Лоран Гунель - Философ, которому не хватало мудрости
— Но он должен нам денег, твой клиент. Значит, это и нас касается. Разве что ты заплатишь вместо него.
Кракюс внимательно на них посмотрел. Пожалуй, Альфонсо думает то же самое. Слишком поздно его отговаривать.
— Хорошо, ребята, я только хочу закончить то, что начал. Три недели, и мы возвращаемся все вместе.
— Три дня.
— Две недели.
Взгляд у Марко был недобрый. На лбу выступила испарина. Вены на висках набухли. Выражение лица было как тогда, на поле боя в Центральной Америке.
— Неделя, и ни днем больше. Пошевеливайся, а то хуже будет.
34
Сандро лежал, свернувшись калачиком, на полу своей хижины, на спальном мешке вместо матраса. Ему стало хуже, боль в животе была просто невыносима, и он не мог больше лежать, растянувшись в гамаке.
Он корил себя за то, что запустил эту машину, машину мщения с множеством шестеренок и дьявольских пружин. Машину, которой завладел другой и пустил ее на полную мощь, так что Сандро уже не мог ее остановить.
И наконец он осознал весь ужас своего мщения, направленного против целого народа, без разбору, беспощадно обрекая на гибель и невиновных. И все это в надежде на то, что придет облегчение, умиротворение души, а оно все не приходило.
Его терзали стыд и угрызения совести.
Несколько дней назад у него зародилась мысль устроить западню для Кракюса и освободить индейцев. Мысль, которую он поспешил отбросить. Это, конечно, было лишь мечтой, безумной фантазией. Но отбросил он ее по другой причине: это безумие повлекло бы для него такие последствия, за которые он не готов был отвечать.
Но мысль просто так не выкинешь из головы, и она возвращалась снова и снова, как будто хотела напомнить ему о его ответственности. Возможно, и было какое-то решение, и как вариант можно было рассматривать и этот безумный выход, но Сандро этого не хотел, он был не готов платить такую цену… Слова Элианты отзывались в нем, как эхо: «Человек возвышается, когда забывает о себе ради дела, которое защищает». Она была права. Он жалкий эгоист, и ничего больше.
Свернувшись калачиком, он лежал прямо на полу, сгорая от стыда.
Вдруг он услышал какой-то шум и медленно повернул голову. Перед ним в темноте стояла Элианта, лицо ее было серьезным. Силуэт девушки едва виднелся в сумраке, но ее присутствие чувствовалось, словно ее аура вышла далеко за пределы ее тела. Они молча посмотрели друг на друга. Не говоря ни слова, она подошла к нему.
— Выпей это, — сказала она холодно, протягивая ему глиняную чашу.
Он с трудом поднялся. Чаша была наполовину наполнена зеленоватой жидкостью. Он поднял на нее глаза. Ледяной взгляд молодой женщины призывал его подчиниться.
Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять: вместо того, чтобы выдать его жителям деревни, она давала ему возможность самому завершить это…
Ошеломленный, не в силах пошевелиться, он посмотрел на яд. Такого он не ожидал.
Сама судьба обвиняла его. За все надо платить. Рано или поздно жизнь всегда предъявляет счет.
Он должен заплатить.
— Возьми же.
Он не мог оторвать взгляд от чаши и медленно взял ее в руки.
Он представил себя в образе Сократа, готового выпить цикуту, от которой ему предстоит умереть. Сократа обвинили в том, что он совращал молодежь и учил молиться новым богам. Это было именно то, что сделал Сандро… Их обоих обвинили в одних и тех же преступлениях, приговорили к одной и той же каре. Только Сократ был невиновен…
Сандро медленно поднес чашу к губам.
Греческий философ выпил ее залпом, не дрогнув, несмотря на в высшей степени несправедливое наказание, которому его подвергли. А хватит ли у него мужества, ведь виновность его не опровергнуть, а единственным смягчающим обстоятельством является страдание, причиненное ему его же жертвами.
— Пей.
Он устал. Устал от тщетной борьбы, которую вел в течение стольких месяцев, устал от душившего чувства вины и угрызений совести… Он коснулся губами чаши, закрыл глаза и выпил… один глоток. И тут же почувствовал ужасную горечь. Он перестал пить и закашлялся.
— Пей.
Он пристально посмотрел на нее. Ее взгляд не выражал никакого сочувствия. Полное отсутствие сопереживания вдруг возмутило его и вывело из ступора. Да, он поступил плохо. Да, то, что он сделал, ужасно. Но то, что он пережил из-за этого народа, тоже невыносимо.
— Я хочу, чтобы ты знала, — сказал он, пытаясь сдержать волнение. — Тиффани была моей женой.
— Пей. Расскажешь потом.
Сандро был возмущен и оскорблен.
— Я хочу тебе сказать, что женщина, которую вы убили в прошлом году, была моей женой. И это все, что ты можешь мне на это ответить?
Элианта отступила на шаг, широко раскрыв глаза.
— Почему ты мне говоришь такие вещи?
— Она жила с вами, а вы…
— Я хорошо ее помню.
— Вы принесли ее в жертву.
Элианта с ужасом отпрянула от него.
— Тиффани? Но она ушла… сама…
— Ты лжешь!
— Сандро…
— Вы ее убили…
— Но если ты мне не веришь, спроси у Кракюса…
— У Кракюса? Почему именно у него?
— Спроси у него сам.
Сандро не знал, что ответить, глубоко потрясенный.
— Они виделись в твоем присутствии?
— Конечно, когда он пришел за ней в деревню…
— Кракюс…
Сандро поставил чашу на пол.
— Нет! Пей!
— Не буду.
Он попытался встать, но его опять пронзила боль, и он упал.
— Пей, и поправишься.
— Что?
— Это горько, но надо выпить все, если ты хочешь поправиться.
— Господи, Элианта…
— Что?
— Ничего.
— Нет уж, говори.
— Я тебя люблю.
35
Много любви и немного терпения — вот что может изменить мир. Можагу хотелось в это верить.
Он оставил дверь своей хижины открытой и пошел к главной площади. Свет был особенно красив в этот день, а от цветов исходил восхитительный аромат для тех, кто желал его почувствовать.
Он сочинил свою историю, вложив в нее всю душу.
Он так хотел, чтобы его соплеменники вновь открыли для себя простое счастье, чтобы поняли, насколько они усложняют себе жизнь из-за пустяков и что нужно совсем немного, чтобы быть счастливым… Ему так хотелось вновь увидеть в их глазах беззаботность, а в их жестах — любовь. Вновь увидеть, как они наслаждаются каждым мгновением жизни, красотой мира и всего живого, как вновь ощущают счастье от того, что существуют и радуются каждому моменту, не желая ничего иного, кроме как видеть, чувствовать, ощущать, слышать — все, что предлагает жизнь.
Конечно, его история всего лишь травинка в хвойном лесу, но никто не знает, как сложится судьба…
Можаг дошел до площади. Дети его ждали. Среди них были и трое взрослых. Уже давно он такого не видел.
У него оставалось всего несколько секунд для самого трудного: придумать название. Может быть, хоть один раз, сейчас обойтись без названия?
* * *Солнце в зените властвовало над джунглями, заставляя людей и животных предаваться отдыху. Даже ветер угомонился, и запахи леса наполнили горячий воздух в оглушающей тишине.
Сидя на земле и прислонившись к стволу патавы, Сандро медленно восстанавливал силы. Он обрезал свои брюки и сделал из них шорты. Он ходил теперь в легкой майке и босиком.
Лекарство Элианты было настолько противным, что его чуть не стошнило три раза. Однако оно оказалось на редкость целебным. «Как только поправишься, тебе надо будет смыть грехи», — говорила она с большой нежностью. И только она знала, как.
Всю ночь он размышлял о тайне, окружавшей смерть его жены, винил себя, поняв, насколько шаткой была официальная версия случившегося.
Получается, Тиффани сбежала из деревни и наткнулась на спасателей в дебрях тропического леса… Тогда выходит, она должна была хорошо запомнить дорогу в деревню, если сумела вернуться по ней назад. И это в лесу, который каждый день меняет свой облик… Это почти нереально. Он бы точно не смог.
На него опустилась тень. Под тяжелыми ботинками из черной кожи заскрипела трава, придавленная к сухой земле. Сандро поднял глаза и замер, увидев Кракюса.
— Ну что, философ, тебе, кажется, лучше?
Сандро промолчал.
— А может, ты мне расскажешь, — начал Кракюс, — как ты предлагаешь развлекаться дальше?
Сандро ничего не ответил.
— Ну-ну, расслабься же. Мы скоро вернемся домой. Но перед отъездом, ты знаешь, я очень хочу запустить что-нибудь эдакое, чтобы эта история закончилась красиво. Что-нибудь порочное, очень хитроумное, чтобы осталось в памяти…
Сандро продолжал хранить молчание. Это уж чересчур, ему хотелось вцепиться ему в глотку.
— Через неделю снимаемся с лагеря. Ты ведь этого хотел. Не так ли?
В голосе Кракюса начинало чувствоваться раздражение.
— Вообще-то, — сказал он, — мы уже уходим, раз я закончил свою работу.
