Норман Мейлер - Крутые парни не танцуют
– Возможно, вы правы. Давайте выпьем.
Это предложение меня отнюдь не прельстило. Мне совершенно не хотелось с ним пить. Но он завел мотор, принялся насвистывать «Звездную пыль» и стартовал, подняв фонтан мокрого песка.
Я думал, что мы поедем в бар для ветеранов, поскольку больше всего он любил выпивать там, но вместо этого он свернул к ратуше, провел меня в свой кабинет в полуподвале, указал на стул и достал бутылку бурбона. Видимо, мы пришли сюда, чтобы он мог пустить в ход записывающее устройство, которое наверняка держал в столе.
– Я решил, что вам не мешает насладиться прелестями этого места, прежде чем вы загремите в тюрьму, – сказал Ридженси.
– Может, поговорим о чем-нибудь другом?
Он ухмыльнулся:
– Например?
– Где моя жена?
– Я рассчитывал, что вы мне скажете.
– Я встретил парня, с которым она уехала. Она бросила его восемь дней назад. Я ему верю.
Ридженси сказал:
– Это совпадает.
– С чем?
– По словам сына Лорел Оквоуд – между прочим, его имя тоже Леонард, но все зовут его Сонни, Сонни Оквоуд, – семь дней назад Пэтти Ларейн побывала в Санта-Барбаре.
– Я об этом не знал.
– Да, она была там с этим малым, Уодли. Раньше я не понимал, что означает фраза «Я не мог разлепить губы». Теперь понял.
– Хороший бурбон?
Я безмолвно кивнул.
– Да, она была в Санта-Барбаре с Уодли, и они обедали с Лорел Оквоуд и Леонардом Пангборном в клубе Лонни на пляже. Все четверо за одним столиком. Потом пришел Сонни, пил с ними кофе.
Я все еще не мог говорить.
– Хотите знать, о чем они беседовали?
Я кивнул.
– Позже мне понадобится кое-что у вас спросить.
Я кивнул.
– Хорошо. Согласно показаниям Сонни… – Тут он остановился, чтобы заметить: – Кстати, по телефону Сонни не похож на голубого. Как по-вашему, Пангборн не наврал в том письме?
Я нарисовал пальцем вопросительный знак.
– Но Пангборн не показался вам гомиком?
Я потряс головой.
– Страшно подумать, какая огромная часть жизни проходит за закрытыми дверьми, – произнес он. – Господи, да ведь и мы с вами можем быть гомосексуалистами.
– Как скажешь, милый, – прошепелявил я.
Его страшно развеселила моя шутка. Я же был рад, что снова обрел дар речи, пусть даже на таких условиях. Немота – это бремя, за избавление от которого можно пожертвовать многим.
Мы оба пригубили бурбон.
– Хотите травы? – спросил Ридженси.
– Нет.
– А если я покурю?
– Не боитесь, что вас застукают в собственном кабинете?
– Кто? Я пытаюсь разговорить подозреваемого, вот и все. – Он действительно вынул из стола самокрутку и действительно раскурил ее.
– Чудесно, – сказал я.
– Да. – Он выпустил дым. – Оттяжка в каждой затяжке.
– Так точно, сэр.
– Мадден, Сонни сообщил мне, что Пангборн и Лорел должны были прилететь в Бостон, доехать оттуда до Пи-тауна и прикинуться туристами, которым страшно понравилась усадьба Парамессидеса.
– Она так называется?
– Да Несколько лет назад ее купил один грек, подставное лицо: деньги дали арабы. Теперь Уодли решил купить ее для Пэтти. Вот о чем они говорили на том обеде.
Он затянулся снова.
– Они обсуждали возможность повторного брака, – сказал он.
– С ума сойти. – Кажется, от его сигареты «паровозом» зацепило и меня.
– Знаете, почему Пэтти облюбовала себе этот домик? – спросил Ридженси.
– Она со мной не делилась.
– По словам Сонни, она уже год как положила глаз на эту усадьбу. Уодли хотел купить ее для нее – вроде того, как Ричард Бартон покупал Элизабет Тейлор бриллианты.
– А вас эти новости не расстроили? – спросил я.
– В смысле?
– Разве вы с Пэтти Ларейн не паслись на одной лужайке?
Если бы мы были на ринге, я мог бы сказать себе: это первый удар, которым я его достал. Он моргнул, и с него сразу слетела аура напористого правдолюбца. Только так я и могу описать это: словно в космосе пошерудили кочергой, и теперь там зарождалась электрическая буря.
– Эй, эй, – сказал он. – Послушай-ка, корешок. Не задавай мне вопросов о своей жене, а я не буду спрашивать о своей.
Огонек самокрутки уже тлел рядом с костяшками его пальцев.
– Я тоже хочу дернуть, – сказал я.
– Нечего скрывать, да?
– Пожалуй, не больше, чем тебе.
Он передал мне бычок, и я затянулся марихуаной.
– Ладно, – произнес он, – теперь скажи, о чем вы сегодня говорили с Уодли.
– Откуда ты знаешь?
– Можешь ты наконец понять, сколько у меня в городе осведомителей? Этот телефон, – похвастался он, – звонит, как в хорошем магазине.
– Чем ты торгуешь?
– Я торгую вычеркиванием имен из полицейских списков, – сказал он. – Торгую снятием мелких обвинений. Знаешь что, Мадден, иди и подрочи, а когда обтрухаешь себе все штанишки, приходи сюда к нам, настоящим ребятам, и расскажи своему другу Элвину, чего Уодли хотел от тебя сегодня на пляже.
– А если не расскажу?
– Это будет похуже, чем бракоразводный процесс в Тампе.
– Думаешь, ты хитрее меня?
– Я больше работаю.
Я обнаружил, что хочу рассказать ему. Не от испуга (ты слишком далеко улетел, говорила мне марихуана, чтобы бояться кого бы то ни было), а ради любопытства. Я хотел знать, что он из этого извлечет.
– Уодли, – сказал я, – сообщил мне, что они с Пэтти Ларейн борются за покупку этого дома.
Ридженси присвистнул.
– Уодли хочет надуть то ли тебя, то ли Пэтти Ларейн. – Он быстро взвесил в уме разные варианты, точно компьютер – я почти услышал это тр-р-р-клик-дик-пик. – и сказал: – А может, и обоих.
– У него есть на то причины.
– Не скажешь ли мне, какие?
– Несколько лет назад, когда мы все жили в Тампе, Пэтти Ларейн хотела, чтобы я его убрал.
– Да ну!
– Послушай, не надо скромничать, – сказал я. – Неужто она тебе об этом не говорила?
У него было слабое место. Несомненно. Он не знал, как реагировать на подобные замечания о Пэтти Ларейн.
– Я не совсем понимаю, о чем ты, – сказал он наконец.
– Проехали, – ответил я.
Это была ошибка. Он мгновенно снова набрал скорость.
– О чем еще вы говорили с Уодли?
Я не знал, рассказывать ему или нет. Мне пришло в голову, что Уодли мог записать наш разговор на пляже. Должным образом отредактированная, его пленка могла изобразить меня наемным убийцей, ищущим ангажемента.
– Уодли был озабочен смертью Пангборна, – сказал я, – и удивлен исчезновением Джессики. Несколько раз повторил, что теперь он вынужден идти на покупку дома в открытую, а это взвинтит цену.
– Он не намекнул, где может быть Пэтти Ларейн?
– Он хотел, чтобы я попытался ее найти.
– И что он за это предлагал?
– Деньги.
– Сколько?
Ради чего, собственно, защищать Уодли, подумал я. Или во мне говорят остатки нашего семейного предубеждения против откровенности с копами? Потом я вспомнил о маячке.
– Два миллиона, – сказал я.
– И ты ему поверил?
– Нет.
– Он предлагал тебе убить ее?
– Да.
– Подтвердишь это под присягой?
– Нет.
– Почему?
– Я не уверен, что он не шутил. Кроме того, я ведь все равно отказался. Я еще в Тампе понял: для таких серьезных вещей у меня кишка тонка.
– Где я могу найти Уодли?
Я улыбнулся:
– Спроси у своих стукачей.
– У каких именно?
– Тех, что в коричневом фургоне.
Он кивнул, словно я сделал хороший ход в шахматной партии.
– Я тебе честно скажу, – произнес он, – они не знают. Он просто встречается с ними то тут, то там.
– На чем он приезжает?
– Он связывается с ними по радио. Назначает встречу. А сам приходит туда пешком. Потом уходит, тоже пешком.
– И ты этому веришь?
– Ну, я пока не тряс их так, чтоб зубы стучали.
– Советую потрясти.
– Осведомителей калечить нельзя – заработаешь себе дурную славу. Кроме того, я им верю. Именно так Уодли и стал бы себя вести. Он хочет, чтобы люди видели в нем профессионала.
– Может, ты не слишком стремишься разыскать Пэтти Ларейн?
Чтобы продемонстрировать свое спокойствие, он разыграл небольшую сцену. Взял окурок, выпотрошил его большим пальцем, скатал в маленький бумажный шарик и закинул себе в глотку. Нет оснований для тревоги, говорила его улыбка.
– Я не голоден, – сказал он. – Твоя жена объявится целой и невредимой.
– Ты уверен? Я нет.
– Подождем, – мягко промолвил он.
Я размышлял, много ли он наврал и насколько серьезной была эта ложь. От него не веяло ничем – разве что пустотой. Я вновь отхлебнул бурбона. С марихуаной он явно не сочетался.
Но Ридженси, похоже, эта комбинация нравилась. Он достал очередной косяк и подпалил его.
– Черт бы побрал убийства, – сказал он. – Рано или поздно сталкиваешься с таким, которое пускает в тебе корни.
Я не имел понятия о том, куда он клонит. Я взял предложенную им самокрутку, затянулся и вернул ее обратно.
– Было раз одно дело, – сказал он. – Дело симпатичного холостяка, который цеплял девчонку и вез ее в мотель. Он занимался с ней любовью; по его просьбе она раздвигала ноги, а он снимал ее «полароидом». Потом он ее убивал. И делал еще фотографию. До и после. А затем отправлялся домой, бросив девчонку в постели. Знаешь, как его взяли? Он собирал свои снимки в альбом. По странице на каждую леди. Его мать была ревнива и подозрительна – она взломана ящик с этим альбомом. Увидела содержимое и хлопнулась в обморок. А когда пришла в себя, вызвала полицию.
