Сара Уинман - Дивная книга истин
Дрейк и Дивния сидели перед вазой с цветами за большим дубовым столом – свидетелем стародавних времен – и слушали рассказ Миры о ее жизни и ученичестве в пекарне Уильяма Джентли. При этом сама Мира сновала между большой печью, кухонной плитой и буфетом, накрывая стол для чаепития. Когда вынутый из печи хлеб достаточно остыл, она присоединилась к гостям и, усевшись, протянула Дрейку нож. Дивния заметила, что молодая женщина едва решается поднять на него глаза. На щеках Миры проступил слабый румянец, когда Дрейк поблагодарил ее, принимая нож, и встал со стула, чтобы нарезать хлеб.
Сделать вам бутерброд? – галантно обратился он к Мире, отрезая первый кусок.
Мои родители жили в доме напротив? – по окончании завтрака спросила Мира, указав на коттедж через дорогу от пекарни.
Нет, сказала Дивния. Это был дом Рады.
Ты уверена?
Еще бы. Рада была самым первым ребенком, которого я приняла. А ты стала последним.
Где же тогда был наш дом? – спросила Мира.
Идем, я тебе покажу.
Дивния взяла ее за руку, и все трое, покинув пекарню, зашагали вдоль Главного тракта. Так они прошли весь поселок и остановились перед последним домом, стоявшим на самой границе между застройкой и дикой природой.
Они жили здесь, сказала Дивния.
Здесь? – прошептала Мира.
Заросли подобрались так близко уже позднее, сказала Дивния. А когда-то дом этот был на виду и ему больше других доставалось от штормовых ветров, да и от людской молвы тоже.
И я родилась здесь?
Да.
Мира подергала входную дверь и попыталась открыть окна, на рамах которых толстой коркой засохла грязь.
Все заперто, сказала Дивния.
Я хочу посмотреть, что там внутри, сказала Мира.
Войдя внутрь, ты вернешься в прошлое, предупредила Дивния.
Знаю, сказала Мира.
После паузы она повторила это слово, но уже не столь уверенно.
Ой! – вскричала вдруг Дивния, хватаясь рукой за голову. Ты что такое вытворяешь, Дрейк?
Вместо ответа Дрейк продемонстрировал пару шпилек, выдернутых из ее волос.
Ну-ка, расступитесь, сказал он и, склонившись к замочной скважине, вставил в нее шпильки.
Кто-нибудь скажет волшебное слово? – спросил он.
Ерунда, сказала Дивния.
Замок щелкнул, Дрейк потянул на себя дверь, и та со скрипом отворилась.
Внутри дом был темен и мрачен. Паутина свисала со стен, как драпировка; потревоженные крысы кинулись врассыпную и исчезли в норах по углам; пахло сыростью, плесенью и еще чем-то гнетущим, чем-то сродни той тягостной атмосфере, которая – сколько помнила Мира – всегда присутствовала в их семье.
Печальное зрелище, вздохнула она.
Когда-то здесь было повеселее, сказала Дивния.
В дальнем углу гостиной внимание Миры привлек массивный объект, который она никак не ожидала здесь увидеть.
Пианино? – изумилась она, поворачиваясь к Дивнии.
Этот дом знавал и славные деньки. В том числе с музыкой и пением.
Но у родителей не было денег на пианино, возразила Мира.
В ту пору денежки у них водились, сказала Дивния.
Но не столько же, чтобы тратиться на пианино?
Вообще-то, твой отец его выиграл.
Что? Как?
В карты, кажется. Сейчас уже не помню подробностей, но помню, что все было по-честному, ему просто повезло.
А кто играл на этом пианино?
Да он сам и играл.
Мой па… Я не понимаю, призналась Мира. Разве он умел играть на пианино?
Еще бы! Он играл превосходно.
Мира приблизилась к инструменту. Провела рукой по растрескавшейся боковой панели. Заглянула внутрь и увидела мешанину из щепок и порванных струн, как будто кто-то основательно поработал дубинкой. Теперь голуби свили гнездо там, где некогда гнездилась музыка.
Это сделал папа? – спросила она.
Это сделало горе, сказала Дивния. И гнев. Он таким образом дал им выход. Полагаю, уж лучше так, чем вымещать это на ком-нибудь живом.
Между тем крысы осмелели и вновь стали скрестись по углам. Мира брезгливо повела плечами и направилась в соседнюю комнату.
Что здесь произошло? – тихо спросил Дрейк.
Смерть, сказала Дивния. После смерти Симеона местные решили, что деревня проклята, и тогда в них вселился страх. Они считали, что парень должен был погибнуть во Франции, как остальные, а не лишать себя жизни здесь, на глазах у всех. А если языки начнут болтать, они уже не остановятся. Так они и болтали – все громче и громче, на улице перед этой самой дверью. Жуткие слова были тогда сказаны, Дрейк. Причем в адрес скорбящей семьи. Люди могут быть очень жестокими, особенно если они напуганы.
Дивния дотянулась до руки Дрейка и крепко ее сжала.
А это что такое? – спросила Мира, возвращаясь к ним с ивовым обручем идеально круглой формы, украшенным перьями и раковинами моллюсков.
О, это ловушка для сплетен, сказала Дивния, поднося обруч ближе к глазам.
Что-что? – озадачился Дрейк.
Ловушка для сплетен. Моя мама научила моего отца делать такие штуки, а отец потом научил меня. Как видите, внутри кольца натянута леска, и она ловит сплетни, как паутина мух. Острые края мидий отсекают сплетни от их источников, после чего они попадают в раковины багрянок, а оттуда сплетням уже не выбраться. Ну а перья певчих птиц по краю ловушки очищают воздух от всех остатков и обрывков сплетен.
А как узнать, что сплетня попалась в ловушку? – спросила Мира.
По звуку, пояснила Дивния. У сплетен есть два хорошо различимых звука. В свободном полете они звучат, как скрежет корабельного борта о каменный пирс. А пойманная сплетня издает что-то вроде тоскливого вздоха – похожий звук можно услышать, если приложить к уху витую ракушку.
И она ткнула пальцем в одну из багрянок.
Самой Дивнии были хорошо знакомы эти звуки, поскольку такая же ловушка много лет висела перед ее фургоном и за это время собрала богатый улов сплетен, главным источником которых являлась миссис Хард. Сия особа испускала сплетни с завидной регулярностью, как спускало на воду броненосцы Британское Адмиралтейство. В ту пору ловушка висела по соседству с музыкальными подвесками, но звучала она совсем по-другому, никак не спутаешь. По сути, ловля сплетен была сродни ловле снов, но поскольку сплетни намного тяжелее, ловушку следовало подвешивать ниже. Сплетни стелились над самой землей, а сны витали в вышине, равно как и молитвы.
Очень важно отловить сплетни до того, как они начнут разлетаться и множиться, пояснила Дивния. Но некоторые ухитрялись проскользнуть мимо меня и потом заражали всех вокруг, как чума или холера.
Какого рода были эти сплетни? – спросил Дрейк.
Да о том же Симеоне, например. Вот почему я сделала эту ловушку для твоей мамы.
Мира взяла у нее обруч и поднесла его к уху.
Интересно, я когда-нибудь услышу звуки сплетен? – спросила она.
Надеюсь, что нет, сказала Дивния. Это плохие звуки, очень плохие. Никому не пожелала бы их услышать.
Они покинули дом, оставив прошлое за его дверью, и побрели по дороге в обратную сторону. Из тамошних вещей Мира взяла только ловушку для сплетен. Понемногу отстав от женщин, которые шли рука об руку, Дрейк задержался перед каменным крестом со списком павших сельчан, среди которых явно не хватало одного имени.
42
Нед Блэйни рыбачил в заливе, буксируя за кормой две длинные лески с блеснами. Всегда спокойный, надежный и основательный, Нед был легко узнаваем даже издали благодаря густой шапке кудрявых волос, выбеленных солнцем. Странно, что его до сих пор не взяла в оборот какая-нибудь девица, поговаривали в округе. Еще до войны Нед выказывал склонность к глубоким раздумьям. А после войны он вдобавок сделался тихим – глубоким и тихим, как залив, в котором он добывал рыбу и крабов.
В тот день он занимался ловом не на продажу, а просто ради удовольствия побыть наедине со стихией. Включил радиоприемник и стал крутить ручку настройки, пока не поймал знакомую мелодию: «Эти глупые вещи» в фортепианном исполнении Оскара Питерсона. Нед слушал и подпевал – точнее, пытался мычать в такт, поскольку не знал слов песни.
Он дотянулся до стоявшего под ногами термоса, отвинтил крышку и наполнил ее чаем. Потрогал лески, проверяя, не бьется ли на крючке добыча. Пока ничего. Прибавил громкость радио. Тут же мелькнуло воспоминание о войне, но он пропустил его мимо себя, как темную массу плавучих водорослей.
Приветственно-прощальным жестом Нед поднял термосную крышку к небесам – хотя он и не верил в рай, но куда-то ведь надо было поместить его брата, а голубой купол над эстуарием был ничуть не хуже любого другого места.
За старые времена, сказал он.
43
Старые времена, казалось, вернулись на берег реки. Жизнь снова наполнилась смыслом, надеждами и ожиданиями. По речной долине разносились эхом звуки строительных работ и женский смех, и Дивния была неожиданно вытянута из старческой дряхлости, как по весне вытаскивают на свет семенную картошку из холодного темного погреба. У нее почти не было времени думать о Смерти, ибо деловая суета, шум и молодые голоса задвинули такие мысли далеко на задний план. Снова требовалась ее помощь – причем реальным людям, а не каким-то призракам из сновидений. И Дивния, уже успевшая подзабыть, как вдохновляет человека сознание собственной нужности и полезности, буквально оживала на глазах.
