Виль Липатов - Лев на лужайке
И наступила пауза, длинная и тяжелая пауза, не простая, не вызванная тем, что люди обдумывали, как удачнее выступить, а пауза, устрашающе переполненная желанием двух-трех человек говорить негативное; такое всегда передается от человека к человеку, электризует пространство, как бы нервным облаком висит над головами. Еще до первого «разрешите» Никита Ваганов ощутил, что такое эта пауза, но первое «разрешите» еще не было громовым раскатом, а было похуже – слово взял Яков Борисович Неверов, поклонник Никиты Ваганова, восторженный поклонник. Он еще долил масла в огонь, и без того раздутый редактором Кузичевым. Оратор сказал:
– Товарищи, я не понимаю, почему нужно так долго молчать, если мы принимаем в партию хорошего человека? Разве это не радость, что мы принимаем человека в партию? Это же праздник для того, кто понимает в таких вещах. А мы отмалчиваемся, переглядываемся. Иван кивает на Петра…
Худшей услуги Никите Ваганову не мог оказать и самый злейший враг! Кто просил Неверова говорить о том, что члены партии молчат и переглядываются? Какого дьявола он концентрировал внимание на том, что не было веселых лиц при приеме в партию Никиты Ваганова? Что он говорил, этот добрый дурак? Какую плел околесицу!
– Иван кивает на Петра, Петр пожимает плечами. Тот, кто хочет иметь праздник, тот его всегда будет иметь, а мы с постными лицами принимаем в партию хорошего человека. Что такое товарищ Ваганов? Нет, кто такой товарищ Ваганов? Это молодой человек новой формации, тот самый молодой человек, в руку которого нам надо вложить эстафету. Что я могу сказать о товарище Ваганове? Только хорошее, и хотел бы посмотреть на тех, кто не скажет хорошее. Я бы хотел на них посмотреть!
Через пять минут он их увидит и услышит! Однако Неверов продолжал наворачивать и наворачивать: очерки Никиты Ваганова ему нравились чрезмерно, статьи Никиты Ваганова он обожал, стилю работы Никиты Ваганова он завидовал и прочее, и прочее. Слово за словом, фраза за фразой, а Никита Ваганов все глубже и глубже увязал в черной тине глаз Виктории Бубенцовой, нацеленных на него неотступно. Последней молодости женщина смотрела на него так, словно простенько предлагала: «Сдавайся сам, Ваганов! Лучше уйти с достоинством, чем оставаться!» Этот взгляд Никита Ваганов не раз вспомнит впоследствии и ужаснется тому, что могло бы произойти, если бы его тогда не приняли в партию.
– Я с гордостью проголосую за товарища Ваганова, за члена партии товарища Ваганова! – пафосно произнес Яков Борисович Неверов. – Голосую!
Теперь пауза была недолгой. Поднялась Виктория Бубенцова и сразу взяла быка за рога:
– Возьму частный случай, а именно работу товарища Ваганова с письмами трудящихся! – Виктория Бубенцова рассеянно и добродушно щурилась. – Приятно, конечно, что в адрес Никиты Борисовича поступает много писем трудящихся, но… – Бубенцова сейчас походила на ангела во плоти. – Позапрошлый квартал для товарища Ваганова ознаменовался тридцатью шестью письмами трудящихся. Проследим их судьбу…
* * *… В роли редактора «Зари» Никита Ваганов однажды расквитается с интриганом и пасквилянтом, незаметным, но гадким человечишкой именно с помощью писем. Он хорошо запомнит урок Вики Бубенцовой, которая, оказывается, тщательно подготовилась к партийному собранию…
* * *– Итак, мы узнаем, что из тридцати шести писем тридцать два – тридцать два! – просрочены, а одно письмо, о котором я буду говорить отдельно, находится у товарища Ваганова шестой месяц, товарищи, шестой месяц. Куда только смотрит руководство?
Никита Ваганов театрально улыбался. Он понимал, что его схватили за руку, схватили железными клещами, которые вот-вот сомкнутся с грохотом. Он действительно не считал работу с письмами важной, забывал о письмах, не отвечал на письма своевременно, ненужные ему письма сваливал грудой в большой ящик письменного стола, на что до сих пор никто почему-то не обращал внимания. Никита Ваганов мельком перехватил взгляд Нелли Озеровой: «Все обойдется, все обойдется!» Да, не думал он, что Нелька увидит его таким жалким. Он и не подозревал, что был вовсе не жалким, а, наоборот, распекаемый Бубенцовой, со стороны выглядел металлическим, пуленепробиваемым, опасным в своей бесстрастности. Он, естественно, не заметил, что и Виктория Бубенцова дважды на него взглянула с опаской: «Не делаю ли я ошибку, что связываюсь с Вагановым? Не сунула ли я голову в пасть льву?» А редактор Кузичев несколькими днями позже скажет Никите Ваганову, что он, Ваганов, держался молодцом на партийном собрании.
– Что за письмо держит товарищ Ваганов без движения шестой месяц? – нежно спросила Виктория Бубенцова. – Это так называемое огородное письмо. У некой Марии Степановны Степановой, солдатской вдовы и колхозной пенсионерки, отрезали десять соток огорода, отрезали без всякой причины и объяснения. Это письмо относится к числу тех писем, которые надо не только проверять, но и активно проверять… Товарищ Ваганов полгода держит письмо под сукном. – Виктория Бубенцова обезоруживающе улыбнулась. – Мне было бы приятно, если бы список недоработок товарища Ваганова на этом кончился. Увы! Письмо второе принадлежит – вот какое совпадение! – тоже солдатской вдове…
Напыщенный, злой и мстительный Вася Леванов, мистер Левэн, медленно перелистывал страницы записной книжки – видимо, по сценарию было задумано так, чтобы он выступил не сразу после Бубенцовой, а третьим или четвертым. Никита Ваганов подумал: «За что они меня не терпят, дураку понятно, но зачем им надо выступать обоим? Будто не хватит одной Вики?» Он оказался прав: именно дуэт Бубенцова – Леванов заставит в конце собрания подняться с места Кузичева и резко осудительно выступить против Василия Семеновича Леванова, допустившего в злобном выступлении массу серьезных передержек и ошибок. Член бюро обкома партии Кузичев отчасти расправится с любовным дуэтом, хотя никогда не обращал внимания на сплетни – он был деловым человеком.
– Вот какая картина, товарищи, вот такая грустная картина! – говорила Бубенцова. – И я, товарищи, не буду говорить о других недостатках Ваганова, не буду, хотя их много и они серьезны. Я не могу голосовать за принятие в партию Ваганова.
Вот такие пирожки! Но уже поднималась с места, уже шла к столу президиума Мария Ильинична Тихова, шла с блестящими от возбуждения черными монгольскими глазами, неистовая и опасная в своем неистовстве, еще более опасная, чем Бубенцова и Леванов, вместе взятые. Никита Ваганов затаил дыхание, прикрыл глаза, Мария Тихова завопила. Она метнулась в сторону Виктории Бубенцовой:
– Почему ты молчала полгода, если знала о письме Степановой? Я вас всех спрашиваю, почему молчала секретарь, ответственный секретарь газеты Бубенцова, если знала о полугодовом недвижении письма? Ты специально подсиживала Никиту? Отвечай, ты его специально подсиживала?
Бог знает, что творилось! Сгущался за окнами вечер, шел трамвай, проливающий яркие брызги из-под контактной дуги, постукивали каблуками по асфальту женщины, возле почты перекликались мальчишки, а здесь – бог знает, что творилось! Защитница Никиты Ваганова наседала на Бубенцову, Бубенцова звучно огрызалась, председательствующий Мазгарев призывал к порядку. Нелли Озерова аплодировала Тиховой, мистер Левэн злобно щерился, точно забитый щенок, редактор Кузичев задумчиво чесал залысину и дергал левым плечом. Что касается Никиты Ваганова, то он готов был без горчицы съесть Марию Ильиничну Тихову, подлую бабу. Она продолжала вопить как резаная:
– Ты подсиживала Никиту, нет, ты его подсиживала? Товарищи коммунисты, почему вы молчите, почему, почему?!
Иван Мазгарев сказал:
– Мы на партийном собрании. Мы говорим по очереди и не кричим, о чем напоминаем и вам, товарищ Тихова.
– А я не кричу! – еще сильнее прежнего завопила эта базарная баба. – Я исторгаю вопль по поводу подлой игры гражданки Бубенцовой. Ну, разве вы не понимаете, отчего она не любит Никиту? Завидует. Я тоже ему завидую, но как завидую? Как? Я завидую по-доброму его таланту, его оперативности, его…
И пошла, и пошла, и пошла… Одним словом, Никита Ваганов опять думал на тему «посредственность и карьера», «серость и карьера», «безликость и карьера» и прочее. Как он смел так высунуться из окопа, что в него угодила первая пуля, как он так открылся, что вызвал на себя огонь такого мощного дуэта – Бубенцова-Леванов? По молодости, по глупости, по неопытности! Но как быть с его действительно яркими очерками и статьями, как быть с умением выступать на собраниях и совещаниях, как быть с крупным лицом, таким добрым, когда оно при очках? Отбросить все, остаться серенькой маленькой мышью, способной пробраться в любую щелочку? Невозможно это для Никиты Ваганова, не съеживается он до размеров Васи Леванова – самого «скромного» человека в редакции «Знамени». А что делать, если Мария Ильинична Тихова так и валит, так и валит:
