Журнал «Новый Мир» - Новый Мир. № 10, 2000
Но не лежала у меня душа дружить с ним. Мы молча постояли, и, что-то пробормотав, он пошел прочь. У меня отлегло от сердца. И быстрыми шагами, пока меня не окликнули, я направился к дому.
Но вечером Илья позвонил. Голос его, медленный, мягкий, я тут же узнал.
— Алло?.. — Мне показалось, что он пьяноват. — Алло, алло? Это вы?.. С вами хочет поговорить Михаил Сергеич. — И вдруг я действительно услышал в трубке певучий говорок Горбачева: — Нам подбрасывают тут усякие вопросы… но мы выйдем на консенсус… Ну как?! — Илья захохотал. — Похоже?
— Здорово! — согласился я. И все же я побаивался такой дерзости, тем более — продемонстрированной по телефону. Провоцирует? А сам запишет мою реакцию на эти хохмы? И я, чувствуя себя последним дерьмом, все же назидательно добавил: — Но Михаил Сергеевич действительно дал нам свободу говорить.
Илья в трубке засмеялся:
— Естественно! А как же! А вот это кто с тобой говорит? — И в трубке послышался незнакомый мне голос: — Вам, ребята и девушки, нужно помнить: многие волшебные клады страны еще запечатаны мшистыми печатями… Именно вы можете открыть новый Самотлор или Артемовск… — Эти слова я недавно говорил школьникам. — А?! Не понял?
— А кто это?
— Как кто?! Ты!..
— Я?! У меня… у меня не такой голос! — удивился я.
— А какой? — веселясь, продолжал трещать в трубке Илья. — У тебя есть магнитофон?
— Есть.
— С микрофоном?
— Да. Тут два, по уголкам.
— Очень хорошо. Приложи трубку к любому из них и запиши. А я повторю. А потом спроси любого знакомого — кто? И тебе скажут.
Со странным любопытством, но и с оттенком чего-то неприятного на сердце я сделал, как он сказал.
— Бывай!.. — буркнул Илья и положил трубку.
И как раз в эту минуту в дверь позвонили — пришла моя бывшая жена. Мы с ней расстались года два назад, когда я сильно загулял, еще «в поле» — так мы называем работу хоть в тайге, хоть в горах… Правда, позже она меня несколько раз навещала — то полы помоет, то рубашки постирает и все хвалит нового мужа: такой славный, сидит целыми вечерами дома, смотрит, обняв ее, телевизор. А ты как был вонючий геолог, так и остался им. Вот и сегодня она вошла в сверкающей мутоновой шубейке, в сверкающей шапке, хотя еще осень, не зима, с хозяйственной сумкой в руке.
— Просто навестить… — пояснила Нина Матвеевна. — Вдруг ты тут умер.
— Я еще не умер, — сказал я. И чтобы не заниматься пустыми разговорами, предложил: — Послушай, это чей голос? — и включил магнитофон.
Она секунду постояла, сдвинув тонкие подрисованные бровки:
— Как чей? Твой.
— Мой?
Бывшая жена с сожалением смотрела на меня:
— Опять пил?
Я покачал головой. Неприятно стало мне почему-то. Хотя что с того, что некий Илья умеет подделывать и мой голос? Да черт с ним.
— У тебя все хорошо? — спросил я у Нины Матвеевны.
— О да! — Бывшая жена торжественно выпрямилась, как артистка Ермолова на портрете Серова. — А у тебя?
— И у меня, — ответил я.
— Я рада. — Гостья оглядела квартиру. Пол был довольно чист, на форточках над батареями не сохли безобразно рубашки и полотенца, на стульях не висели носки. — Ну, до свидания.
— До свидания.
А тебе, таинственный пересмешник, хотел бы сказать: прощай.
И в самом деле, с год я его не видел и не слышал.
4Наступил 1989-й. Грянули митинги с мегафонами, развернулись толпы с транспарантами, с призывами вернуться к истинно ленинскому учению, искаженному культом личности Сталина и эпохой застоя. На стенах подъездов, на заборах, на столбах сначала несмело, а потом более дерзко зашелестели, засверкали листовки, размашистыми метровыми буквами самого разного цвета шагнули в наше сознание имена новых лидеров.
И черт же меня дернул в эти восторженные и жутковатые дни (а вдруг это как в Китае: «Пусть расцветают все цветы», а потом раз — и серпом?!) согласиться на веселое предложение коллег попробовать себя на политическом поприще.
Мои друзья вопили, обкуривая сигаретами «Прима»:
— Ты, блин, одинок, ты умный, ты не коммунист, но и в тюрьме не сидел, говорить умеешь… давай! — И я высунул язык, как повесившийся на веревке, — согласился.
Иногда бывал дураковат…
На собрании в экспедиции за меня проголосовали единогласно (впрочем, не обольщаюсь — в ту пору мы еще только так и умели голосовать — единогласно!), и я был включен в какие-то длинные списки. И немедленно стал ездить с другими кандидатами по городу, встречаться с людьми в школах, клубах, больницах.
Если еще недавно мне и в голову не могло прийти, что кто-то помимо геологов знает меня на свете, то теперь в областной газете напечатали письмо за подписью некоего Н. Казакова, который сообщал, что я запойный пьяница, что моя жена не выдержала, ушла, что не такие депутаты нужны народу в новом Верховном Совете. Но поскольку я действительно «не состоял», «не участвовал», да и не особенно призывал голосовать за себя, а больше веселил народ анекдотами про дураков чиновников, то каким-то чудом проскочил во второй тур.
Моим единственным противником оказался, конечно, коммунист, рабочий, член горкома по фамилии Коноваленко. Везде на улицах появились его красивые портреты. И даже в автобусах, на стеклах и на дверях. Мои же бледно-фиолетовые фотоснимки, отпечатанные в камералке привычным в геологии дешевым аммиачным способом, были перечеркнуты или замараны.
С Петром Ивановичем Коноваленко я в первый и последний раз увиделся лицом к лицу на студии телевидения, в передаче, которая так и называлась: «Лицом к лицу». Крупный, с лохматыми, как у Брежнева, бровями, выше меня дядька с красным флажочком на лацкане пиджака снисходительно кивнул мне и отвернулся к своей группе поддержки.
Машинально глянув в ту же сторону, я был изумлен тем, что среди «коноваленковских» парней стоит с бесстрастным видом мой давний знакомый, Илья Лазарев, — в нарядной украинской сорочке с пояском, как танцор-казачок. Поймав мой взгляд, он как бы затмился лицом, дернул щеточкой усов и, помедлив, едва заметно подмигнул. А поскольку я продолжал тупо смотреть на него, он, стрельнув глазами на Коноваленко, поднял большой палец: мол, он победит, увидишь.
Почему-то мне было неприятно появление здесь сексота. Но что же делать… Я собрался с мыслями. У меня группа поддержки крохотная — двое дружков с гитарой из экспедиции да старая геологиня Евгения Николаевна, помнящая много цитат — от Сократа до Горбачева. Но чем они могли помочь в быстродвижущейся передаче? Я старался отвечать сам на любые вопросы как можно легче, с улыбочкой, я же понимал — только так могу противостоять самоуверенному и массивному, как танк, жующему слова, как корова капусту, передовому рабочему Петру Ивановичу Коноваленко. И надо же, как ни странно, я не провалился, телефонные звонки зрителей (тогда впервые разрешили эту форму общения) показали: народ разделился 50 на 50.
Это потрясло сторонников Коноваленко: они были уверены, что затопчут меня. Илья Лазарев ушел, затянув потуже сверкающий поясок и хмурясь. А я со сладким страхом подумал: неужто на выборах одержу победу? И что мне потом делать?
Правда, дня через два кто-то рассказал мне, что на заводе медпрепаратов, где явно моя аудитория — работают операторы с высшим образованием, — Коноваленко имел оглушительный успех! Он, говорят, работал как боксер — весь мокрый, но с ответами не тянул и ввернул пару грубых шуточек про прежнюю власть, которые в его устах сработали как изысканный юмор. И я несколько успокоился — он выиграет.
Но случилось и вовсе неожиданное: вечером позвонили мои сторонники с правого берега, они кричали в трубку, обвиняя меня в отступничестве.
— Что такое?!. — не понимал я их гнева. — Что случилось?
Оказывается, днем меня видели на митинге у завода автоприцепов, где я обнимался с секретарем райкома Ивановым. То есть я готовлю себе пути к отступлению.
— Этого не может быть! — уверял я по телефону своих избирателей. Те в ответ молчали.
Потом позвонила геологиня Евгения Николаевна, своим надтреснутым прокуренным басом рассказала, что, по ее данным, обнимавшийся с секретарем человек был одет точно как я: в белом свитерке с ромбиками, в черных джинсах, да и волосы комом… Мы пришли к выводу, что люди, которые были на митинге, обознались именно по этой причине.
А кто-то специально слух размножил, чтобы на меня пала тень…
Но бесполезно! Через несколько дней социологи, которым разрешили следить за борьбой конкурентов и опрашивать народ, пришли к выводу, что расклад наметился все равно в мою пользу. Видимо, люди устали от твердокаменных депутатов вроде Петра Ивановича Коноваленко. И победа наша была близка…
Однако в последнюю перед днем выборов пятницу случилось невероятное. По городу вдруг понесся слух, что утром, в 7.20, я выступил по местному радио и практически отказался от борьбы. Сказал, что недостоин быть во власти. Мне звонили безостановочно незнакомые люди, обзывали Иудой.
