Макар Троичанин - Да пошли вы все!.. Повесть
Иван Ильич показал рукой под письменный стол.
- Сам выбрал место.
- Раненые и больные звери всегда прячутся, - объяснил ветэскулап, - но нам придётся его извлечь.
Он ушёл в ванную и вымыл руки. Вернувшись, расспросил, что и как делали. Удовлетворённо кивнул головой и попросил освободить стол.
- Клади сюда вместе с подстилкой, - приказал воспрянувшему духом хозяину, свалившему ответственность на знающего человека.
Легонько волоком вытянув приподнявшего голову Дарьку, Иван Ильич кое-как подсунул руки под одеяло, поднял не сопротивляющегося обмякшего малыша и осторожно уложил на операционный стол. Пациент словно понимая, что ему хотят облегчить страдания, не дёргался, не пытался встать, а только тихо утробно ворчал, не открывая глаз.
- Придерживай за голову и туловище, - опять приказал Айболит ассистенту, и тот, послушно убрав свитер, наложил на страдальца знакомые тому руки, наклонился, почти касаясь лицом заострившейся морды, и что-то говорил, сам не понимая, успокаивая и отвлекая внимание от чудодейственных рук опытного врача. – Хорошо, что обмыл по свежаку, - похвалил эскулап хозяина, не ставшего отказываться от чужой заслуги.
- Можно? – не вовремя вошла Марья Ивановна с большим фарфоровым чайником, очевидно сервизным, и тарелкой подрумяненных жаром ватрушек с творогом. Она переоделась в то самое синее платье и явно приготовилась разделить чаепитие с хорошим соседом.
- Можно, - разрешил Пётр Алексеевич, мельком взглянув на неё.
- Принесла чай, - стушевалась она при виде двух мужчин и распластанного на столе пса.
- Поставьте, пожалуйста, на кухне, - приподняв голову, недовольно попросил Иван Ильич.
- …и приходите попозже на чаепитие, - пригласил за хозяина деликатный лекарь, не отрывая чутких пальцев от Дарьки.
- Нет, нет, - засмущалась Марья Ивановна, унесла чайник и аппетитные ватрушки в кухню, - извините, - направилась к выходу, - спасибо, мне ребятишек надо кормить.
Когда ушла, Курочкин спросил Ивана Ильича:
- Кто?
- Соседка, - пробормотал тот, и Пётр Алексеевич, взглянув на его нахмуренное лицо, понял, что большего не услышит.
- Ничего страшного, - вынес вердикт собачий профессор.
Иван Ильич, ещё не веря, как-то сразу обмяк, жалко улыбнулся и, прижавшись щекой к малышу, забормотал бессвязно и счастливо:
- Всё, Дарька, всё, маленький. Ты – хороший! Всё у нас в порядке, скоро выздоровеешь.
А малыш только глухо и тихо ворчал, повизгивая, будто просил, чтобы оставили его, наконец, в покое.
- Кожу ему изрядно подрали и содрали вместе с шерстью, но глубоких укусов нет, - объяснял специалист, что такое «ничего страшного». – Возможно, повреждена мышца передней лапы.
Он открыл медчемоданчик, достал маленькую клизму, какой-то порошок в пузырьке, две ампулы с подозрительной жидкостью и шприц.
- Сейчас мы ему раны обеззаразим и подсушим и сделаем втыки от шока и витаминный. Держи крепче!
«Опять!» - чуть не вырвалось у бедного измученного хозяина, но он напрягся и снова плотно сжал любимца в тёплых ладонях. Набрав в клизму порошка, Пётр Алексеевич к радости Ивана Ильича не сунул её, куда обычно суют, а опушил раны, грубо отгибая шерсть и не обращая внимания на стоны то ли пса, то ли удерживателя.
- Есть, - закончил экзекуцию. – Теперь вколем. Держи!
Иван Ильич отвернулся. Он страшно боялся уколов и предпочитал вакцинациям самые мучительные простуды. А Дарька только чуть дёрнулся и напрягся, перестав ныть.
- Вот и всё.
Медбрат ещё раз глубоко вздохнул, отпуская затихшего малыша.
- Больше ничего не будешь делать? – с опаской спросил у лекаря. Как-то незаметно они перешли на «ты».
- Не буду, - обнадёжил тот. – Теперь ему нужен полный покой и тепло. – Защёлкнул страшный чемоданчик и приказал: - Бери на руки, а я подвину стол к батарее.
Иван Ильич осторожно поднял маленькое израненное тельце, а Пётр Алексеевич поставил стол к окну так, что радиатор оказался в открытом пространстве под столешницей.
- Клади.
Нянька с большим удовольствием и аккуратностью выполнила приказание, ещё раз выдохнув «а-ах!», и с трудом распрямила напряжённую спину, а Айболит укрыл больного свитером. Дарька не реагировал, и было непонятно: то ли уснул, то ли отключился.
- Он в нервном шоке, - то ли успокоил, то ли снова взволновал хозяина лекарь. – Думаю, что так пролежит дня три, а то и больше. Есть не будет, а воду поставь ему под стол. Лучше бы укрыть его чем-нибудь полегче, чтобы не давить на раны.
Курочкин ушёл в ванную мыть руки. Вернувшись, попросил:
- Утром позвони, расскажешь, как провели ночь, и как вообще он себя чувствует. Я, конечно, и без звонка обязательно приеду, но не знаю, когда позволят другие пациенты. В общем – покой, покой и тепло.
Он критически оглядел хозяина, присевшего на корточки у стола и неотрывно глядящего на Дарьку. Сам Пётр Алексеевич уселся на диван и, закинув трудовые руки за умную голову, сладко потянулся.
- Слушай, не мори себя голодом – сам свалишься. Давай-ка переоденься и иди прогуляться, а я подежурю.
Иван Ильич лишь сейчас увидел, что рубашка спереди в небольших пятнах крови, а брюки помялись.
- Переодевайся, переодевайся, - поторопил доктор Айболит, - я отвернусь.
Торопливо сбежав по лестнице, Иван Ильич остановился у подъезда, не зная куда идти, посмотрел на своё пустое окно и пошёл неспешно куда глаза глядят. Вышел за квартал и законченным бездельником похилял по улице, не видя и не воспринимая ничего. Нервы! Забрёл в магазин, бесцельно пробежал усталыми глазами по полкам, соображая, что понадобится им с Дарькой и наткнулся взглядом на сверкающую разноцветным стеклом витрину разнокалиберного пития. Он выбрал пузатую бутылку четырёхзвёздочного коньяка, вспомнив, как они с Петром Алексеевичем скрепили знакомство этим южным напитком. В шарашке же вполне удовлетворялись более целебным северным девяностошестипроцентным спиртом, предназначенным для приборов и добываемым в прекрасные дни Брызгловым. Прихватил и пару лимонов и даже плитку шоколада, а заодно, как обычно, пару пачек пельменей. Отоварившись и обрадовавшись, что можно возвращаться, рванул домой в ускоренном темпе, с удовольствием посматривая на усталых некрасивых прохожих, возвращавшихся с нудной каторги. Голова прояснилась, в душе, нарастая, крепла вера в лучшее. По лестнице взбежал как зрелый юноша, не обременённый семейными заботами.
- У нас всё о кей! – не удивился Пётр Алексеевич его скорому возвращению. – Я тут без тебя пытался соблазнить соседку, но она не поддалась, верная соседу. Вдова?
- Да нет, - разочаровал Иван Ильич. – Муж – законченный алкаш, с неделю назад ушёл из дому и пропал.
- Дай-то бог! – неизвестно кому пожелал добра добрый доктор. – Придётся нам пить чай тет-а-тет.
- И не только чай, - улыбнулся хозяин, вытаскивая из пакета эликсир и хвастливо поднимая в руке.
- О-о! – обрадовался медик, противник алкоголя. – Славно! Покукарекаем вволю, - сообщнически подмигнул Курочкин Петушкову. – Не волнуйся – пёс спит, а сон – лечит.
Иван Ильич всё же не удержался и взглянул на затихшего малыша и, успокоившись, пошёл на кухню готовить жертвенный пир.
- Пельмени будешь? – спросил жреца.
- Непременно, - не отказался тот, присоединившись к хозяину. Заинтересованно повертев в руках бутылку и прочитав вслух красочную этикетку, похвалил: - Армянский! Знаешь толк, - и добавил ехидно: - Армяне всегда закусывают марочный коньяк пельменями.
Иван Ильич молча достал из холодильника лимоны и шоколад.
- На!
- Уел! Сдаюсь! – поднял руки Курочкин.
- Тогда помогай, - подал ему хозяин нож и блюдечко.
Вдруг послышался какой-то непонятный глухой стук. Оба насторожились. И обалдели, изумлённо вытаращив глаза: из комнаты на трёх припрыгал Дарька. Покрутился на пороге циркулем, описывая окружность поднятой передней лапой, и тяжело улёгся на привычное старое место поперёк порога. Улёгся, но глаза не закрыл, наблюдая за тем, чем заняты недобросовестные лекари, бросившие больного без присмотра. Убедившись, что в их вошкотне нет ничего достойного внимания порядочной собаки, он завалился на здоровый бок и закрыл глаза.
- Подстели что-нибудь и накрой, - распорядился Пётр Алексеевич, стараясь не очень скрести ножом по блюдечку, разрезая лимон на тонюсенькие дольки.
Иван Ильич на цыпочках перешагнул через сторожа, принёс укрывной свитер, безжалостно полоснул ножом от ворота до подола и, подойдя к Дарьке, опустился на колени.
- Дарька, давай подстелем, а то замёрзнешь.
Малыш вопросительно открыл глаза, а хозяин, по частям приподнимая тёплое тело, ставшее почему-то тяжёлым и как будто бескостным, сам, без чужой помощи, подсунул полсвитера, а второй половиной укутал пса, благодарно закрывшего глаза. Подумав, пошёл в кладовку, снял рабочую куртку и заткнул дыру в двери, чтобы не дуло. Вернувшись, чуть слышно попенял Курочкину:
