Наталия Терентьева - Лошадь на крыше
От мгновенной мысли, словно прострелившей меня, мне стало душно, и горячо запульсировала голова. Я замычала, пытаясь спросить врача о Ване, и замахала руками, насколько смогла их поднять. На одной из рук я машинально заметила туго завязанный бинт, под которым, похоже, лежала шина. Врач, кажется, понял, о чем я спрашиваю, и крикнул что-то в приоткрытую дверь. Через несколько секунд в палату вошла миловидная женщина невысокого роста и села рядом со мной на кровать. Она неторопливо и доброжелательно заговорила со мной по-английски. Я понимала почти каждое слово: что все хорошо, а будет еще лучше, что я молодец, мне сделали операцию, и я очень красивая и скоро смогу сама есть.
Я пыталась приподняться, чтобы спросить ее — о самом главном — и никак не могла. Я не могла сказать ни слова. Я мычала, а она, благожелательно кивая головой, отвечала мне на каждое мое мычание, что все просто отлично. Тогда я заметила ручку прикрепленную к кармашку ее халата. Я изловчилась и почти дотянулась до нее левой, незабинтованной рукой. Она поняла, чего я хочу, подала мне ручку и протянула блокнот. «Мой сын?» — написала я по-английски. Она кивнула и обернулась к врачу, стоявшему поодаль, что-то ему сказала, уже по-немецки. Он ей быстро ответил. Тогда она сказала еще несколько слов, тише. И он тоже ответил тише, как будто я могла их понимать. Что они говорят? Что?! Почему они не дают мне встать? Где Ваня? Почему я не могу к нему пойти?
Я снова попыталась привстать, и на сей раз у меня это получилось. Врач тут же подошел ко мне, предупредительно маша рукой, но я собрала все свои силы и села. И даже спустила ноги с высокой кровати на сверкающий светлый пол. Пол был ледяной и очень чистый. На нем лишь сиротливо белела застывшая капля какой-то жидкости, то ли молока, то ли хлорки… И в это время дверь в палату распахнулась, и Ваня, с большим зеленым пластырем на лбу, заглянул в палату. Увидев меня, он радостно замахал мне рукой и быстро подбежал ко мне. Он очень внимательно посмотрел на меня и дотом прижался головой к моему плечу.
— Мам… Я сам тебя нашел… — Ваня неожиданно погладил меня по голове. — Тут у меня друг есть, он тоже в аварию попал… Мы с ним по-немецки говорим… Я выучил столько слов… Мам, ты не можешь говорить, да? А ходить можешь? Хочешь, пойдем, я покажу тебе свою палату, она на другом этаже… У тебя такой шрам на лице, как будто ты улыбаешься все время, мам… Ты плачешь? Мам… — Ваня обнял меня и прижался ко мне коротко стриженной головой. «Хорошо, что постриглись перед поездкой», промелькнула у меня мысль. Хотя что тут особенно хорошего…
Забинтованной рукой я нажала на мышь, не надеясь сразу попасть на левую клавишу… И, вероятно, не попала, потому что теперь, сидя, я отлично видела себя в зеркале, висящем напротив на стене. Мое лицо перерезал свежий безобразный шрам. И правда, казалось, что я улыбаюсь ярко-красным, узким, бесконечным ртом… Я закричала и увидела, как этот рот приоткрылся длинной кривой щелью. Я кричала и кричала, и смотрела, не в силах оторвать глаз от того, что осталось от моего лица…
Картинка перед моими глазами вдруг застыла и резко уменьшилась.
Все. Я решительно сняла очки и повернулась к Левке, отодвинув от себя маленькую серебристую мышь.
— Спасибо, дорогой друг, за доставленное удовольствие.
— Подожди! Там еще, знаешь, сколько интересного будет!
— Так это ты придумывал эти идиотские сценарии! Варианты… Это не варианты, а бред какой-то! Бредовый ужастик на тему моей жизни…
— Да подожди, Настена, не кипятись, все совсем не так просто. Я…
— Все, Лева. Какое это имеет отношение к моим сомнениям, выходить ли мне замуж, я не понимаю.
— Нет? — грустно переспросил Левка. — Жаль. Я думал, тебе это поможет. Может, еще посмотришь?
— Нет уж, спасибо. Если из четырех сюжетов ни одного оптимистичного не было, вряд ли что-то будет лучше дальше.
— Из пяти, — вздохнул Левка. — Ты пять посмотрела… Но ты же сама так отвечала на вопросы… Вот и получилось не очень весело. Может, все-таки досмотрим?
— Сам смотри! — Я встала. — У меня, случайно, седых волос не появилось?
Левка посмотрел на меня, но почему-то не на волосы, а куда-то ниже — то ли на подбородок, то ли на губы.
— Что? Что-то не так?
— Да нет… Все нормально… Просто я… Да ладно. Самому мне досмотреть не получится. Тут хитрость одна есть… Вот антенки, видишь, короткие?
— Небось, собиратели психической энергии, а, Левка? — засмеялась я.
— Вроде того… — Каштанчик заметно погрустнел. — Не понравилось тебе, значит. А зря ты еще два варианта попробовать не хочешь… Зря. Вот так всегда и бывает — человек до своего счастья двух шагов не доходит…
— Нет уж, друг, спасибо. И так теперь буду ходить и думать, как бы не растолстеть, не попасть в аварию, не убить Коркина…
— И не забеременеть от него… — добавил Левка.
— Кстати. Самым лучшим вариантом в результате был тот, где Коркин упал мордой на очень дорогой телефонный столик. Ну, подумаешь, нарезался мужик, испачкался в чем-то неприличном, ругает жену…
— И сам повеситься хочет, убивать не надо… — добавил Левка.
Я засмеялась.
— Точно, в случае чего — пусть сам вешается… Да, пожалуй, никуда мне от него не деться, а ему от меня.
— Никуда? — уточнил Левка.
— Не-а. Тут уж… Ну ты сам видел… Ладно, спасибо, Лёв, пойду я.
Левка проводил меня до лифта. На прощание не удержался и снова предложил мне досмотреть оставшиеся «варианты».
— И все-таки… Вдруг там… А ты даже не хочешь узнать, какие у тебя еще могут быть возможности. Так и уйдешь, не узнав…
— Давай как-нибудь в другой раз, ладно, Лёв? Не обижайся, я на этом шраме жутком перегрелась.
— Хорошо, давай в следующий…
Я увидела, как его собака ревниво проводила меня взглядом красивых коричневых глаз и отвернулась первой. Ничего себе, гордыня какая. Мне бы хоть половинку такой царственной спеси…
Придя к родителям, я застала Ваню одиноко сидящим на полу в большом холле холодной родительской квартиры. Мама с папой любят ходить в теплых кофтах, носках и чтобы по всем комнатам гулял ветер, а температура в доме была бы не выше восемнадцати градусов…
Папа сидел у себя в комнате, оттуда раздавалась тихая музыка. Я прислушалась. Шуберт. Понятно. Значит, папа сегодня не хочет жить. Он всегда, когда не хочет жить, слушает «Блаженство» Шуберта.
— А бабушка где? — спросила я Ваню.
— Делает вареники с картошкой, для дедушки, — ответил Ваня, подняв голову от сломанной машинки, которой он играл еще в два года. — Пошли домой, мам…
* * *— Тебе понравилось у дяди Левы? — спросил Ваня в машине. Но не сразу, а когда мы обсудили, как бабушка пыталась кормить Ваню по правилам: салат, первое, второе, компот… Бедный Ваня компот на дух не выносит, но сказал, что выпил половину, чтобы бабушка не ругалась.
— Вот и молодец, — вздохнула я. Ну почему все так получается, почему… — А у дяди Левы… страшновато было.
— Не смешно? — уточнил Ваня.
— Нет, сынок, не смешно.
— Ну и хорошо, что я не пошел, — небрежно заметил Ваня, который всегда считает, что если куда-то приглашают меня, то автоматически приглашен и он.
* * *Дома нас ждал сюрприз. У нашего подъезда стоял, лоснясь чистыми боками, аккуратно припаркованный синий «опель» Кирилла Сергеевича. Его автомобиль всегда был сверкающим укором мне, хозяйке эффектного, но вечно забрызганного и немытого джипа, хозяйке, отлынивающей, но наотрез не отказывающейся от нечастых встреч с импозантным, начитанным и темпераментным владельцем «опеля».
Кирилл Сергеевич заметил нас и вышел из машины, застегивая на ходу добротный пиджак. Как обычно, он шел, будто вовсе не замечая Ваню, к одной мне. Он широко распахнул руки и даже чуть оттеснил Ваню. Обдав меня пронзительно-огуречным запахом «Фаренгейта», он проговорил:
— Предлагаю поужинать в итальянском ресторане «Лидо ди Езоло».
— Отказываюсь, — улыбнулась я, высвобождаясь из его рук.
— Настасья… Так сразу! — Кирилл Сергеевич неодобрительно покачал головой. — А я тебе букет приготовил…
Он полез в машину. Зацепившись там за что-то пиджаком, он крякнул и охнул. Ваня засмеялся, а я слегка дернула его за рукав. Кирилл Сергеевич в это время вытащил из машины довольно большой букет белых роз. Почему с белыми розами приходят не те мужчины, не тогда и, главное, — не по тому поводу? Не жениться же на мне мой не очень любимый друг надумал…
— Вот что я скажу, Настена…
— Вы скажите лучше, чего мама не видела в этом… как там его… «Людоеде»? А? — неожиданно перебил его Ваня и, резко размахнувшись, сшиб своим тяжелым рюкзаком сразу несколько тюльпанов, растущих на клумбе возле нашего подъезда. Узкие желтые и белые лепестки легко посыпались вниз, и теперь вместо цветков беспомощно качались черные толстые пестики, окруженные яркими тычинками на тончайших, почти не видимых ножках.
