Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»
– Так что, вам нужен был тав-варищ по несчастью? Чтобы было с кем поделиться впечатлениями, да? Па-аплакаться в жилетку, да?
– Только не это! – он отмахнулся. – Вы поймите, я – стар. Стар для нее. И чем дальше, тем эта разница ощутимей. А она хочет молодого. А что я? Я всегда хотел ей только добра. Да, добра. Такой вот парадокс, хочешь ее использовать, да, использовать, трахнуть, надышаться ей до одури, а потом отдать в хорошие руки, чтобы не спала с отребьем всяким, понимаете? Я думал, что с Кононовым она успокоится, но не получилось.
Он ударил кулаком в раскрытую ладонь.
– Хороший был парень, только много в нем злости было. Он и в буддизм ушел поэтому. Успокоиться хотел, отвлечься от всей этой дряни. Думал медитация ему поможет. А она света хотела, пленять, флиртовать, трахаться. Она же баба. Простая баба. Сердце у нее золотое, а в одном месте такой зуд, что на глаза не видит. Другая за свое хозяйство стоит, как за Брестскую крепость, да. А эта за песню даст, за взгляд, за доброе слово. А сколько раз я от нее трипак подхватывал?
Он показал мне два пальца.
– И все равно, придет, обнимет, расскажет очередную сказку, и снова влюбит, снова будет единственной и неповторимой.
– Так это, выходит, Кононов из-за нее руки на себя наложил, да?
Кащей спрятал лицо в ладонях и вдруг очень громко разрыдался.
– Сука и блядь! Какая же она с-сука!
Он тяжело встал и ушел в ванную, где я слышал, как он включил кран и громко всхлипывал, стонал и сморкался.
Глава 26
– Есть дело на квартальную премию, – сказал мне Юрий Иванович, указывая, чтобы я сел.
Я сел.
– Пароходство построило поселок для молодых специалистов в Сызранском районе. Шикарные дома, все удобства, свет, газ, канализация, телефона пока нет, но со временем будет. Завтра там собирается все областное начальство, представители из пароходства, будут перерезать ленточку, а потом отмечать это дело. Значит, я могу послать туда кого угодно, но я посылаю тебя, потому что это возможность написать хороший материал с места. И его будут читать на всех уровнях, что тебе совсем не помешает.
Я кивнул.
– Поговори с людьми, найди пару новоселов, сделай живо, как ты это умеешь, лады?
Я снова кивнул.
– Завтра в семь утра от редакции туда идет автобус. Едут ребята из “Знамени”, “Коммуны” и еще кто-то из Киева. Я договорился с Мишей Охотниковым, он сделает для нас пару снимков, так что согласуй все с ним. И еще: вас там, вероятно, будут принимать. Поэтому дружеский совет – держи себя в руках.
Поселок стоял в километре-полутора от старой деревеньки, словно спрятавшейся под стеной вековых тополей. Ветхие домики наполовину ушли в землю, крохотные оконца, камышовые крыши, покосившиеся и местами отсутствующие заборы, буколическое запустение. Новый поселок представлял собой десятка два типовых домов под серой штукатуркой, местами уже отвалившейся и открывавшей грязно-белый кирпич. Провожатый, помощник какого-то местного начальника, завел нас в один из домов, поразивший меня холодным неуютом. Здесь не было обоев, фотографий, занавесей, настольных ламп, книг, ковров, деталей привычного городского быта, примет обжитости, возникающих сразу после того, как открывается после переезда первый чемодан. В одной комнате стоял стол с несколькими стульями вокруг него. В другой – три узкие металлические койки с брошенными на них казенного вида полосатыми матрасами. На них лежали узлы и картонные коробки с мятыми, выпирающими боками. В третьей комнате поменьше я увидел еще две голые кровати с панцирными сетками. На кухне смуглокожая женщина, очень похожая на цыганку, с одним ребенком на руках и вторым, прижавшимся к ее ноге, опиралась бедром о плиту, словно искала в ней поддержки. На столе стояли тарелки с остатками еды. Хозяйка была смущена и растеряна.
– Ну, як тут – усэ добрэ? – спросил ее наш проводник.
– Так, добрэ, – едва слышно ответила она, с опаской поглядывая на нас.
Вид у нее было такой, словно ее в этом дом вселили насильно, перевезя вместе с ней первый попавшийся под руку скарб, и, как только это представление окончится, она вернется в свой настоящий дом.
Чувствуя себя незваным гостем, я поторопился выйти. Улица в новом поселке была одна. Дома стояли по обе ее стороны. Проезжая часть и узкие тротуары были покрыты асфальтом и, поскольку начинались и заканчивалась у двух крайних в поселке домов, были залиты грязью с колес заезжавших с грунтовки машин. Зелени не было никакой. Черная земля, серые дома и здание то ли клуба, то ли столовой, куда нас повели после осмотра домов, поскольку смотреть больше было нечего. Делегацию, человек двадцать, среди которых я узнал двух корреспондентов “Знамени” и “Коммуны”, рассадили за составленными у одной из стен столами. На них скоро появились водка и синие эмалированные миски с солеными огурцами, и миски побольше с отварной картошкой. В помещении было прохладно, и от картошки валил пар. Потом появилась третья эскадрилья мисок с искореженными кусками жареного мяса. Кто-то из местных начальников сказал речь, к счастью короткую, буквально в три слова, типа, спасибо за заботу и порадуемся чему, так сказать Бог, послал. “Так сказать Бог” – мне понравилось. Без Бога по-прежнему не получалось. От водки у меня с ходу загудело в голове. Это была не водка, а разлитый в бутылки от водки самогон. Мясо было таким жирным и жилистым что пережевывание его походило на тяжелую работу, которую я скоро бросил. Потом ко мне наклонился незнакомый мужик в белой поварской куртке, изрядно грязной, и доверительно сообщил, что у него есть для меня сыр. Но только один килограмм, поскольку на всех не хватит, и я должен сказать ему, куда его положить, чтобы я не забыл.
– Да я и без сыра могу, – сказал я.
– Ты че, дурной? – удивился он. – Не говори ерунды!
Потом меня отвезли в Дом колхозника. Уже в машине я обнаружил на сиденье рядом с собой сверток из грубой серой бумаги, в котором оказался кусок сыра. Сил тащить его с собой на ночевку у меня не было. В Доме колхозника мне выделили место в комнате с тремя работягами, очень громко игравшими в домино. На меня они не обратили внимания. В номере стоял чудовищный смрад. Густой запах пота, табачного дыма, отравленного дурной пищей дыхания вызвал позыв рвоты. Я вышел из номера и, добравшись до ближайшего газона, стал мучительно рвать на землю родины взращенными на ней продуктами питания. Или отравления. Потом пил из-под торчавшей из стены ржавой трубы ледяную воду. Потом снова возвращал стране все съеденное. Мой организм всего этого не хотел. Потом лег на диване в фойе, который начал вращаться, сперва медленно, потом все быстрее, пока не утащил меня в спасительную черную воронку.
Утром, преодолевая страшную слабость, конечности у меня мелко дрожали, выбрался на улицу. Походив по ней, я скоро набрел на библиотеку. Полная дама в пуховом платке, читавшая за конторкой, узнав, кто я, предложила посидеть у нее до появления автобуса. Может быть потому, что я был для нее тоже важной птицей из области, она сготовила мне чаю, а потом, видя мое тяжелое состояние, ушла и скоро вернулась с тарелкой соленых огурцов. Придя немного в себя, я разговорился со спасительницей.
– Жизнь у нас тут не ахти какая интересная, – сказала она. – Но вам хорошо бы познакомиться с одной нашей учительницей. Она в соседнем селе – Володаровке – музей хочет открыть. Настоящая подвижница. Алина Павловна Капитонова.
– Музей? – удивился я. – Какой музей?
– Да там целая история, – ответила библиотекарша, не скрывая удовольствия от того, что смогла заинтересовать меня. – Там есть церковь, из которой шел подземный ход в барское поместье. Так она хочет музей в нем сделать.
– Музей чего?
– А-а, – библиотекарша замешкалась на секунду. – Ну-у, этого... Народного творчества. Здание крепкое. Во время войны в нем наши засели, а немцы в него из пушек стреляли, и – ничего, выстояло.
Автобус, подпрыгивая на ухабах грунтовой дороги, довез меня до Володаровки за час с небольшим. Церковь открылась неожиданно. Я ожидал увидеть ее издалека, но она все не показывалась, и только когда автобус, свернув в улицу, поехал вдоль высокой стены красного кирпича, я спросил у попутчика, где же церковь.
– Та ось вона, справа.
Я приблизил лицо вплотную к стеклу и увидел, что стена уходит высоко вверх и над ней виднеются пять башенок. Куполов на них не было.
Когда я вышел из автобуса, церковь открылась вся. Она была не очень большой, но очень изящной. Даже без куполов она доминировала над обступившим ее селом.
Напротив церкви был магазин. Дверь его была открыта, и я направился туда. В помещении было сыро и холодно. За прилавком продавщица в толстой, делавшей ее движения неуклюжими, брезентовой куртке, перекладывала на полках какие-то коробки. Ничто не указывало на то, чем этот магазин торгует – продуктами или промышленными товарами. Женщине помогал бритоголовый мужичок в байковой рубахе навыпуск, брюках-галифе и ботинках, на которые были надеты галоши.
