Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия
Он уже столько прожил и пережил, что перестал даже надеяться… Ему кажется, ничто не может застать его врасплох. Чтобы скрасить свое существование, он стал размышлять о смысле жизни и успокаивать себя тем, что занимается важным делом, которое его кормит и держит на земле. Заглянуть бы немножко вперед, в завтра – об этом можно только мечтать.
Объявление в газете вытащило из битком набитого мешка памяти ту историю с покорением вершины. Сейчас он уже не помнит, какой тропинкой они поднимались: смеркалось, накрапывал дождь…
– Ты невнимателен, – сегодня это ее первое замечание.
Да, он заметил эти знаки не сразу, и чуть было не выехал па полосу гравия. Он читает: «Ремонт дороги». И тут же рядом: «Объезд».
А тем далеким летом дорога была в полном порядке.
Он наслаждается мыслью, что никто не знает, где его искать, и хотя жизнь не имеет смысла, он ищет его вот в таких путешествиях, в том, что пытается убежать на какое-то время от жизни, спрятаться, что не всегда удается – от себя ведь не убежишь.
С шести утра они на ногах, вернее на сидениях его «BMW». И уже часов пять-шесть кряду едут без остановки.
– Пристегнись, – говорит он.
Она не слышит. В томике сонетов Шекспира она ищет подсказку – какую-то страницу, где есть продолжение тех строчек, которые она уже ему прочитала:
Но, может быть, ты скажешь мне в ответ,
Что красоту не надо украшать.
Что правде придавать не надо цвет,
И лучшее не стоить улучшать.
Да, совершенству не нужна хвала,
Но ты ни слов, ни красок не жалей
Чтоб в славе красота пережила…
И вот здесь память ее подвела.
– Это сто первый сонет, – говорит Юлия, – кажется сто первый…
Нет – точно сто первый…
– Пристегнись, – повторяет он.
Мотоциклиста он заметил давно, но скорости не прибавлял. Он и не подумает от него убегать, нет. Он просто подпустит его поближе. Еще никому из тех, кто преследовал его на мотоцикле, не удалось его обогнать. У всех была одна и та же ошибка – обойти его справа. Тут-то и поджидала их судьба.
– Вот, – говорит Юлия, – ну как же!.. Как же я могла забыть?!. Ну, конечно…
Она с удовольствием выразительно и так, чтобы ее слова победили шелест шин, повторяет:
Но ты ни слов, ни красок не жалей Чтоб в славе красота пережила…
– Пристегнись же наконец! – Он уже не выбирает тон.
– Что?..
Юлия смотрит на него с недоумением, а он указательным пальцем правой руки так, что вся рука его, как пас спасателя, ложится на ее грудь, указывает на ремень.
– Что, – спрашивает она еще раз, – что случилось?
– Ремень, – говорит он тоном, не терпящим возражений.
– Что это у тебя там?
– Пистолет…
– Пистолет?!!
Юля смотрит на него как на чужого. Ее глаза не только удивлены, в них застыл страх. Она послушно пристегивается, а он принимает влево. Чтобы этот резвый наездник в черном шлеме (как космонавт, думает он), чтобы этот цепкий преследователь мог обойти его справа. А куда ему деваться?! Он ведь и не подозревает, какая ему уготована западня! Эта ловушка уже не раз выручала. Объездная дорога – узкая полоска асфальта – вот-вот закончится… А теперь все, как по маслу: резко упав подбородком в ее пах (не теряя из вида ленты шоссе), дотянуться пальцами правой руки до рычажка правой дверцы, дернуть его на себя, чуть-чуть толкнуть дверцу и почти одновременно резко затормозить!.. Слава Богу, законы инерции не подводят: дверца гостеприимно распахивается: входите! Но в тот же миг в нее на полном ходу всей своей скафандровой головой влетает, врезается, влепливается мотоциклист!.. И срезает дверцу словно лезвием бритвы…
Он уже отпустил тормоза и машина, слава Богу и законам инерции, теперь медленно катится к безжизненно валяющемуся поперек дороги мотоциклу. Только заднее колесо еще живо, еще куда-то спешит, бешено вращаясь. А где же резвый наездник? Рядышком. На обочине…
Он не останавливается, чтобы помочь пострадавшему, он никогда в таких случаях не останавливается. Зачем?..
– Ух ты!.. – только и слышит он.
Теперь придется до самого города ехать без правой дверцы.
– Что это было? – спрашивает Юлия.
– «Свой золотом покрытый мавзолей», – говорит он.
– Что-что?..
– Ничего, – говорит он.
Это было ее первое свидание с адом.
– Страшно? – спросил он.
– Я не успела испугаться.
Теперь он съезжает на обочину и останавливается, чтобы она размяла косточки. Да и он с удовольствием выйдет из машины.
Ее белые ноги, белые руки, белые шортики… Его кожа тоже давно не видела солнца: не то, что белая – голубая…
И эти пречерные дивные живые глаза, сверкающие алмазами из-под непокорной челки…
Я вижу даже, как он счастлив!
Глава 19
Однажды я рассказал Жоре о своих клеточках. Ничего нового!.. Все, что я мог ему сообщить, он знал. Он действительно жил в кипящем слое всех достижений науки, мог предположить, чем кончится то или иное начинание, видеть далеко вперед. Ему не нужны были никакие подробности, которые сверкали на научном небосклоне. Чуич, он чуял путь, на который следует встать, чтобы выйти к храму. Так чумаки знали Млечный путь, когда шли за солью. Я и не рассчитывал его удивить. Я вообще чрезвычайно скучен. До тупости. И редко расплескиваю себя разговорами по пустякам. Разве что с Жорой. Он – чудный слушатель – просто вытягивает из тебя слова. Да, я скуп на слова до отчаяния, но в этот раз меня вдруг прорвало. Рассказывал я долго, подводя его мысль к самому главному – к вечности. Он вполуха вяло слушал, морщась и щурясь, курил свою трубку, и время от времени, поглядывал на меня, мол, зачем ты мне все это рассказываешь, и чего, собственно, ты от меня хочешь? Я несколько раз повторял сказанное, как бы не замечая этих повторов, сбивчиво и помогая словам движениями собственных пальцев, как бы убеждал его в достоверности сказанного и, когда он был готов выказать мне свое удивление, это было видно по его ерзанию в кресле, я произнес:
– … и мы получили…
Я поражу его, решил я.
– …получили клон.
Он открыл один глаз и уставился на меня, как Кутузов.
– Что получили?
Мы сидели за длинным лабораторным столом, на котором можно было найти все, что угодно: от колб и пробирок до красного кашне и перчаток, плоскогубцы, отвертки, паяльник, гвозди, сверла, шурупы… Это был миниатюрный блошиный рынок, глядя на который отдыхала душа исследователя: все всегда было под рукой.
И мы вырастили клон, – сказал я еще раз.
Жора взял карандаш и на чистом беленьком кругляшке фильтровальной бумаги начал рисовать огромную клетку с темным ядром и длинными отростками. По всей видимости это был нейроцит, так как одному из отростков – аксону – места на фильтре оказалось мало.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он, рисуя аксон теперь на линолеуме стола.
Я расписал ему еще раз нашу Азу и ее малыша в лучших красках, на которые был способен. Это было творение Рафаэля. Мадонна с младенцем стояли у меня перед глазами, и я был уверен, что они и Жоре понравились.
– Да, – подтвердил я сказанное, – так все и было.
Мундштук трубки оставался во рту, Жора открыл другой глаз и выпрямил спину.
– Ну?
Я не знал, что можно было добавить к портрету святого семейства. Трубка, стукнув, упала на стол.
– Не нужно, – сказал я, – удлинять жизнь, нужно жить в вечности.
«Как это?» – этот вопрос не прозвучал, он был написан на его лице.
Прошла секунда-другая…
Жора острием попавшегося под руку карандаша старательно сгребал со стола в чашку Петри дымящиеся кучки табака. Выглядело это смешно, и я улыбнулся. Но дело было не в табаке. Видимо, он и сам давно думал об этом. Он тот же час схватил идею. Собственно, хватать было нечего. Мы не раз обсуждали с ним возможность клонирования, но чтобы вырастить клон! Это казалось невероятным! Он по-прежнему возился с непослушными кучками, глаза его были сощурены, мозг напряженно работал. Он бросил, наконец, на стол карандаш, поерзал по сидению кресла, вдруг замер.
– Врешь, – мягко и ласково сказал он.
Его скальп угрожающе дернулся, отъехал к затылку и, казалось, изготовился к прыжку, чтобы наброситься на меня. Жора вперил всю синь своего взгляда в мои глаза.
Зачем мне тебе врать? – сказал я так, что он не мог не поверить.
Мне показалось, что он знал все об Азе, и вот это знание подтвердил и я.
Он на целую минуту превратился в камень. Казалось, и время застыло. Я тоже ничем не нарушал тишины.
– И ты, сволочь, – наконец процедил он сквозь зубы, – до сих пор об этом молчал, молчал?!.
Он едва сдержался, чтобы не ударить меня и, чтобы этого не случилось, одним резким движением руки смел дымящийся табак со стола на пол. Он не смотрел мне в глаза, а я довольствовался тем, что меня впервые в жизни обозвали скотиной. Сволочью! Покорно благодарствую, думал я и молчал. Прошло еще несколько тихих минут.
– Слушай, ты вообще себе можешь представить?..
