Анатолий Гладилин - Меня убил скотина Пелл
…Говоров не из лихости со свистом крутил виражи. Он опаздывал к самолету. Пока нашел место в паркинге, пока спустился в зал прибытия пассажиров — глядь, вся русская делегация уже на выходе, стоят с женами в стороне, чем-то неуловимо напоминая эвакуированных времен войны. Как Говоров и ожидал, из Америки прилетела не первая сборная. Нет Бродского, нет литературных критиков Вайля и Гениса, нет Довлатова. Правда, есть Аксенов (но это уже стало традицией — или Аксенов, или Бродский! Они не пересекались!). Кстати, где Аксенов?
— Где Аксенов?— спросил Говоров, сделав общий привет публике.
Заметив в его руке ключи от машины, ему радостно заулыбались:
— Андрей, ты приехал за нами? С автобусом?
«Так, значит, обещали автобус, которого, естественно, нет. Как нет и секретарш ССотК, которые, наверно, еще в постели у начальства. А может, вообще все начальство — президент, генеральный секретарь, председатель и директор — не опохмелилось и забыло о самолете из Нью-Йорка? Или увлеклось давним спором — кому отдавать Правобережную Украину?»
Говоров так завелся, ибо увидел генерала Григоренко — бледного, худого, в инвалидном кресле-каталке. Еще два года назад Говоров брал у него интервью по случаю выхода книги воспоминаний генерала во Франции, и тогда Григоренко выглядел вполне боевито. А теперь — полупарализован, сник, отсутствующий взгляд… Зачем старика надо было тащить в Париж? Для галочки в отчете? А если уж пригласили, то неужели ни одна сука из «Вселенной» не могла явиться в аэропорт загодя, оказать хоть генералу уважение?
Делиться своими соображениями с братьями писателями Говоров все же не стал, наоборот, постарался успокоить:
— Сейчас за вами кто-то приедет от Самсонова. Наверно, автобус в пробке застрял. Ждите, не расходитесь. А я смогу взять только Аксеновых.
— Хорошо Аксенову, — услышал Говоров завистливый вздох. Но он уже отходил от группы, разглядев Васю и Майю в другом конце зала.
(Мелькнула, ей-богу, мелькнула мысль: «Почему бы не взять Григоренко с женой? Ведь все поместятся!» Нет, решил Говоров, эту кашу заварил Самсонов, вот он пускай и расхлебывает.)
Несется машина по пустой автостраде в Париж. Куда-то рассосались все пробки. И в машине обычный для друзей веселый треп.
— Не слишком ли гонишь?
— Неправильно цитируешь. У классика так: «Не слишком ли грозен, как я погляжу».
— Майка, они в этом рабочем поселке Парижский жуть как все образованные. Давят нас эрудицией. Ладно, Андрюха, твоя машина — класс, я поверил. Теперь сбавляй газ.
— Вася, я держу сто тридцать, согласно дорожному знаку. Не нарушаю на клумбу. Это ты в своем Новом Свете отвык от скоростей.
— Да, в нашем захудалом Вашингтоне больше девяноста не сделаешь. Глухая провинция, сразу штраф прилепят. Майята, мы с тобой из глухой провинции.
— Это особенно заметно на фоне товарищей из делегации, к которой ты имеешь честь. Пальто на Майке от Кардена?
— В нашем Вашингтоне о Кардене не слыхали. Верно, Майята? Темнота. Разве что негритянка по глупости платье французской фирмы напялит.
— «Вася, Вася, я снялася в платье бело-голубом».
— А как там дальше? Майка, кажется, он забыл слова!
…И так еще километров десять. И вдруг:
— Если я правильно понял, парижские либералы не почтят наш черный шабаш своим присутствием?
— «Я, конечно, бюллетень взял заранее и бумажку из диспансера нервного». Я, Вася, заболею, имею право раз в два года. Но как В. П. общаться с Самсоновым после письма об увольнении?
— Письмо идиотское. Но один входил в запой, другой выходил из запоя. Если бы не раздули эту историю, они бы поладили.
Резко нажал Говоров на тормоз. Воткнулись в конец пробки. Братский привет от тружеников парижского транспорта. Теперь поползем с черепашьей скоростью. Но вот как все представляется из-за океана: один входил в запой, другой выходил! А кто писал донос на Говорова? И Говоров должен все это кушать? Почему же Вася не бежит целоваться с Бродским? Конечно, на расстоянии все кажется несерьезным.
Сменился темп движения, сменилась тема разговора. Раз Аксенов решил оставаться «над схваткой» — пусть. «Нас мало, и нас все меньше. А самое страшное — все мы врозь». В эмиграции — особенно. А то начнешь выяснять отношения, и… некому будет петь песенку «Вася, Вася, я снялася».
* * *И вот на новой машине (точнее, сравнительно еще новой) помчался Говоров в Германию к Лит Литычу (настоящее имя сообщаем по секрету любопытным — Литератор Литераторович). Мчался Говоров по французским и бельгийским автострадам, бодро насвистывая, только кустики мелькали. А как выехал на немецкий автобан, присмирел, вцепился в руль. Держит Говоров свои классические 140 км в час, а мимо со свистом то и дело проносятся «мерседес», «поршензон» или здоровенная «опелюга» и через минуту скрываются за горизонтом. Вспомнил, как Аксенов просил его сбросить газ. Тут и Говоров в свою очередь почувствовал, что непривычен к здешним скоростям. Сумасшедшие люди резвятся на немецких дорогах!
Но за каким чертом понесло Говорова в чужие земли?
Объясняем. Во время съезда русских писателей в Париже (Говоров все же взял бюллетень и торжества для мировой общественности не освещал) Лит Литыч приехал к нему домой. Договорились, что Лит Литыч будет писать для парижской редакции скрипты. Говоров давал ему карт-бланш: рецензии на книги, комментарий к советской периодике, взгляд и нечто о чем угодно — только пиши, зарабатывай денежку. Пообещал Лит Литыч вкалывать, вернулся в свою немецкую берлогу — и ни гугу. Говоров был знаком с Лит Литычем двадцать лет, отношения между ними менялись, колебались, но в общем оставались на дружеском уровне. Говоров ценил прозу Лит Литыча (хотя тот писал в традиционной манере), однако знал, что Лит Литыч работает крайне медленно. Если Лит Литыч брался за статью, то доводил ее до совершенства… корпя над ней по нескольку месяцев. «На Западе так не живут, на Западе так не работают!» — поучал его Говоров, теребя звонками из Парижа. Лит Литыч клялся, божился, что завтра засядет, непременно, обязательно, а Влада, жена Лит Литыча, горько жаловалась Говорову: мол, нет денег, последние сбережения, доэмиграционные гонорары за книги проедаем.
Созвонился Говоров с Гамбургом: «Не желаете ли интервью с Лит Литычем?» — «Мечтаем!» — «Пошлите меня в командировку». — «Почему тебя? Нам из Гамбурга к Лит Литычу как-то ближе». — «Так ведь он с вами не разговаривает!» — «Сожалеем, но ничего поделать не можем. А отправлять корреспондента из Парижа в Германию слишком накладно, в бухгалтерии не поймут». — «Тогда, — предложил Говоров, — раз Радио так обнищало, я поеду за свой счет». — «Это пожалуйста, — обрадовались в Гамбурге. — Это мы с превеликим удовольствием разрешаем».
…В сумерках свернул Говоров с автобана, сразу повеселел (жив остался), песенку под нос мурлыкает: «Горит свечи огарочек, утих неравный бой…» Почему именно эту, времен сорок пятого года? Да потому, что в ней припев: «В Германии, в Германии, в проклятой стороне». Сидит в Говорове советское воспитание, никуда от него не деться!.. Но главное, повторял себе Говоров, не сорваться, не сказать. Глупо и бессмысленно напоминать Лит Литычу их встречу на аэродроме во Франкфурте!
Короче, нашел Говоров Нижний Городок. Нашел дом, где жил Лит Литыч. И ждал там Говорова накрытый стол (чем богаты, тем и рады), на который водрузил он свой скромный презент из Парижа (макет Эйфелевой башни? Не угадали. Бутылку французского коньяка, разумеется). Поужинали, потрепались вволю. Не сорвался Говоров, не сказал. Утром, после чая, включил магнитофон, заставил Лит Литыча работать. Исписали две катушки пленки, полный обзор современного положения в советской литературе сделали. Остался Говоров доволен материалом. Ведь Лит Литыч пером по бумаге медленно скребет, а магнитофона не стесняется, очень логично все излагает.
— Вот, — сказал Говоров, — теперь из Гамбурга тысячу марок как минимум тебе переведут. Согласись, на дороге не валяются.
Согласился Лит Литыч, действительно такие деньги подбирать на улице ему не приходилось.
Потом погуляли втроем по городку. Говоров все хвалил: спокойный, тихий городок, нет парижских пробок, мостовые чистые, не вляпаешься в дерьмо собачье, как в Париже, водка у вас в полтора раза дешевле, чем во Франции. Спрашивается, за что мы, страны-победительницы, кровь проливали? На курорте, ребята, блаженствуете!
Лит Литыч не спорил, посмеивался. Но когда Говоров пригласил ребят в кафе, когда за столик уселись, то беседа потекла по другому руслу, вернее, это был монолог Лит Литыча, сдержанный и меланхоличный, а Говоров лишь свои комментарии вставлял.
— Живем плохо. Как в клетке. Влада по-немецки не желает, в магазинах рукой на продукты показывает, надеется, что продавцы по-русски заговорят. Я пытаюсь выкручиваться своим слабым английским. Если врача надо вызвать, то Копелеву в Кельн звоним, дескать, выручайте, Лев Зиновьевич! Квартиру нам муниципалитет оплачивает. Получаем крохотное пособие из фонда помощи беднякам. Надеемся выиграть суд у Партии «орлов», но с адвокатом очень трудно объясняться.
