Ирина Богатырева - Товарищ Анна (повесть, рассказы)
Туристы — те же овцы: даже самые смелые, если и гуляют поодаль, все равно косятся на других. В них есть благоразумие. В этом — нет. В автобусе он всякий раз будет занимать новое место, благо свободных много, и буква к нему не прилепится. Он просто Корнев. По документам — В. А.
2Паром — это огромное здание. Осознать его размеры возможно только на берегу. Но паром еще больше, чем видится — часть под водой. Здание-айсберг.
Подхваченные разноязыким валом туристов, они поднимались по тесным коридорам-трапам на главную палубу, пышную, с бордовыми ковровыми дорожками, блестящей стойкой-регистрацией, стеклянными дверями в ресторан и фонтаном. Там собрались все вместе — русскоговорящий остров, гид выдал ключи-карточки, и они стали спускаться на свою палубу. По узкой металлической лестнице — все вниз и вниз, бухая по ступенькам багажом на колесиках.
— Может, тут? нет? дальше?
— Мама, смотри: мы ниже машин будем!
— Почему ты так решил?
— Ну вот же: здесь гараж!
Гид заглянул в лестничный пролет, как в колодец, и прислушался. Они уже все знают, подумал, все-таки второй раз. Ничего объяснять не надо: ни как вставить ключ, ни где будет обед. Сегодня я отдыхаю. Все заканчивается благополучно. Подумал и пошел к себе в каюту.
Палуба их была запутанной системой тесных — рука об руку не пройтись — коридоров со множеством одинаковых дверей-кают. Русские быстро разбрелись и потеряли друг друга.
Савва открыл дверь каюты, и они попали внутрь белого кубика с металлическими крашеными стенами. Сразу у входа был теснейший закуток — туалет и душ. Две койки друг напротив друга, почти вплотную — двоим не разойтись. Две над ними откинуты, прижаты к стенам. Подобие уюта — столик и большое зеркало в тяжелой, лаком блестящей раме. Иллюминатора нет.
— Мне здесь не нравится, — неуверенно сказала Мила и присела на краешек койки.
— Господа, — объявило невидимое радио по-английски. — Наш паром отправляется. Желаем вам приятного пути.
Стены завибрировали и заурчали. Потом что-то громко, металлически застучало совсем рядом, заработало, все здание дернулось, мягко, но ощутимо. Мила вцепилась пальцами в край постели, глазами — в Савву. Он слушал. Через какое-то время фырканье и стук прекратились, осталось только ровное потрескивание всего кубика.
— Ты слышишь? — сказала вдруг шепотом.
Плеск. Не легко, как о борт лодки, а утробно, сакрально. Вода обтекала здание, сжимала их белый кубик, терла обшивку колотым льдом, ныряла волной. Пенилась. Пузырилась. Она была черная, зимняя, ледяная. Ночная вода за стеной.
— Я пойду приму душ, — сказал Савва и ушел в закуток.
А ведь так это просто все, жутко… И не выбраться отсюда ни за что. Она посмотрела на мобильный — связи не было. По коридору промчалась молодежь. Финны, судя по голосам. Хлопнула дверь. Потом открылась, из каюты пошла громкая музыка. Другая хлопнула. Где-то одна группа подростков встретилась с другой, такой же пьяной. Голоса гремели в лабиринте коридоров.
— Как здесь все слышно! — раздалось рядом по-русски. Открылась дверь. Выглянула мать Варламовых.
— А у вас тот же беспредел, да? — По коридору шла Алла Демидовна. Рая семенила следом. — У вас-то что! А у нас! Мы прямо с ними соседи, представляете! Никогда еще со мной такого не бывало. А что им скажешь? Я и не знаю как. Сказала — они не поняли. Иду гида звать.
Шаркая, они ушли к лифту. «Ма, мы идем ужинать?» — услышала Мила прежде, чем соседняя каюта закрылась. В ду́ше вода текла тихо.
Я-то хоть с мамой жить буду, а он как? Один?
3Три страны, три ночных, шестьсот километров пути, два парома (туда и обратно). Финляндия — обзорная, музей, храм; Швеция — обзорная, музей, свободное время; Дания — обзорная, Русалочка, Эльсинор; да — не забыть сказать им, что Копенгаген по-датски звучит совсем иначе.
Он заранее знает, что всех их ждет. И чего ждать от каждого из них. Момент личного любопытства полностью исключен. Это удел салона (двадцать человек, детей нет). Они робеют или же, наоборот, вдруг наглеют, стоит только проехать границу, а для него все это музей. Адреса и названия — импульс к тому, что говорить в микрофон. Велосипедисты, молодые пары с двухместными колясками, пенсионеры с лыжными палками, занимающиеся спортивной ходьбой, хиппующее старичье из копенгагенской Кристиании — все то, на что его туристы реагируют очень живо, всякий раз возникало в одних и тех же местах. Он не был уверен, что они не замирают, подобно восковым фигурам, стоит их автобусу свернуть на другую улицу. В музее ничто не может меняться, разве что погода. Но и ее он разучился замечать.
Вне автобуса — бутафория, для него реален только салон. Двадцать человек со своими интересами и потребностями, духовными, покупательскими, физиологическими. Он для них творец того, что их ждет . Чтобы каждый получил именно то, что хочет. И ему нравилось, что все двадцать за его спиной — разные, но он знает их — всех и заранее.
«Заранее?» — думал он теперь, на обратном пути, касаясь в кармане чужой зубной щетки.
Это было своего рода развлечением. Он наблюдал, как они каждый раз чуть отстают, идут нарочито медленно, разговаривают. Он ни разу не окликнул их, но всегда делал так, чтобы они знали: он их видит. Только они ни разу не смутились от этого. Та, что пополней, могла подолгу разговаривать с продавцами в магазинах, выбирая одежду, сувениры и просто так. Потоньше — обычно держалась в стороне, носила пакеты с покупками.
Однажды полная спросила, как она может позвонить из гостиницы по городу (это было в Стокгольме). Он объяснил и ничего не спросил у нее.
В Копенгагене у них было свободное время. Много свободного времени — почти целый вечер. Он видел их последний раз в одном из магазинчиков на бульваре Андерсена, а потом они не пришли на автобус, чтобы ехать в гостиницу на окраине, почти за город.
Он все равно подтвердил их регистрацию и взял себе ключи. Они пришли в половине первого. Доехали сами. На городском транспорте, сказала полная. И поблагодарила за то, что предупредил заранее: Копенгаген по-датски и правда звучит совсем иначе.
Именно тогда, на следующее утро после этого, Алла Демидовна, Б4, спросила его, часто ли бывает так, что кто-то отстает от автобуса.
— Да каждый раз! — оптимистично заявил гид в микрофон. — Иногда люди сами догоняют, была у меня такая дама, всю Швецию за нами ехала. Другие звонят, и я объясняю им, как нас найти. Но ведь бывают такие, которые хотят отстать, вы меня понимаете? — он сделал паузу. — Я не против, поймите. У нас давно не советское время, и я вам не нянька. Мне, единственное, было бы удобно, если бы вы подошли и заранее сказали — так, мол, и так. Неужели я бы стал кого-то держать за руку? Но меня, по всей вероятности, боятся.
И он усмехнулся в микрофон. Вроде чего нас бояться?
«Да уж, чего нас бояться», — подумал теперь, ощупывая в кармане зубную щетку. Выцветше-рыжую. Без надписей.
4За огромными полукруглыми окнами на носу корабля со всей его исполинской высоты острова появлялись фантастически, нереально. Они будто выныривали из моря, проплывали рядом и вновь уходили под воду. На них были сосны, редкий снег, мокрый песок и большие, почти круглые камни. Черные птицы крутились над соснами, строгими, мачтовыми. Черная вода была в белом вареве крошеного льда. Когда навстречу проплыл другой паром, он тоже походил на остров, но оставил после себя эбонитовый след.
В большом ресторане русские затерялись. Народу много, выходные. Семьи, дети, пожилые, молодые люди. Все приветливые и говорливые. Без национальных различий. Просто люди с тарелками, бродящие между столов с предлагаемой едой.
Но когда русские расселись, стало заметно, что сели они в один ряд, за самый большой стол, сели так, чтобы быть лицом к окну, разве что не по порядку, как в автобусе. Только гида и водителя не было. И Корневу не досталось места. Он попал за небольшой круглый стол, где сидели еще восемь человек. Он взял себе все возможные виды селедки, самого черного хлеба и постоянно поднимался, чтобы подлить красного вина.
Э-э , подумал старший Варламов, проследив за ним, и пригубил своего белого, налитого женой. Она покачала головой.
Почему он всю дорогу молчит? Только молчит. Вот так живешь с человеком, думаешь, что знаешь его, а на самом деле — нет. Саввушка, а? Мила подняла взгляд с тарелки на мужа. Он ловил глазами всплывающие острова.
— Товарищи, надо пойти гиду сказать, ведь может выйти международный скандал, — сказала Алла Демидовна. — Смотрите-ка, как набирается!
Она поднялась.
— Да оставьте вы его, — тихо сказала вдруг обычно кроткая Рая.
— Что вы сказали? — изумилась Алла Демидовна.
