Александр Ройко - Жизнь щедра на сюрпризы
Этот его пример все поняли прекрасно, и больше никто ничего не говорил. Начали потихоньку расходиться по рабочим местам, но выводы, очевидно, были сделаны. В течение следующих двух ближайших месяцев никаких нареканий на служащих не было. Их даже не видели в городке в выпившем состоянии. Трезвенниками они, конечно, не стали, но, выпивши, по гарнизону не разгуливали. В средине того же дня к Морозевичу подошёл Пивовар. Они спокойно поговорили. Владислав, конечно, был здорово удручён, но держался достойно. В заключение разговора Морозевич сказал:
— Ты извини меня, Влад, что не удалось отстоять тебя, но это было невозможно.
— Да ну что вы. Чего вы ещё извиняетесь. Я сам во всём виноват. А то, что вы старались меня защитить, я прекрасно понимаю. Я знаю вас уже полтора года и понимаю, что вы не могли молчать. А, — он махнул рукой. — Так уж получилось. Я вот о чём хотел с вами посоветоваться, Андрей Николаевич, может быть, мне, пока ещё не поздно, попробовать пробиться к командиру и поговорить с ним? Как вы думаете?
— В твоём положении, на первый взгляд, вроде бы, хуже от этого не будет, — размышлял Андрей. — Но я думаю, что всё же не стоит.
— Почему?
— Во-первых, уже всё-таки поздно, не изменит Андреев своего решения. А, во-вторых, ты к нему не пробьёшься, тебя не пустят. Если же начнёшь к нему ломиться, то ещё хуже будет.
— А что может быть хуже?
— Запись в трудовой книжке. Сейчас что там могут написать: ну, "уволен за несоблюдение дисциплины", причём, я думаю, даже без слова "трудовой", ты ведь трудовой дисциплины не нарушал — так что, в общем-то, не такая уж и страшная запись. Не могут они написать ничего другого, да и Андреев, хотя и суров, но, всё же, человек. А вот если пробиваться к нему, как говориться, с боем, то представь себе, что тогда там могут написать. Да всё что угодно, особенно со зла, и ничего ты не докажешь. А тебе ведь небезразлично с какой трудовой книжкой ты продолжишь свою трудовую деятельность уже в Союзе.
— Да, вы, наверное, правы, — уныло протянул Владислав, и они стали прощаться.
Вечером на планёрке Лукшин сообщил о решении командира, а уже завтра утром Пивовар и Горбунов покинули пределы гарнизона. В тот же день перед очередной планёркой майор отозвал в сторонку Карамушко и Морозевича и с удивлением отметил:
— А вы оба оказались хорошими дипломатами. Неплохо вы придумали с этим импровизированным собранием — и людей успокоили, и не дали поводов для различных разговоров. Хорошо сработали.
ГЛАВА 17. Новые потери городка
То ли в силу того, что в городке наступило некоторое затишье, а случай со служащими повлиял и на военнослужащих (никто не хотел оказаться в подобной ситуации, хотя последним высылка в Союз грозила не так часто), то ли по другим причинам, но Андрею дальше январь мало чем запомнился. А вот февраль запомнился не только ему, но и многим другим. Наиболее он запомнился, начиная со второй декады месяца.
Андрей за делами совсем забыл о разговоре в декабре с Лукшиным по вопросу о приёме в партию, а точнее фразы майора о скором расставании. Но вот в начале февраля прошёл слух, вернее, даже, точнее сказать, не слух, а вполне реальное сообщение о том, что Лукшин по замене вот-вот уедет в Союз. И вот сейчас Андрей всерьёз загрустил. Он как-то раньше не замечал, что рядом с ним всё время находился этот человек. Они не были, да и, вероятно, не могли быть друзьями. Приятелями их тоже нельзя было назвать в силу их положения, социального статуса, возраста и прочего. Они просто вместе работали, плечо о плечо — именно так. И Лукшин как старший и более умудрённый жизнью с самого начала бескорыстно подставлял своё плечо, чтобы Андрей не завалился в сторону. Делал он это незаметно, ненавязчиво. Он поддерживал Андрея в его начинаниях, понимал его и, хотя знал Морозевича недостаточно, доверял ему. И это доверие помогало Андрею стать на ноги самостоятельно, а ведь до того опыта такой работы у него совсем не было. Лукшин порой мог довольно жёстко отчитать Морозевича (когда тот в чём-либо ошибался), но эта жёсткость была продиктована желанием недопущения серьёзных промахов. Лукшин защищал и выгораживал его в непростых ситуациях, а ведь мог этого и не делать — пусть бы тот набивал себе шишки и учился на собственных ошибках. Андрей интуитивно, а порой и осознанно со своей стороны старался отплатить зам. командира ОБАТО по тылу той же монетой. Просто дело было в том, что они понимали друг друга и верили друг другу. Это было так мало и, одновремённо, так много. Они в любых ситуациях не хитрили друг перед другом и не врали. Ранее Андрей как-то и не замечал, что бок о бок с ним находится такой бескорыстный наставник. Он ощутил это только тогда, когда понял, что теряет его. А ведь они никогда не встречались в неформальной обстановке, никто никогда не был в доме другого, за исключением того случая, когда Андрей поднял майора при аварии с котлом (и то Андрей был только в прихожей квартиры Лукшина). Да и была это производственная необходимость. Их ранги не предусматривали таких тесных контактов.
Конечно, отъезд Лукшина — это была та неизбежность, отменить которую не в силах никто. И сейчас стоял вопрос о том, кто заменит его. Конечно, заменить его, не по работе, а в плане в человеческих отношениях не сможет никто. Правильно вопрос следует ставить так — кто будет работать на его месте? Никто из начальников служб не решался в последние дни работы Лукшина в Борстеле задавать какие-нибудь вопросы. Все даже по виду майора видели, что он тоже огорчён отъездом из ГСВГ. Захочет человек что-то сказать — скажет сам, без лишних расспросов. Тем более никто не задавал вопросов о том, кто заменит его здесь в гарнизоне. Но, когда Лукшину оставалось проработать в гарнизоне дня три, Кирзонян сообщил коллегам новость, которая ошеломила всех — поговаривают, что приемником Лукшина будет назначен старший лейтенант Коридзе. Коридзе в гарнизоне не любили и боялись. Он был в батальоне командиром хозяйственного взвода, подразделения в ОБАТО немалого и прославился своим довольно жёстким отношением к солдатам. Не жестоким, но жёстким. Он цеплялся к любой мелочи и требовал безукоризненного выполнения устава. В любую жару он заставлял солдат ходить в застёгнутом на все пуговицы обмундировании, был щедр на наряды вне очереди. Его самого никто никогда не видел в городке в гражданской одежде, даже в выходные дни и праздники. Складывалось такое впечатление, что старший лейтенант и дома ходит только в военной форме. Военная форма, нужно признать, была ему к лицу, но Андрею казалось, что грузинская национальная одежда Коридзе подходила бы ещё лучше. Он был худощав, высок, строен, он так и виделся в этой национальной одежде с газырями, с кинжалом, танцующим лезгинку. Правда, как он танцует, никто не знал, на танцах он не появлялся. Но какой грузин не умеет танцевать. Он не имел никакого отношения к служащим, но и тем мог делать замечания. И вот такого человека прочили на должность зам. командира ОБАТО по тылу. Конечно, Коридзе давно уже перерос должность взводного. Правда, говорили, что со дня на день у него появятся и четвёртые звёздочки на погонах. А новая должность была майорской и, вероятно, для Коридзе было уготовлено успешное продвижение по службе. Кроме того, из единственной беседы с командиром батальона Андрей понял, что Андрееву нравятся решительность и жёсткость. Пока что неизвестно было, как обстоят у Коридзе дела с решительностью, но вот второго качества у него хватало с лихвой.
Видно было, что известие о возможном новом назначении даже бесшабашному Кирзоняну радости не доставило, он ведь тоже был наслышан о старшем лейтенанте. И это сообщение полностью подтвердилось в последующие два дня, когда Лукшина и Коридзе вместе часто можно было увидеть на территории гарнизона — майор, очевидно, знакомил своего приемника с объектами его будущего подчинения. В пятницу 10 февраля на планёрке они присутствовали уже тоже оба. Выслушав буквально в двух словах рассказы начальников служб о плановых и экстренных работах (а таких не было) на понедельник, Лукшин оставшееся время посвятил теме своего отъезда. Он поблагодарил всех за плодотворную совместную работу, пожелал всем дальнейших успехов не только в работе, но и в личной жизни и, наконец-то, представил своего приемника. Он сказал:
— Знакомьтесь, старший лейтенант Коридзе, в дальнейшем ваш непосредственный начальник. Он назначен заместителем командира ОБАТО по тылу.
Затем Лукшин поочерёдно представил новому зам. по тылу начальников служб, кратко их охарактеризовал и немного рассказал о задачах самих хозяйств. Закончив представление, он спросил:
— Какие есть вопросы ко мне или к старшему лейтенанту Коридзе?
Вопросов ни у кого не было — было только некоторая опасливость и недоумение. Лукшин, представляя начальников служб, называл имя, отчество и фамилию представляемого. Но это не касалось самого его приемника: "Старший лейтенант Коридзе", и всё. Как того звали, так и осталось неизвестным. Конечно, некоторые грузинские имена и отчества порой для людей других национальностей труднопроизносимые, но во время представления можно было и назвать. К самому Лукшину большей частью обращались по имени и отчеству и реже: "Товарищ майор" — это чаще случалось, когда он сам был не в духе или чем-то провинились его подчинённые. К Коридзе же и в дальнейшем обращались только: "Товарищ старший лейтенант", далее "Товарищ капитан" и реже "Товарищ Коридзе". Сам он тоже старался обращаться к начальникам служб как: "Товарищ Кирзонян", "Товарищ Морозевич" и так далее. По имени и отчеству он обращался значительно реже, так сказать, по большим праздникам — это у него была как бы похвала. К остальным служащим он вообще обращался обезличенно: "Товарищ слесарь", "Товарищ кочегар". Андрей долго так и не знал, как же звали самого товарища старшего лейтенанта (в дальнейшем капитана), хотя, честно говоря, ни ему, ни его коллегам постепенно это стало вовсе неинтересно.
