Олег Коряков - Дорога без привалов
Всякий раз, приезжая на НТМК, как привыкли мы называть Нижнетагильский металлургический комбинат, не перестаю я немо восторгаться величием и могуществом грандиозного создания человеческих рук. Здесь все громадно: и великолепный инженерный замысел, и его воплощение в монументальных формах, и астрономически весомые результаты труда металлургов. И все здесь в кипении жизни, в развитии, в росте.
Вот и ныне все мы, затихшие сейчас в комнатах этой гостиницы, съехались сюда по случаю рождения нового детища комбината: предстоял пуск кислородноконверторного цеха. Стояло лето 1963 года.
Событие это привлекло внимание многих — и у нас в стране, и за рубежом. Дело не только и не столько в том, что сооружение кислородно-конверторного цеха положило начало второй очереди комбината. Его пуск, по существу, знаменовал рождение новой отрасли отечественной металлургии…
— Нет, батенька, — неожиданно прозвучал густой бас в соседней комнате. Духота июньской ночи распахнула все двери и окна. Бас — по нему я узнал седого толстяка, выпившего вечером семь стаканов чая, — звучал негромко, но слышал его я отчетливо. — Нет, батенька, это, может, только для вас пуск конвертора — финиш, а я его рассматриваю как некий старт, начало нового разгона.
Толстяку, надо полагать, не спалось. Толстяк решил доспорить с кем-то.
— Какой же тут разгон? — сразу, с готовностью продолжить разговор ответил незнакомый мне приятный тенорок. — Вот подпишем свой акт — и конец: до свидания, Тагил.
— Низкая у вас колоколенка, дорогой. Заберитесь повыше — увидите, какие пути развития металлургии открывают эти ваши акты, вкупе взятые.
Тенорок похмыкал, потом сказал:
— Конечно, с этой точки зрения, действительно… А скажите, — вы извините меня, я ведь все же далеко не металлург, — скажите, откуда он на нас свалился, этот кислородно-конверторный способ производства стали? Почему раньше ничего о нем слышно не было?
Теперь похмыкал бас:
— Свалился — это как сказать. Уж коли на то пошло, то в принципе этот способ постариннее мартеновского. Сам-то конвертор вы видели? Это, если видели, особая, вращающаяся на горизонтальной оси реторта, построенная из огнестойких материалов. Размеры, конечно, солидные: высотой почти в трехэтажный дом.
В конвертор загружают жидкий чугун, необходимые добавки и продувают воздухом или, как в данном случае у нас, кислородом. Вредные примеси, которые содержатся в чугуне, окисляются и уходят в шлак. Чугун превращается в сталь. Детали и тонкости, как вы понимаете, я опускаю. Важна суть, не так ли?
— Конечно, конечно, — торопливо согласился собеседник.
— Ну-с, так вот, конверторы появились раньше мартенов. Когда француз Пьер Мартен, — а это было в тыща восемьсот шестьдесят пятом году, — оформил патент на получение литой стали в регенеративных пламенных печах, уже на многих заводах работали сталеплавильные реторты, сиречь конверторы, Генри Бессемера, известного в те поры английского изобретателя. Ну, правда, вскоре печи Мартена стали их вытеснять: новый-то способ оказался выгоднее: можно было наряду с чугуном применять лом, а сталь получалась лучше.
— Любопытно, — подбодрил рассказчика тенорок. — Что ж, тогда и махнули рукой на Бессемера?
— Ну почему же махнули? Нет, батенька, не махнули. Улучшать стали способ. Бессемерование какой имело существенный недостаток? В ход шли только те чугуны, которые почти не содержали серу и фосфор. Годах в семидесятых англичанин Томас нашел способ использовать и высокофосфористые чугуны. И, что интересно, примерно в это же время подобные работы велись и у нас на Урале. Бессемеровскую сталь получали на Кушвинском, Нижнеисетском, Сысертском и других заводах. А на Нижнесалдинском инженер Константин Павлович Поленов, построив бессемеровскую фабрику… Заметили? Фабрику. Точное название. Пользовались бы сегодняшней терминологией — назвали бы конверторным цехом. Так вот, построил он фабрику и ввел технологию, которая давала возможность использовать чуть ли не любые чугуны. Его способ так и получил среди металлургов название русского бессемерования.
— Что ж тогда заглохло это дело?
— Заглохнуть-то оно не заглохло. Однако при всех стараниях бессемеровцев сталь, выплавленная в мартенах, оказывалась лучше конверторной. И хотя за рубежом — там почти повсюду: в Европе, в Америке, в Японии — конверторный способ применялся широко, мы от него отказывались: превосходно обходились мартенами и электропечами.
— А сейчас?
— Сейчас дело изменилось. Пятидесятые годы скачок произвели. Начали в конверторах продувать чугун технически чистым кислородом. И сталь по качеству перестала уступать мартеновской. И лом теперь использовать можно. Как ни кинь, всюду выгода. Строительство конвертора дешевле, эксплуатация дешевле, а стали он дает намного больше. Ведь если на мартене плавка длится часы, то на конверторе — минуты.
— Да-да, — подхватил тенорок, — насчет выгодности я, конечно, слышал. Только вот не знал, что корни этого способа уходят в такую дальнюю старину.
Под толстяком натужно заскрипела кроватная сетка.
— Дело не в корнях, — опять загудел негромко его бас. — Важно, что сейчас это — вершинный метод черной металлургии. Потому-то я и говорю, что отсюда, с тагильского конвертора, мы берем старт для нового большого рывка. Здесь наши первые большегрузные конверторы, можно сказать, опытные, экспериментальные, а скоро мы построим десятки таких же и еще крупнее. В ближайшее же время.
— Да-да, — опять сказал тенорок, только теперь уже совсем успокоенно, сонно…
Наутро, заслышав жужжание электробритвы в моей комнате, толстяк просунул голову в полуоткрытую дверь:
— Как насчет чайку? Спалось как? Не потревожили мы вас ночными разговорами?
— Что вы! — сказал я. — Спал как убитый.
— Ну и хорошо. Так как же насчет чайку? У меня заварен.
— Спасибо, я там, на стройке. — Там, я знал, торговали чудесными блинами и холодным бутылочным молоком…
Стройка — это сразу бросалось в глаза — переживала предпусковые дни. Еще не устроены, не прибраны были строительная площадка и подступы к ней, еще строители далеко не во всем уступили хозяйские права эксплуатационникам, не все объекты были сданы, но уже всюду торжествовала победа. Она жила и в геометрически-четких контурах свежеокрашенных, чуть ли не сверкающих зданий, и в технических актах о сдачеприемке, и в деловитой суете корреспондентов и кооператоров, она светилась на лицах людей.
Есть такое, придуманное одним из заезжих литераторов, выражение: «нежный Тагил». Оно мне не нравится: не в этом суть Тагила. А тут я вдруг ощутил его правомочность. Это ощущение принесли люди, их лица. Честное слово, они были прямо-таки нежными — десятки и сотни лиц в людской круговерти вокруг штаба строительства. Это были лица «людей пускового периода».
Бывало, форсирует дивизия реку. Штаб еще на том берегу, еще не перенесены линии связи, и многие бойцы еще в воде, а основные подразделения уже здесь, уже закрепились на новых рубежах, и ясно, что река позади, и ясно, что наша взяла… Некоторые подразделения строителей еще работали на площадке конверторного в полную силу. Другие подчищали недоделанное. Третьи, свершив свое, уже покидали эту стройку и переходили на другие объекты.
Финиш — старт. Каждый рубеж, взятый армией мирного созидания, это, конечно, плацдарм для нового наступления, и прав, сто раз был прав милый толстяк в ночном разговоре. Но как солдату перед рывком вперед хочется оглянуться на то, что осталось за его спиной, так и мне захотелось взглянуть на то, что пройдено строителями вчера, позавчера, взглянуть на те рубежи, с которых все начиналось.
Производитель работ
Строители управления Металлургстрой переходили на другой участок. Собственно, уже перешли: на площадке конверторного оставались считанные работники, помогавшие другим кое-что наладить да покрасить.
Прораб участка Металлургстроя Иван Андреевич Макаров с утра сидел в конторке, перебирая немудрящее свое бумажное хозяйство, потом решил еще разок пройтись по объектам. Нужды особой в этом не было. Он и с закрытыми глазами мог бы отчетливо представить и обрисовать положение каждого из объектов куда точнее, чем, скажем, свою домашнюю обстановку. Да и работы ему на этих объектах никакой уже не было.
Просто так вот захотелось пройтись, оглядеть все еще разок, попрощаться. Не чужое, небось, все своими руками прощупано, выверено, сделано.
Сунув в ящик старые, уже никому вроде не нужные графики работ, Иван Андреевич озабоченно потер седую щетину на исхудалом лице, неодобрительно глянул сквозь очки на группу «козлятников», пристроившихся за соседним столиком «забить по-быстрому» партию в домино, и решительно направился к выходу.
