Джон Берендт - Полночь в саду добра и зла
– Я предполагала, что дело было именно так. Седовласый мужчина спокойно сидел в кресле, переводя взгляд с одной женщины на другую, словно зритель теннисного матча.
Синтия обернулась ко мне.
– Наверное, мы кажемся вам очень злыми, но ведь не так уж много лет назад Ли был нашим героем. Мы слыли его учениками и последователями. Именно благодаря ему мы переселились в центр города, где все еще было полно трущоб, а жить было не безопасно. Хартриджи вообще купили дом по соседству с борделем на Джонс-стрит. Волнующее, необыкновенное время. В те дни Ли делал что-то величественное, он проявил себя, как идеалист и пурист, спасая центр города. Конечно, сам он переехал только много позже. Они с Эммой остались в Ардсли-парке – там не было трущоб и бандитов – а мы стали пионерами. Каннингхэмы, Критцы, Бреннены, Рангоузы, Данны – все правление Фонда истории Саванны жило в центре, кроме самого Ли. Адлеры носа не казали и не высовывались. Они говорили одно, а делали другое. А теперь он заботится только о наградах и болтовне с такими людьми, как принц Чарльз. – Так что с ним случилось? – спросил я.
– С ним стало невозможно иметь дело, – ответила Синтия. – Он и раньше не придерживался демократических принципов. Будучи президентом Фонда истории Саванны, он принимал решения единолично, почти никогда загодя не ставя о них в известность правление Фонда. Все это особенно ярко выявилось во время строительства отеля «Хайетт». Мы все были против этой стройки. Поначалу отель задумывался как пятнадцатиэтажное здание. Все правление проголосовало против, включая Ли. Потом состоялось голосование по вопросу о том, надо ли публично выступить против строительства. Это решили отложить до переговоров с хозяевами и проектировщиками отеля. Но Ли уперся. Он желал публичной конфронтации и немедленно. Однако и правление про явило твердость. Поскольку его не поддержали, Ли решил атаковать отель в одиночку. Для начала он перестал вносить в Фонд свой взнос в семь тысяч долларов, который официально именовался заработной платой директора. В этом весь Ли. Вместо того, чтобы четко обозначить адрес своих пожертвований, он просто увязывает их с поведением других людей, и если оно его не устраивает, то он перестает давать деньги. Ли – это театр одного актера. Если он не может править, то бросает все дело. Так что вряд ли можно осуждать Фонд за то, что его члены вывели Ли из правления.
Я не поверил своим ушам.
– Я думал, что это Адлер порвал с Фондом истории Саванны, а не наоборот.
– Ли действительно вывели, – поддержала собеседницу Синтия, – и, что самое пикантное, за вывод Ли проголосовали его друзья и единомышленники, причем, проголосовали единодушно. Протоколы того собрания таинственным образом пропали из архивов, но вы можете спросить об этом Уолтера Хартриджа – он вместе с Конни играет в бридж в соседней комнате.
– Самое грустное, – заговорила другая женщина, – заключается в том, что все обернулось бы гораздо лучше, не вздумай Ли поступить по-своему, наперекор всем. Ведь проектировщики предлагали компромисс, который был намного лучше того, что мы имеем сейчас.
– У меня сложилось впечатление, – я вспомнил, что говорил мне Ли, – будто Адлер покинул Фонд истории Саванны из-за несогласия в вопросе строительства жилья для черных в Викторианском районе.
Услышав мои слова, курившая женщина ожесточенно загасила окурок своей сигареты.
– Я больше не могу! – в сердцах воскликнула она. – Еще немного, и я просто сойду с ума! Синтия, мне плевать на ваше расписание, я хочу выпить сейчас. С этими словами дама налила себе джина. – Ли Адлер никогда не покидал Фонд истории Саванны, его попросту вышвырнули оттуда, – продолжала женщина. – И было это в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, а с проектом жилья для черных он выступил каких-то пять лет назад. Одно не имеет никакого отношения к другому. Конечно, Ли хочет предстать перед всеми более благородным, чем он есть на самом деле, рисует себя этаким охранителем старины с развитым чувством социальной справедливости. Он утверждает, что создает расово-смешанный район. Чушь! Надувательство! Он создает новое черное гетто. Это не истинная интеграция, это просто новая сегрегация.
Ли был морально уничтожен, когда его выгнали из Фонда истории Саванны, ведь он являлся президентом на протяжений шести лет, это была его жизнь. Ему требовалось показать, что он и сам на что-то способен, и в качестве подходящего средства он ухватился за Викторианский район. Он сумел разработать схему использования федеральных денег для покупки и реставрации исторических домов и субсидирования неимущих нанимателей. Такая работа не имеет ничего общего с благородными общественными целями. Это просто способ финансирования проекта сохранения исторического жилого фонда, при этом обязательным условием являлось сохранение самого Адлера во главе всего проекта. Он утверждает, что нашел путь реставрации домов без выселения коренных жителей, словно Викторианский район был когда-нибудь черным или даже смешанным.
Так вот, это неправда. До середины шестидесятых там жили исключительно белые представители среднего класса. Если бы не ослиное упрямство Ли, то частный рынок жилья сам бы позаботился о Викторианском районе, и, поверьте мне, черные остались бы в этой центральной части города. Конечно, общественное строительство и распределение жилья необходимы, тут я с вами согласна, но Викторианский район – не самое лучшее место для этого.
Женщина очень доходчиво объяснила мне, что дома в Викторианском районе по большей части деревянные, а это значит, что очень велика страховка на случай пожара. Кроме того, из-за большой жары и влажности стены надо постоянно подновлять, потому что краска быстро от них отстает.
– Приходится платить за поддержание нормального состояния домов деньги, не подъемные для федерального бюджета и нищих нанимателей, – добавила она. – И не надо думать, что Ли проводит качественную реставрационную работу, – продолжала моя собеседница. – Нет, он начиняет дома современной техникой, но одновременно лишает милых викторианских деталей, например, луженых потолков. Да и содержание домов оставляет желать лучшего. Вы посмотрите на них – на все, а не на те, которые он так любит показывать заезжим визитерам. Краска лупится, перила ломаются. Через два-три года отреставрированные дома уже невозможно отличить от стоящих рядом развалюх.
Через дверь мне было видно, как девушки ходят от стола к столу, собирая пустые стаканы из-под воды.
– Я могу взять на себя смелость и утверждать, – говорила между тем женщина, – что не вижу ничего страшного в превращении этого района в спальный. Почему-то такая перспектива вполне устраивала Ли, когда речь шла об историческом центре. Да, он остановил этот процесс, но, посмотрите, что получилось в результате. Здания в Викторианском районе резко упали в цене. Там полно домов, но нет покупателей. Тем самым Ли Адлер заморозил процесс сохранения этого района. – Но сам Адлер сказал мне, – возразил я, – что реставрация Викторианского района не повлияла на цены и даже стимулировала частные инвестиции. – Это просто ложь, и никто не понимает это лучше самого Ли Адлера. Один из его сыновей купил дом на Уолдбург-стрит и великолепно его отреставрировал. Но когда настало время его продавать, то не нашлось ни единого покупателя, а за дом просили ни много ни мало сто тридцать пять тысяч долларов. Цену снизили до девяноста семи тысяч, и его все равно никто не хочет покупать, потому что этот лакомый кусочек стоит в море черных трущоб.
– За пределами Саванны люди считают, – вмешалась в разговор Синтия, – что Викторианский район – это успех в деле сохранения исторического жилого фонда, потому что так говорит Адлер. Они проглатывают эту наживку. Принц Чарльз оказался последним в длинной череде подобных простаков.
– Но что на самом деле раздражает больше всего, – вторила ей другая женщина, – так это самомнение Адлеров – они вообразили, что могут быть арбитрами в вопросах морали и нравственности. От этой мерзости хочется кричать. Я устала от претензий Ли, меня тошнит от деятельности Эммы. За что только на нас свалилось это наказание? Что мы сделали?
– Очень многое, – подал голос седовласый мужчина. Обе женщины удивленно воззрились на него. Мужчина продолжал доброжелательно улыбаться.
– Ли – заметная фигура саваннского общества, не так ли? – вкрадчиво спросил он. – Он входит в клуб «Котильон», который спонсирует балы дебютанток. Он – один из пятнадцати выдающихся джентльменов клуба «Мадейра». Он является членом Чатемского клуба, где может время от времени выпить, закусить и посмотреть на крыши исторического района, который он столь успешно восстановил.
Женщины опасливо кивнули, не вполне понимая, куда клонит седовласый.
– Он играет в гольф в Саваннском гольф-клубе, – продолжал между тем мужчина. – Итак, Ли Адлер – представитель саваннской элиты. Или все могут думать, что он является таковым. Но на самом деле он не принадлежит к подлинной элите, не так ли? У нас есть один маленький способ указать каждому его истинное место. Мы говорим человеку: ты можешь зайти вот сюда, но не дальше, потому что ты не один из нас. Для того, чтобы это сказать, у нас есть Оглторпский клуб и яхт-клуб. – Человек говорил тихо, как старый добрый профессор. – Ли Адлер – еврей. Очень многие его друзья являются членами Оглторпского клуба и яхт-клуба, а он нет.
