороны Сены и павильона Флоры. Восставшие уже избрали для себя стратегов, которых генерал считал посредственностями. Он представил: предложить свои услуги секционерам, которые ничего о нем не знают, значило бы оказаться в подчинении у Лафона, телохранителя, понятия не имеющего о войне, хотя бы даже только гражданской, или у Даникана, не так давно отстраненного от дел и сосланного в Руан за то, что хотел отдать шуанам Анжер. В глазах восставших его роялистские убеждения заменяют талант. У Буонапарте нет ни малейшего шанса проявить себя под началом у этих дилетантов. И потом, что это будет? Вести в бой мало подготовленных буржуа и неотесанных мужланов, которые держат ружье кончиками пальцев и боятся дождя? Нет, надо срочно повидать Барраса, этот знает ему цену. Вот почему он вошел в Комитет общественного спасения, решительно миновав толпящихся в преддверии офицеров и народных представителей, пребывающих в состоянии, близком к панике. Он двинулся прямиком в покои с колоннами; в ярком сиянии светильников за знаменитым овальным столом, тем самым, что послужил ложем агонизирующему Робеспьеру, ныне сидел, вникая в подробную карту парижского центра, Баррас, окруженный в высшей степени республиканскими генералами. Во имя усмирения бунтующих буржуа и роялистов сюда призвали даже тех, кто доселе пребывал в немилости.
Буонапарте встает перед Баррасом, который жестким голосом укоряет его:
— Вы только теперь изволили прибыть?
Он обращается на «вы», чтобы установить дистанцию и выказать недовольство.
— Я ждал распоряжений, — отвечает Буонапарте.
— Офицерам, которые прибыли раньше, достались лучшие места. Брюн, Вердьер, Карто уже заняли свои посты. Командование уже обеспечено.
— А что вы предлагаете мне?
Обойдя вокруг стола, Баррас оттесняет Буонапарте в сторонку, чтобы посулить:
— Ты будешь одним из моих адъютантов.
Буонапарте рассчитывал на иную должность. Он кусает губы, понурившись, переминается с ноги на ногу. Его колебания Баррасу понятны, но он бросает, пожалуй, даже резко:
— У тебя три минуты, чтобы сделать выбор.
— Я согласен.
— Тогда следуй за мной, ты приступаешь незамедлительно.
— Даже несмотря на то что я в штатском?
— В штатском так в штатском. Время не ждет.
Баррас берет свою шляпу с плюмажем, застегивает синий расшитый золотом редингот и тащит Буонапарте в чулан, где заперт генерал Мену; вконец подавленный, он сидит в темноте на одной из сваленных в комнате картонных папок. Буонапарте держит свечу, а Баррас приступает к допросу предателя. Тот покорно отвечает:
— Как ты оцениваешь численность повстанцев?
— Их раз в восемь больше, чем нас…
— Многие секции не примкнули к мятежу.
— Ты спросил о моей оценке.
— А мы чем располагаем, сколько у нас людей?
— Пять тысяч.
— А пушек?
— Они есть в Марли. И еще на Песчаной Пустоши.
— Сколько? — внезапно оживляется Буонапарте.
— Сорок стволов.
— Охраняются? Сколько там человек?
— Десятка три.
— Ты что же, генерал, хочешь пустить в ход пушки? Как в Тулоне? — Баррас быстро взглядывает на Буонапарте. — Что ж, бери их, веди в Тюильри. Они твои.
Баррас и Буонапарте покидают Мену, предварительно заперев его чулан и дважды повернув ключ в замке. Депутат по имени Дельмас, прокравшийся туда вслед за ними, чтобы проследить за ходом допроса, дергает генерала за рукав:
— Я тот, кто тебе нужен.
— Для чего?
— Чтобы доставить орудия из лагеря на Песчаной Пустоши.
— Кто у тебя есть?
— Один рубака. Весной он со своими кавалеристами защищал Конвент.
— Что за кавалеристы?
— Эскадрон дубленых парней, из таких, кого не проймешь. Волонтеры Ландрие — тебе это что-нибудь говорит?
— Ничего.
— Ландрие — полу-адвокат, полуврач, он сколотил чудной батальон гусар-браконьеров, чтобы грабить провинциальную знать.
— Короче, бандиты?
— Этот батальон стал Двадцать первым стрелковым. Подожди, я схожу за их капитаном, сам увидишь — это именно такой человек, какой тебе нужен…
У Буонапарте не было возможности отказаться. Он без спора предоставил Дельмасу действовать. И тот вскоре вернулся с капитаном Иоахимом Мюратом, пригожим малым с курчавой головой; с высоты своего роста — метр восемьдесят — ему пришлось наклониться к маленькому генералу в сером, влажном от дождя рединготе, который приказывал ему поспешить на Пустошь:
— Приведи сюда пушки. Если ими завладеют секционеры, Тюильри взлетит на воздух. Вместе с нами, заметь.
Мюрат пустился в галоп в тот самый момент, когда Фрерон возвратился во дворец с войском буйных патриотов из предместья.
Дождь все не прекращался. Несмотря на монотонный гул ливня, тарахтящего по булыжной мостовой, Делормель различал барабаны секций: они били без устали. Он спешно возвратился в свой особняк на улице Дё-Порт-Сен-Совёр. Баррас посоветовал депутатам до начала сражения отправить свои семьи в безопасное место, лучше всего разместить их внутри дворца, где они будут под охраной полицейского корпуса. Ведь если восставшим взбредет на ум захватить их жен и детей, ворвавшись к ним домой, они потом смогут оказывать давление на любящих мужей и отцов, вынуждая их к капитуляции. Во дворе верный дворецкий держал над Делормелем гигантский зонт, защищая хозяина от дождя.
— А вино?
— В ящиках, сударь.
Лакеи в размокших париках таскали эти ящики в фургон, запряженный вороными. Делормель велел поставить один из ящиков прямо на землю и открыл, чтобы проверить, упакованы ли вина достаточно приличных марок.
— Сколько вы захватили, Николя?
— Сотню бутылок, сударь.
— Этого хватит. Не придется же нам в конце концов выдерживать нескончаемую осаду! От границ скоро прибудут новые полки, они освободят Париж. Конечно, коллеги тоже станут себе наливать, но что поделаешь, мы как-никак немножко на войне… А окорока? Николя, вы позаботились об окороках?
— Они уже в фургоне вместе с вашим ружьем.
— Превосходно. А что мадам?
— Она собирается, сударь.
— Вот тебе на! Уже два часа пополудни, — буркнул Делормель, вытаскивая из жилетного кармашка золотые часы с выгравированным герцогским гербом. — Где она застряла? Ступайте скажите ей, чтобы поторопилась.
— Софи, которая одевала мадам, уже три раза напоминала ей, мсье, что мсье очень спешит.
— А она все тянет, тянет! Схожу-ка туда сам.
— Мадам сейчас у мсье Сент-Обена…
— Так он здесь, этот неблагодарный?
— Нет, сударь.
— Так что же Розали копается в его комнате?
— Мадам говорит, что его комната все равно ваша, а значит, и ее тоже.
— Что-то я в этом рассуждении ничего в толк не возьму. Пойду туда, посмотрю. Когда я спущусь с мадам, все должно быть готово к отправке. А хлеб? Вы не забыли о хлебе, Николя?
— Разумеется, хлеб упакован, сударь.
— Белый, не так ли?
— Тот самый, что нам доставляют с вашей фермы на Уазе, сударь. И запас немалый.
Делормель вошел в прихожую, бросил свою шляпу на штабель золоченых стульев и тяжелым шагом потащился вверх по лестнице. Розали действительно была в комнате Сент-Обена, реквизированной после его наглого отъезда и превращенной в чулан. В конце заваленного рухлядью коридора, среди бронзовых позеленевших подсвечников, ламп с разбитыми стеклами, ремней от каретной упряжи мадам Делормель примеряла мужской наряд перед зеркалом, которое слуга установил для нее так, чтобы можно было видеть себя с головы до пят.
— Розали! — окликнул Делормель. — Что за фантазия?
— Это не фантазия, мой добрый друг, это осторожность.
— Что за басню ты мне рассказываешь?
— Басню о благоразумии.
— Красно-коричневый редингот с черным воротником?
— Ты же сам говорил, что супругам депутатов грозит похищение, ну а в таком виде, котик, какая из меня супруга?
— «Котик»! — проворчал Делормель.
— И потом, у нас с Сент-Обеном и рост, и сложение одинаковые, а раз он не забрал своих вещей…
