Александр Новиков - Записки уголовного барда
— Отрядник будет спрашивать, что было, скажешь, ничего не было. Я этот вопрос с потерпевшим, хе-хе, подработаю, — лукаво подмигнул он одним глазом. — После свиданки, надеюсь, не обделишь вниманием, а?.. Тут ведь как, Санек, в лагере: не все, что гребешь лопатой, надо грести под себя, хе-хе... Это — первое. Второе: не та лопата золотая, что из золота, а та, которую правильно употребляют. Да. А третье? А третье — если кто первые два правила не усвоил, может случиться, что в!сь срок будет на себе испытывать, что крепче: морда или лопата. А-га- га!.. — И уже в полный голос заорал: — Правильно я говорю, Вовик? А?.. Вовик-хуеголовик! А-га-га-га!..
Глава 13
Свидание
Утро разорвалось привычным воплем Лысого на подъем, грохотом сапог, беготней по лестнице и звоном банок с кипятком.
— Выходим, выходим, строиться!
Народ, кто бегом, кто с ленцой, потянулся к выходу.
Захар, проходя мимо моего шконаря, бросил на ходу:
— Новик, остаешься на выходной.
— С чего?
— Из нарядной позвонили, жена приехала. Остаешься на свидание.
Тут как тут нарисовался Лысый. Улыбался он так радостно и светло, будто приехали не ко мне, а к нему. И не на свидание, а забирать насовсем.
— В столовую сегодня можно не ходить, хе-хе, в такой день — западло. Как говорится, освобождай тару, хе-хе!..
— Как говорится, чем больше на свиданке съешь, тем меньше в зону завозить, а-га-га! — в тон Лысому добавил Захар.
Обернулся на петушатник и крикнул игриво:
— Правильно я говорю, граждане куры?! А?.. Чуча, крыса, все до последней корки спорол на прошлой свиданке. Обертки даже, говорят, падла, сожрал! А курятник ничем не подогрел. Лишить тебя, козла, свиданки, что ли?.. А-га-га!..
«Уголок Дурова» угодливо подхихикивал.
— Дурной пример — заразительный, — не унимался Захар, — ну, да у них тут в уголке свои законы. А настоящий мужик — он на свиданке есть не должен, а-га-га! — должен жратву в зону загнать, кентов подогреть. Хуля с петухов пример брать, правильно я говорю? Керин... Славка, правильно?
— Если б кентов, а то — ментов, — зловеще отшутился Славка, многозначительно поглядев в сторону Захара.
Его грев с прошедшего свидания спал ил ся. Как и по чьей вине — концов теперь не найти. Но он был твердо уверен, что без захаровской руки не обошлось.
После проверки я ходил кругами по двору, прикуривая одну сигарету от другой. Было над чем подумать. Свидание могло быть одни сутки, а могло быть и трое. На первый раз никому больше двух суток не давали. Да и то, чтобы получить их, нужно было ходатайство начальника отряда. А для меня какое могло быть ходатайство? Только в изолятор. Три дня — это для тех, кто «перевыполнял...», «зарекомендовал...» и «встал на путь исправления». То есть не для меня. Идти, по совету Захара, просить Грибанова? При этой мысли меня даже передернуло.
С такими думами я, улучив момент, незаметно двинул в клуб.
— Филаретов тебя сам вызовет, я так думаю, — успокоил Файзулла. — Наверняка сначала с женой побеседует, узнает — кто? что? откуда? Это его замполитская работа. А потом — с тобой.
Через пару часов запыхавшийся штабной шнырь, влетев в клуб как на крыльях, с порога выкрикнул:
— Новикова — к замполиту, срочно!
Кабинет Сан Саныча, в отличие от дюжевского, был светлым, просторным и обставлен резной мебелью местного ширпотребовского производства. На стене, над головой, висел портрет Горбачева. На противоположной —
Дзержинского. Сам хозяин кабинета был подчеркнуто радушным. Это был розовощекий, плотного телосложения, очень опрятный человек, одетый в белую рубашку с галстуком. Под кителем она особенно подчеркивала его причастность к политико-воспитательной работе.
— Разрешите?.. Здравствуйте. Осужд...
— Ладно, ладно, заходи, садись. Присаживайся, хе-хе. Сидеть — ты уже и так сидишь.
Я присел на свободный стул напротив, лихорадочно обдумывая свои шансы выпросить для свидания трое суток.
— Давно хотел вызвать тебя, но не стал этого делать в спешке — пусть сначала другие вдоволь набеседуются, — улыбаясь, сказал он, кивнув головой в сторону. Именно там, за стеной, находился кабинет Дюжева.
— Да я и сам к вам хотел напроситься, — поддержал я.
— В общем, так. Приехала к тебе на свидание жена. Я с ней беседовал сегодня в главном штабе, за забором. Рассказал, какие у нас правила, порядки — чтоб глупостей не наделала, деньги, там, в стельку не прятала или чтоб через забор не перекрикивалась, да в зону через кого попало не передавала. В общем, провел, так сказать, воспитательную работу. Она тут уже отличилась — сама тебе расскажет.
— Спасибо. Вроде бы за эти два года уже научилась...
— Ну, я на всякий случай. А насчет тебя — тут были всякие разговоры. И хорошие, и плохие. Короче говоря, чтоб долго не рассуждать, я подписал трое суток. Не потому, что Мустафа приходил, а просто так — авансом. Он, кстати, сам у меня вот-вот свидания лишится или в изолятор угодит — оборзел немного. Лично посажу, дождется...
Говорил он отрывисто, твердо, но абсолютно беззлобно. Ясно, что никуда он Мустафу не посадит и ничего его не лишит. Только, как говорится, — «чтобы жути нагнать».
— Грибанов приходил, жаловался на тебя. Но меня не сильно разжалобишь. В клуб ходить можешь, разрешаю. Но в сво-бод-но-е от работы время. И по выходным. Осенью будет смотр самодеятельности всех колоний управления. Там ближе к делу и видно будет. С Нижниковым я говорил. Он, правда, не очень со мной согласен. Короче говоря, пару лет тебе придется на разделке поработать, а там что-нибудь полегче найдем. А пока ходишь к Мустафе — вот и ходи. Грибанов будет интересоваться— скажешь, Филаретов поручил к Дню лесника концерт готовить. Все. Иди на свиданье, задерживать не буду.
— Спасибо. Александр Александрии.
— Ладно, ладно, давай...
Я вышел. Наверное, с улыбкой на лице.
Поезд Свердловск—Приобье, которым ехала Маша, прибыл рано утром. По дороге, разговорившись в купе с попутчиками, она познакомилась с семьей, жившей в том самом поселке, где стояла наша колония. До полудня, до того часа, когда начнут запускать приехавших на свидание, нужно было где-то переждать, и они очень любезно предложили остановиться у них. Семья оказалась действительно очень доброй и гостеприимной, впоследствии много нам помогавшей. Глава семьи работал вольнонаемным в каком-то управлении, его супруга — бухгалтером в конторе рядом с колонией.
Оставив вещи, Маша пошла в администрацию лагеря узнать распорядок и оформить соответствующие документы. Располагая запасом времени и движимая духом видавшей виды «декабристки», а может быть, из разведывательных целей, пошла Машенька по рельсам вдоль заколюченного забора туда, где, как ей казалось, мог находиться я.
Железнодорожный путь вел к участку, где я совсем недавно грузил березовыми плахами товарные вагоны. Их крыши выступали над кромкой ограды, увенчанной кольцами «колючки» и «путанки». На них стояло несколько парней, выглядывающих по всей вероятности кого-то из своих, приехавших также на свидание.
Залезать на крыши было строго запрещено, но что могли сделать часовые на вышках? Только накричать или звонить в штаб. К этому уже все привыкли, а потому считалось, если ненадолго — то можно. Это была почти полувековая традиция. Люди, приехавшие даже не на свидание, а просто так — матери, жены, отцы, братья, — приходили сюда. Кто- то кидал водку в грелке, кто-то связку сигарет, кто-то просил позвать «перебазарить». Иногда это удавалось. Стоящие на вагонах, завидя их с котомками, первыми орали:
— К кому?!. К кому?!.
— К Иванову!..
— Из какого отряда?!.
— Из девятого!.. Можете позвать сюда?!
Людям, которые приехали впервые, казалось, что «позвать сюда» — это все равно что вызвать ученика на минуту из класса, не дожидаясь перемены. И недоумевали или пугались, когда им в ответ кричали:
— Нет, не можем! Он очень далеко отсюда!
Биржа, или «промзона», была в длину более километра. Поэтому добежать из конца в конец было не так-то просто. А кроме всего, надо было знать куда бежать — вдруг по дороге нарвешься на начальство? По лагерному закону за добрую весть полагался магарыч со свидания, но при условии, что все прошло гладко. А если сдали? А если попался по дороге или хуже того — на крыше? Пиши пропало. Свидания лишали, невзирая на мольбы приехавших, а самого «соскучившегося» за уход с рабочего места и переговоры через запретку — в изолятор. Суток этак на десять—пятнадцать.
Разумеется, всего этого Маша не знала. Поэтому, проходя мимо забора, на окрик «Вы к кому?!» ответила честно и громко:
— К Новикову Александру!.. Десятый отряд!
Кто такой Новиков, в лагере дважды объяснять было не надо. На вагон полезли все, кто мог лазить. Желающих посмотреть, кто приехал, было больше, чем мест на крышах. Может быть, и побежали звать, но меня в тот день оставили на выходном, и я ходил вдоль барака, смоля сигарету за сигаретой.
