Ричард Фаринья - Если очень долго падать, можно выбраться наверх
— Завтра, — прошептала Кристин и скрылась в дверях. В вестибюле остановилась, он прочитал по губам «спокойной ночи», и сердце заныло. Он состроил пальцами греческие рожки — специально для побелевшей от злости девушки за стойкой — и повернулся к пустому двору.
В кармане рубашки лежал скрученный листок бумаги. С заговорщицким видом его сунула туда Ирма Раджаматту, когда Кристин ушла в ванную прилаживать к волосам медный обруч. В одно тревожное мгновение, вдруг протрезвев от бетеля, джина и гранатового сиропа, индуска выговорила с профессиональными ужимками тайной любовницы на солидном приеме:
— Больше осторожности.
Теперь записка лежала у него в руке, и он не выпускал ее, пока не вышел на улицу. Первый теплый ветер весны дул все так же сильно, машины землячества давно разъехались. Луны не было, и он добрел до ближайшего фонаря, надвинув бейсбольную кепку на самые брови. Безмозглые индусы, вечно на чем-то залипают. Больше осторожности — от чего? Ведьма, зубы красные, как у нутрии, моложе, чем я думал.
Послание было написано несмываемыми лиловыми чернилами. Оно гласило:
утверждение на обратной стороне ложно
Он с любопытством перевернул листок. Бумага слабо пахла ладаном и розовой водой.
утверждение на обратной стороне истинно
Он задумался над этим ровно настолько, насколько нужно, затем перевел взгляд на кампус — просто так, в никуда.
Будешь мне рассказывать.
КНИГА ВТОРАЯ
11
Г. Алонзо Овус, еще один парадокс.
Но не без плана. Старый бесформенный студень вот уже десять лет кряду водит внешний мир за нос, играя на вражеской территории. Ускользнуть от него так же трудно, как в Лас-Вегасе от эстрадной музыки. Двадцать пятый кадр, ходячий слоган; роговая оправа на ухмыляющейся совиной физиономии преследует тебя повсюду. Иллюстрация в учебнике: Овус за титрованием; доска объявлений: Овус пьет «Красную Шапочку»; кампусный календарь: Овус под кленом беседует с летними студентками. Гигантское панно «Кодака» на Центральном Вокзале: восьмидесятикратно увеличенное в «техниколоре» лицо пристально смотрит вдоль ряда бинокулярных микроскопов — МОЛОДАЯ АМЕРИКА ЗА РАБОТОЙ. Приложение к «Ежедневному Светилу», посвященное факультетским достижениям: в спортивной куртке и с медицинболом, подписывает у декана Магнолии заявку на столь необходимый для лечения микоза кальций. Наглядная агитация в студсоюзе: в оливковой рубашке с черным трикотажным галстуком пожимает руки кандидатам — ясноглазым андроидам из тех, что не проигрывают никогда. Фото телеграфных агентств: чуть позади президента Карбона на церемонии закладки первого камня. Кинохроника: всегда впереди на любой зрительской трибуне — парады, футбольные матчи, официальные похороны. Все его знают, но никто не помнит откуда. Что это за молодой человек с зонтиком, мисс Панкхерст, вы не подскажете, где-то мы его уже видели?
Наконец-то Гноссос топоча спустился с холма проверить состояние Овуса. Запоздалый визит был спровоцирован ранним звонком Янгблада и запахом беспорядков, носившимся в теплых воздушных потоках, дрожжевым привкусом бунта. Хеффаламп как-то раз описывал ему эту персональную больничную палату. Аромат антисептика и туалетной воды «Старая пряность», сказал он, единственная в университете голливудская кровать с надувным матрасом, который держали для больных воспалением простаты, сынков южноамериканских диктаторов. Что-то еще о конторской атмосфере: шкафы на колесиках, полки с отъезжающими дверцами, набитые политическими трактатами, электрические пишущие машинки постоянно жужжат, счеты, арифмометр, диктофон, трафареты для мимеографа, хромированные фотостаты, банка из-под арахисового масла с заточенными карандашами, стенографические блокноты, небольшой сейф с цифровым замком, адресограф, три телефона. Один, с красной сигнальной лампочкой, запирается на висячий замок.
Гноссос прошел через все стерильное викторианское здание, открывая двери палат, влетая в приемные для амбулаторных больных, натыкаясь на пробирки с кровью и мочой, на ощупь находя дорогу. Неимоверное количество занудных проверок, бланков для заполнения, вопросов для ответов, и в конце, вполне возможно: к сожалению, молодой человек, врачи не позволяют мистеру Овусу принимать посетителей, вы можете подписать уверение в лояльности и прийти осенью.
Но все же он был встречен загадочной рыжей медсестрой на оранжевых шпильках. Оглядев его с ног до головы, она произнесла:
— Комната сто один. За мной, пожалуйста.
— А вы кто?
— Сестра Фасс. Сюда, пожалуйста, последняя дверь налево. Алонзо вас ждет.
Она пошла вперед, покачивая задом, рост почти шесть футов. Отперла дверь четырехдюймовым ключом, кивнула и пропустила его вперед.
Овус в младенчески-голубой пижаме полусидел на огромной кровати. На лацканах — беленький кантик. За то время, пока они не виделись, он, кажется, растолстел и даже укоротился; пухлые детские пальчики, аккуратно обработанные лунки ногтей, свежая эспаньолка. Внимание полностью поглощено колодой игральных карт. Овус увлеченно вытаскивал из нее королей и тузов. Не глядя на вошедшего, сделал знак рукой, как бы требуя тишины, пока он не доберется до последней карты. Пауза дала Гноссосу возможность рассмотреть на прикроватной тумбочке запертый на замок телефон. На шее Овуса висела платиновая цепочка с ключом.
Кгхм. Совиные глаза моргнули.
— Паппадопулис, так-так! — И еще раз моргнули. — Я уж и не чаял. Ты застал меня in extremis[14] и несколько en deshabille[15].
— Белки его глаз были мутно-желтыми, а не белыми. Выражение озабоченной напряженности на лице сменилось снисходительным интересом.
— Привет, Овус. Давно не виделись, приятель.
— Chacun a son got[16]. Тебе передали от меня привет?
— Янгблад позвонил в семь утра, старина. Сказал, что ты хочешь на меня посмотреть перед смертью, что-то вроде.
— Великолепный парень, Янгблад. Идеальный particeps criminis[17], я бы сказал. — Роговая оправа сползла на самый кончик миниатюрного носика, пальцы продолжают пересчитывать карты. — Давай в покер, на пять карт?
Гноссос покачал головой и похлопал по рюкзаку, в котором слабо звякнули остатки серебряных долларов.
— Ты сказал Хеффу, что я замерз, старик, — откуда ты узнал?
— А, obiter dictum то здесь, то там. Как она, кстати?
— Кто?
— Твоя муза из Рэдклиффа.
Гноссос на секунду задумался.
— Obiter dictum[18], хрена лысого.
— Sotto voce, Гноссос, sotto voce[19]. Тут есть две санитарки, они слишком подозрительны.
— Их можно понять. — Переворачивая карту — пиковая дама — и засовывая ее обратно в колоду. — Как твои кости?
— Пролежни, Гноссос. Ты не поверишь. Иногда я думаю, стоит ли оно того. И посмотри на мои глаза.
— Желтуха?
— Убедительно, правда? Так все и думали ab initio[20].
— Так что же у тебя?
— Маловероятно. Вообще все заболевание крайне маловероятно. Кстати говоря, я слышал, у тебя роман.
— Господи боже, Овус.
— Лучше всего взывать к Венере. Афродите, в твоем случае. Клея ее фамилия? Христина Клея?
— Кристин Макклеод. И что значит «убедительно»? У тебя разве не желтуха?
— У меня ее никогда и не было, старина. Даже моно не было. Вообще ничего не было, пока я не подхватил от Иэна триппер.
— Триппер? Кто такой Иэн?
— Конечно, я подхватил его не от Иэна, но сказал, что от него. Он здесь оперировал простаты. Неплохой парень, кажется, канадец. У нас была одна ванная на двоих, пока меня не поселили отдельно, так вот.
— Так у тебя нет триппера?
— Увы, есть. Меня им наградила сестра Фасс вот на этом надувном матрасе. Бог знает, где она его добыла. Возможно, от тебя. Большое дело, noblesse oblige [21], сестра Фасс. Очень au fait[22]. Умеет работать с адресографом и вообще много чего умеет. Это не ты наградил ее триппером — а, Гноссос?
— Ты просто свихнулся на интригах, что ты мелешь? И почему у тебя желтые глаза?
— Ты ведь знаешь Розенблюма, правда? Великолепный парень. Особый тип agent provocateur[23]. Он химик, крайне полезная специальность, готовит уникальную инертную охру, которой я вынужден пользоваться.
Гноссос осторожно смерил его взглядом. Затем медленно прошелся по комнате, касаясь мимоходом разных конторских штучек и словно удостоверяясь в их присутствии: взвесил на руке блокноты, послушал зуммеры незапертых телефонов, ткнул пробельную клавишу машинки. Овус наблюдал за ним со снисходительной улыбкой на бледных губах — при этом он перекладывал на розовом шелковом одеяле карты, выбирая из колоды королей и тузов. В конце концов, прочитав полдюжины имен на табличках адресографа, Гноссос остановился.
