Кевин Брокмейер - Краткая история смерти
Скрипучие пингвиньи голоса внезапно замолкли, потом послышались снова и наконец постепенно затихли. Лори прислушивалась к хлопанью крыльев, когда лежала, дрожа, в палатке. Она проголодалась — или по крайней мере понимала, что должна проголодаться, но никак не могла набраться сил, чтобы вылезти из спальника. Лед на горловине замерз толстым слоем, и требовалось немало усилий, чтобы протиснуться.
Если она не замерзнет насмерть, то почти наверняка умрет от голода, и Лори это знала.
«Лори Берд, — будет гласить надпись, вслед за датами рождения и смерти. — Лори Берд. Не навсегда, но все-таки долго».
Белые нити тянулись по полу палатки, сквозняк превращал их в прямые линии. Часть снега намело внутрь, когда Лори открыла вход, но отчасти он образовался от ее собственного дыхания, которое замерзало, оказываясь в воздухе, и оседало на пол длинным шлейфом белого порошка.
Белый порошок. Корпорация «Кока-кола» запустила так называемую «кампанию белого порошка» всего за месяц до отправки Лори в Антарктику. Акция последовала за очередной бактериологической паникой, когда несколько тысяч человек по всей стране, особенно обитатели маленьких домов, разбросанных вдоль вылинявших шоссе, обнаружили у себя под дверью пакеты, полные белого, почти бесцветного порошка — оспа, сибирская язва и скарлатина с доставкой на дом. Пакеты перестали приходить через неделю, так же внезапно, и никого не арестовали и не посадили в тюрьму. Но вскоре после этого миллионы людей получили по почте жесткие картонные конверты, из которых на руки адресатов высыпался зернистый белый порошок. Полицию, врачей и спасателей замучили звонками. Администрация тысяч городов и округов включила тревожные сирены. Быстро выяснилось, что порошок — всего лишь безвредное моющее средство. Внутри каждого конверта лежал купон, гласивший: «Стирайте цены с „Кока-колой“. Купите одну двухлитровую бутылку, получите вторую бесплатно».
Обе палаты Конгресса и редакторские колонки нескольких сотен газет сурово критиковали корпорацию за подобную опрометчивость. «Кока-кола» выпустила обращение, в котором извинялась за беспорядки, случившиеся в ходе рекламной кампании. Директора заверили публику, что никого не намеревались пугать. Но в течение нескольких недель после инцидента продажи двухлитровых бутылок колы удвоились и утроились.
Партизанская реклама, вот как это называлось.
Лори, должно быть, снова уснула — когда она открыла глаза, то поняла, что больше не слушает дискуссию о «кампании белого порошка». Она находилась не в конференц-зале, примыкающем к ее кабинету, и не в здании «Кока-колы». Она по-прежнему лежала в палатке. Корочка льда вокруг глаз оттаяла, пока Лори спала, и свет впервые за несколько месяцев стал ярче. Лори видела все с необычайной отчетливостью. Серебристая пластина походной плитки, покрытая запекшимся светло-коричневым сиропом. Изморозь на стенках в форме веера. Двойной ряд черных стежков, которые тянулись по потолку палатки, словно вереница муравьев. Полусъеденный кусок пеммикана в углу, испещренный следами зубов, и неоткрытый пакетик с гранолой. Похожая на попкорн шишечка льда, которая намерзла на молнии спальника.
Лори испугалась не только тому, что все видела, но и тому, что все слышала. Ей никогда не приходило в голову, что свет способен улучшить и зрение и слух — но, несомненно, так оно и было. Какой-то пингвин, например, тщательно чистил перья. Ткань палатки гудела на ветру. Глубоко подо льдом проплыла большая стая рачков.
Даже стук собственного сердца стал отчетливее, ровнее и сильнее, как будто Лори была под водой. Чем внимательнее она прислушивалась, тем громче становилось биение, пока оно не начало отзываться во всем теле. Оно было повсюду — в ногах, в животе, даже в мочках ушей. Потрясающе.
Лори закрыла глаза и стала слушать. С ней происходило что-то необычное. Ее плоть обтягивала сердце крепко и туго, словно идеально сидящая мембрана, которая стучала, стучала, стучала. Кровь шла по венам миллионами горячих волн, их было больше, чем казалось возможным, и все-таки им хватало места внутри. Лори не понимала, отчего стала такой большой. Огромной, как лес, как город. Сердце достигло размеров озера, и в нем можно было плавать. Больше она ничего не слышала. Звук наполнил Лори, и она задрожала. Он наполнил палатку, а потом весь мир.
13
СТУК СЕРДЦА
Минни снова не могла заснуть. Сколько ночей она пролежала в постели рядом с Лукой, легонько касаясь рукой его спины и дожидаясь, когда же темнота ее затянет? Не каждую ночь, но все-таки немало. Она перепробовала самые разные средства, которые ей предлагали, — мелатонин, красное вино, прогулки перед сном, чай с ромашкой, — но ничего не помогало. Дремало тело, но не мозг. В том-то, признаться, и состояла проблема. Мозг Минни напоминал колесо рулетки, с лязгом вращающееся бесконечными кругами, и она стояла рядом с этой рулеткой, наблюдая, как яркий серебристый шарик сознания прыгает туда-сюда.
В конце концов бессонница и есть избыток сознания, избыток жизни. С самого детства Минни считала свою жизнь волевым актом и следовала правилу «ты можешь сделать все, что задумала»… но ей не удавалось заставить себя заснуть. Единственным способом было вообще не думать о том, уснешь ты или нет, отказаться от собственной воли. Большинство полагают, что человек засыпает и начинает видеть сны, но, насколько понимала Минни, процесс шел в обратную сторону — ты начинаешь видеть сны и в результате засыпаешь. Она, впрочем, не видела сны, потому что непрерывно думала о том, что еще не спит. От мелочей, удерживавших ее внимание, росла вероятность того, что она продолжит об этом думать, и внутри ее раскрывались миллионы маленьких бутонов нервного напряжения — таким образом, она не могла начать видеть сны и, следовательно, заснуть.
Какой бардак.
Минни прислушивалась к медленному, ритмичному дыханию Луки во сне. Она слышала его столько раз, что с легкостью узнала бы на полицейском опознании. «Слушайте внимательно, мэм. Не торопитесь. Это дыхание человека, которого вы ищете?» «Да, офицер. Он говорит, что любит меня, но я не знаю почему».
Именно так сам Лука сказал в последний раз, когда Минни попыталась добиться объяснений:
— Я люблю тебя, но не знаю почему. Просто люблю. Разве этого недостаточно?
Вполне достаточно, но все-таки вопрос не давал ей покоя.
«Раз, два, три — спи», — приказала она себе, но, разумеется, напрасно.
Беспокойство и непрерывная работа мозга, в то время как она лежала в постели… это походило на жизнь в городе, не так ли? Все население страдало от избытка сознания, избытка жизни. Минни поставила городу диагноз. Жители проводили время в непонятном месте между жизнью и смертью, в промежуточном состоянии — свет выключен, но сон еще не пришел.
Целый город, ожидающий сна.
Тысячи людей, страдающих от бессонницы.
Минни описывала ступнями небольшие пересекающиеся круги — нервная привычка, которая появилась у нее примерно в то время, когда родители развелись. Ей было пятнадцать, и она только что перешла в старшую школу. Ноги, которые всегда немного мерзли, согревались от трения. Непрерывное колеблющееся движение, казалось, успокаивало. Мать обычно, проходя мимо спальни Минни, видела, как она качается под одеялом, закрывала дверь и ругала дочь: «Если не уважаешь других людей, живущих в этом доме, прояви уважение хотя бы к собственному телу, милочка!» Минни всегда смеялась в ответ. Она обожала мать и по-прежнему виделась с ней пару раз в неделю. Иногда она даже замечала отца, который перекусывал в кафе, бродил где-нибудь вдалеке, в толпе, или балансировал колодой игральных карт на горлышке бокала в задней комнате бара. Он всегда здоровался, и на лице у него возникало удивленное выражение, смешанное со страхом. Отец исчезал, прежде чем Минни успевала ответить. Вскоре после развода он приставил к груди пистолет и покончил с собой. Должно быть, решил сбежать от всего, что когда-либо знал. Уж точно он не ожидал вновь увидеть дочь.
Минни не винила его за бегство. Она понимала, что находится в лучшем положении, нежели многие в городе. Взять, к примеру, Луку, который не видел родителей, с тех пор как умер — ну или по крайней мере с тех пор как повстречал Минни. Только двух-трех соседей и горсточку студентов, у которых преподавал в течение одного короткого лета, проведенного с Лори.
Минни услышала, как он бормочет во сне, и перевернулась на бок. Она положила под голову ладонь. На мгновение ей показалось, что кто-то стучит в дверь. Потом Минни поняла, что слышит всего лишь стук собственного сердца. Тут до нее дошло, что это не может быть ее сердце.
Она никогда не принадлежала к числу людей, которые бродили по городу, слушая, как незримое сердце отсчитывает секунды. Минни всегда считала, что это нечто вроде массовой галлюцинации. Некоторые сосредоточились на том, о чем помнили или мечтали («от всего сердца», каламбурил Лука), а затем — абракадабра, фокус-покус — представили, что так и есть на самом деле. Но стук, который слышала Минни, не был воображаемым. Бум-бум. Бум-бум. Бум-Бум. Она лежала, прислушиваясь к нему, несколько часов, а когда вновь открыла глаза — за окном светило солнце. Несомненно, наступило утро.
