Виктор Пелевин - Македонская критика французской мысли (Сборник)
«Почему он все время повторяет мои движения? – размышлял Петр Петрович. – И во всем, что он мне говорит, всегда слышится эхо моей прошлой фразы. Он, надо сказать, ведет себя совсем как отражение. А ведь вокруг столько окон! Может быть, это просто оптический эффект, а я немного не в себе от волнения, и мне кажется, что нас двое? Ведь сколько всего, во что когда-то верили люди, объясняется оптическими эффектами! Да почти все!»
Эта мысль неожиданно придала Петру Петровичу уверенной бодрости. «Действительно, – подумал он, – лунные блики, отражение одного окна в другом и возбуждающий запах цветов – а нельзя забывать, что сейчас июль, – способны создать такой эффект. А то, что он говорит, – это просто эхо, тихое-тихое эхо... Ну конечно! Ведь он всегда повторяет слова, которые я только что сказал!»
Петр Петрович вскинул глаза на мерно покачивающуюся впереди спину. «Кроме того, я ведь много раз читал, – подумал он, – что, если кто-то ставит тебя в тупик или чем-нибудь смущает, всегда есть вероятность, что это не другой человек, а собственное отражение или тень. Дело в том, что, когда сохраняешь неподвижность или выполняешь какие-нибудь однообразные монотонные действия, лишенные особого смысла – например, идешь или думаешь, – отражение может притворяться самостоятельным существом. Оно может начать двигаться немного не в такт – все равно будет незаметно. Оно может начать делать то, чего ты сам не делаешь – если, конечно, это что-то несущественное. Наконец, оно может сильно обнаглеть, поверить в то, что оно действительно существует, а после этого обратиться против тебя... Насколько я помню, есть только один способ проверить, отражение это или нет – нужно сделать какое-нибудь резкое и очень однозначное движение, такое, чтобы отражению пришлось явственно повторить его. Потому что оно все-таки остается отражением и должно подчиняться законам природы, во всяком случае некоторым... Вот что, надо попробовать увлечь его разговором, а потом выкинуть что-нибудь неожиданное, резкое и посмотреть, что будет. А говорить можно о чем угодно, главное – не задумываться».
Откашлявшись, он сказал:
– А это и хорошо, что вы такой немногословный. Это ведь тоже искусство – слушать. Заставить другого раскрыться, заговорить... А еще вот говорят, что молчуны – самые надежные друзья на свете. Знаете, о чем я сейчас думаю?
Петр Петрович подождал вопроса, но не дождался и продолжил:
– А о том, почему я летнюю ночь так люблю. Ну, понятно – темно, тихо. Красиво. Но главное все же не в этом. Иногда мне кажется, что есть часть души, которая все время спит и только летней ночью на несколько секунд просыпается, чтобы выглянуть наружу и что-то такое вспомнить, как оно было – давно и не здесь... Синева... Звезды... Тайна...
4Вскоре идти стало заметно труднее.
Причина была в том, что после очередного поворота за угол они оказались на темной стороне, где луну закрывала крыша дома напротив. Сразу после этого Петром Петровичем овладели тоска и неуверенность. Он продолжал говорить, хоть произносить слова ему стало мучительно и противно. Видимо, что-то похожее происходило и с собеседником, потому что он перестал поддерживать разговор даже короткими ответами – иногда только что-то неразборчиво бормотал.
Их шаги стали мельче и осторожнее. Время от времени шедший впереди собеседник даже останавливался, чтобы наметить, куда двигаться дальше, – решение всегда принимал он, и Петру Петровичу не оставалось ничего, кроме как идти следом.
Впереди на стене появился прямоугольник густого лунного света, падающий из просвета между домами напротив. В очередной раз подняв взгляд от потускневшей серебряной дорожки под ногами, Петр Петрович увидел в этом прямоугольнике толстую кишку электрического кабеля, свисающую вдоль стены. Мгновенно в его голове созрел план, который показался ему чрезвычайно естественным и даже не лишенным остроумия.
«Ага, – подумал он, – можно сделать так. Можно схватиться за эту штуку и как следует оттолкнуться ногами от стены. И если он действительно отражение или тень, то ему придется проявиться. То есть ему придется сделать то же самое, только без этой штуки и в другую сторону... А еще лучше – точно! как я это сразу не догадался! – еще лучше взять и врезаться в него с размаху. И если он отражение или еще какая-нибудь сволочь, то...»
Петр Петрович не сформулировал, что тогда произойдет, но стало совершенно ясно, что таким способом можно будет или подтвердить, или развеять мучающее его подозрение. «Главное – только неожиданно, – думал он, – врасплох застать!»
– Впрочем, – сказал он, плавно меняя тему ушедшего куда-то далеко разговора, – водные лыжи водными лыжами, но самое удивительное, что даже в городе можно стать ближе к первозданному миру, надо только чуть-чуть отойти от суеты. Мы, конечно, вряд ли это сумеем – слишком уж мы окостенели. Но дети, уверяю вас, делают это каждый день.
Петр Петрович сделал паузу, чтобы дать собеседнику возможность что-нибудь сказать, но тот опять промолчал, и Петр Петрович продолжил:
– Я говорю об их играх. Конечно, часто они безобразны и жестоки; иногда может даже создаться ощущение, что они возникли из-за той грязной нищеты, в которой нынешним детям приходится расти. Но мне почему-то кажется, что дело тут совершенно не в нищете. Не в том, что они не могут купить себе всяких там мотоциклов или скейтов. Вот, например, есть у них в ходу такая штука – тарзанка. Доводилось слышать?
– Доводилось, – буркнул собеседник.
– Это канат, который привязывают к дереву, к какой-нибудь толстой ветке, чем выше, тем лучше, – продолжал Петр Петрович, вглядываясь в прямоугольник лунного света и прикидывая, что идти до него осталось не больше минуты. – Особенно если дерево стоит где-нибудь у обрыва. Главное, чтобы обрыв был крутой. Еще лучше у воды, тогда нырять можно. А тарзанкой он называется из-за Тарзана, это фильм такой был, где этот Тарзан все время на лианах качался. Пользоваться этой штукой очень просто – берешься за канат, толкаешься ногами и описываешь длинную-длинную кривую, а если хочешь, разжимаешь руки и летишь со всего размаха в воду. Я, честно вам сказать, на тарзанке такой никогда не катался, но очень хорошо представляю себе эту секунду, когда, после ошеломляющего удара о поверхность, медленно погружаешься в мерцающую тишину, в прохладный покой... Ах, если бы только знать, куда эти мальчишки улетают на своих лианах...
Собеседник вступил в залитое луной пространство. Вслед за ним границу лунного света переступил и Петр Петрович.
– А знаете, почему представляю? – продолжал он, озабоченно измеряя взглядом расстояние до кабеля. – Очень просто. Помнится, как-то в детстве я с вышки в бассейн прыгнул. Ушибся, конечно, животом о воду, но что-то такое важное в этот момент понял – такое, что потом, когда вынырнул, все твердил: «Не забыть, не забыть». А как на берег вылез, так только это «не забыть» и помнил...
В эту секунду Петр Петрович поравнялся с кабелем. Остановившись, он подергал за него рукой и убедился, что тот держится прочно.
– Да и сейчас иногда, – сказал он, изготавливаясь к прыжку, причем его голос стал задушевным и тихим, – хочется взять и оторвать ноги от земли. Глупо, конечно, инфантильно, а все кажется, что опять что-то такое поймешь или вспомнишь... Эх, была не была, с вашего позволения...
С этими словами Петр Петрович сделал несколько быстрых шагов, сильно оттолкнулся ногами и взмыл в теплый ночной воздух.
Его полет (если это можно было назвать полетом) продолжался совсем недолго. Метра на два отдалившись от стены и совершив поворот вокруг своей оси, он по дуге понесся вперед и врезался в стену прямо перед своим спутником. Тот испуганно отшатнулся, а Петр Петрович потерял равновесие и вынужден был схватить его за плечо, после чего, конечно, стало ясно, что перед ним никакое не отражение и не тень. Все это получилось очень неловко, с пыхтением. От неожиданности собеседник повел себя довольно нервно – стряхнув со своего плеча руку Петра Петровича, он отпрыгнул назад, сдернул с головы капюшон и резко выкрикнул:
– Чего это вы тут устраиваете?
– Извините, ради Бога, – сказал Петр Петрович, чувствуя, что становится пунцовым, и радуясь, что вокруг так темно, – честное слово, не хотел. Я...
– Вы мне что говорили? – перебил собеседник. – Что все будет тихо, что вы не буйный, что вам просто поговорить не с кем. Говорили?
– Да, – пролепетал Петр Петрович и схватился за голову, – говорил. Действительно, как я забыл-то... А мне такие глупые мысли в голову полезли – что вы вроде как и не вы, а просто мое отражение в стеклах или тень. Смешно, да?
– По-моему, не смешно, – сказал собеседник. – Теперь-то вы хоть вспомнили, кто я?
– Да, – сказал Петр Петрович и сделал какое-то странное движение головой – не то поклонился, не то втянул ее в плечи.
