Глен Хиршберг - Дети Снеговика
– Ничего, простите.
Я двигаюсь назад по проходу между стеллажами. А когда дохожу до стола с бестселлерами, Элиза окликает меня театральным шепотом. Обернувшись, я вижу, что она уже стоит у своего стола, но продолжает на меня смотреть.
– Мистер Родс, вам очень надо ее найти, да?
Я киваю.
– Я пробуду здесь еще несколько часов. Зайдите на всякий случай, ладно? А я тут покопаюсь немного. По-моему, кое-что у меня для вас найдется.
– Вы уверены?
Она усмехается:
– Вы несомненно были одним из самых легендарных персонажей легендарной зимы семьдесят седьмого года. Мне всегда было интересно, чем это все обернулось.
– Мне тоже, – бросаю я и, пока она не поняла, что я не в состоянии ответить на ее усмешку, толкаю дверь и выпихиваю себя под снег.
На Вудвордском проезде был открыт Международный блинный дом (МБД), на парковку с чавканьем заезжали машины. Раз уж мне все равно не спать, то надо хотя бы выпить кофе, а может, и перекусить. Я ставлю машину в дальнем углу автостоянки МБД, перехожу вброд снежное месиво, распахиваю двойную стеклянную дверь и шмыгаю в оранжевую пластиковую кабинку. В одно мгновение у меня на линии прямой видимости возникает лицо. Яблочное по форме, яблочное по цвету. Чуть приоткрытый рот образует вертикальный овал. Помню я эти сонные, расплывчатые лица у девиц в старших классах. Они всегда нагоняли на меня тоску.
– Выбрали что-нибудь?
– Блинчики с яблоками, сосиску и кофе побольше, сколько сможете унести.
– Похоже, вы месяц не спали, – бросает официантка, выхватив у меня меню. – Может, вам не нужен кофе?
– Мне не нужен сон – я выше сна, – изрекаю я.
– Окей-мокей! – хмыкает она и исчезает.
Я думаю о докторе – как он тихо напивается в машине на пути к смерти, какой он никогда бы себе не пожелал. Представляю, как Тереза, проплывая рядом, обнаруживает второго мертвого родителя, и чувствую, что мне просто до зарезу необходимо ее найти. Приносят блинчики, и я закрываю глаза.
Тут возвращается официантка и начинает меня тормошить.
– Сэр? – окликает она. Я открываю глаза и щурюсь. Белое зимнее солнце отсвечивает от капотов машин и обледенелых улиц. – Простите, сэр, но здесь нельзя спать. Нам нужны столы. Там очередь.
– Я заснул, – выговариваю я с трудом. Такое ощущение, что слова обложены пухом.
Официантка закатывает глаза.
– Сэр, нам правда…
– Который час?
– Десять минут десятого.
– О господи! – бормочу я, вытряхивая из кошелька банкноты, и пулей вылетаю из кабинки.
– А завтрак! – кричит она мне вдогонку. – Я не говорила, что вы не должны его есть.
Добраться из Бирмингема до аэропорта за пятнадцать минут практически нереально, но я жму во весь опор, разбрасывая позади красные искры. У меня нет времени думать ни о чем другом, кроме реакции Лоры на мое отсутствие, когда она сойдет с самолета. Окна в машине открыты, и морозный воздух лезвием скользит по щекам, сбривая усталость.
В аэропорту я вбуксовываю на парковку, гоню в терминал и подбегаю к воротам, успевая увидеть, как самолет доползает до конца посадочной полосы и со вздохом останавливается. В последний раз Лора вставала в 6:48 утра, наверное, еще в школе, так что ее настроение оптимизма мне не внушает. Я представляю, как моя измученная жена одиноко спускается по трапу.
Первым самолет покидает бизнесмен средних лет, его седая шевелюра с одного боку примята – видимо, он сидел, прижавшись головой к окну, галстук ослаблен, но аккуратно заправлен под воротничок. За ним выходят отец и сын, оба с заспанными глазами и в футболках луисвилльской баскетбольной команды «Кардинал». Их встречает женщина в сдвинутой на лоб лыжной маске. Замыкают шествие несколько человек обслуживающего персонала, суетящихся вокруг визгливого пятилетнего мальчонки в инвалидной коляске. Очевидно, этот ранний воскресный рейс на Детройт не пользуется особой популярностью. Один я стою тут, подпирая колонну, и слушаю, как колотится мое сердце. Проходит еще десять минут, прежде чем я позволяю себе признать, что Лора не прилетела.
Не знаю, что и думать, хотя надо было это предвидеть. Я отправляюсь к ближайшему ряду таксофонов, набираю код карты, но пальцы не слушаются. Дозваниваюсь я только с шестой попытки. Телефон у меня дома звонит, звонит и звонит. Не отвечает ни Лора, ни автоответчик. Отсчитав тридцать гудков, я вешаю трубку и стою столбом. Ощущение – как у полярника в тот момент, когда его корабль исчезает за горизонтом.
«Ладно, хорошо», – говорю я себе.
В машине на обратном пути к мотелю эмоциональный наркоз постепенно отходит, и по всей коже начинают покалывать крохотные иголочки ужаса. «Хорошо», – снова бормочу я себе под нос. Наверняка она у Кейси. Кейси – толстая сорокалетнаяя женщина с длинной черной косой, она играет на мандолине в Лорином бэнде и распевает шуточные песенки на манер псалмов. Из всех подруг моей жены она относится ко мне хуже всего. Где-то с месяц назад мы с Кейси сидели после Лориного шоу в баре клуба «Секретариат» с обитыми синим бархатом стенами и смотрели, как Лора напивается. Когда она, пошатываясь, встала, чтобы пойти освежиться, мы смотрели, как ее бросает от столика к столику – словно она шла по палубе корабля во время сильной бортовой качки, хватаясь за спинки стульев, за плечи случайных людей, чтобы ненароком не скатиться за борт. Именно тогда Кейси повернулась ко мне и резанула:
– Ты относишься к ней скорее как сосед, а не муж.
Я чуть не выронил стакан с пивом. Мне захотелось встать и уйти. Но вместо этого я спросил:
– Это она так считает?
– Лора вряд ли понимает, в чем разница, Мэтти, – ответила Кейси на удивление мирным тоном.
Мой брак трещит по швам. Надо ближайшим же рейсом лететь в Луисвилл, чтобы к полудню быть дома – прежде чем они погрузят Лорины шмотки в пикап Кейси. Я затащу Лору на диван, сяду рядом и скажу… Что скажу? Что я разыскал своего старого лучшего друга, которому я нужен не больше, чем ей? Что откопал свое детство и обнаружил там вечную мерзлоту, сумрак и многоголосое эхо?
Заехав на парковку мотеля, я просиживаю в машине минут по меньшей мере пять, прежде чем соображаю выключить двигатель. И еще две, прежде чем открываю дверь, и тут до меня доходит, что рядом непрерывным гудком сигналит раздолбанный синий «бьюик». За рулем сидит Спенсер.
1977
После смерти мистера Фокса Тереза совсем исчезла. Мои родители сказали, что доктор и Барбара явились на похороны вместе, но Терезы с ними не было. Миссис Фокс тоже приехала и перед заупокойной службой у могилы пыталась поговорить с Барбарой, но та лишь крепче прижалась к доктору и тихо плакала, глядя на голые клены. Тогда она подошла к моей матери, и на протяжении всей церемонии они стояли, держась за руки.
– Синтия совсем не изменилась, – сказала мама за ужином в тот вечер.
– Прошло ведь всего три года, – заметил отец.
– Почти четыре.
Я мало что помню о миссис Фокс, кроме того, что она занималась макраме и плела огромные корзинки для висячих цветов, а еще – что у нее были длинные рыжие волосы, которые в беспорядке лежали на спине и торчали во все стороны, словно выброшенные прибоем водоросли. Я знал, что она давно уехала, оставив тщетные попытки заставить мистера Фокса бросить пить. К тому времени Барбара уже училась в колледже, но все равно говорила, что мать их бросила.
После похорон я каждый день подолгу простаивал на автобусной остановке, устремив взгляд на то место между кленами, где обычно появлялась Тереза, когда шла в школу. Но она так и не появилась.
За все то время мы со Спенсером дважды предпринимали попытки ее повидать. Один раз в субботу после полудня упросили моего отца притормозить у ее дома по пути в «Мини-Майкс». Позвонили в дверь, но никто не открыл, и мы зашагали назад. Подвальное окно было восстановлено. Все шторы в доме задернуты, а сам двор производил впечатление церковного кладбища. Спенсер поплелся к машине, я же снова взлетел на крыльцо, позвонил еще раз и хотел было побежать назад, как вдруг дверь распахнулась. Передо мной стоял доктор в махровом халате, с чашкой кофе в руке. Он был небрит и, казалось, не спал целую вечность.
– Она не готова к вам выйти, – сказал он, даже не поздоровавшись.
– А вы ее попросите, – выпалил из-за моей спины подоспевший Спенсер.
Я весь напрягся. Его наглый тон был для меня полной неожиданностью.
Но доктор только улыбнулся своей арктической улыбкой и сказал твердое «Нет».
Когда он стал закрывать дверь, я инстинктивно выставил руку и оттолкнул ее назад. Потом уставился на эту самую руку, поражаясь тому, что сделал. Однако этот поступок вызвал у меня необычайно приятное опьянение, как будто я выдавил из себя что-то ядовитое.
В проеме снова появилась физиономия доктора.
– Можно поздороваться с Барбарой? – спросил я.
Он со вздохом наклонился в сторону гостиной и крикнул:
– Барб, поздоровайся с Мэтти.
