Толмач - Гиголашвили Михаил
Напоследок сообщу, что в партии даже касса взаимопомощи есть, на случай травм, ментов и морга. Если с кем несчастье – сейчас же казначей выезжает. За бабки все неполадки устранить можно, кроме смерти, хотя в морге больше всего, оказывается, дерут – выходит опухший бальзамировщик со шлангом на шее и условия ставит: «Не дадите, ребята, на десять бутылок с закусью, так мы вашего дружка выпотрошим, а потом не газетами, как честных покойников, за которых уплочено, а какой-нибудь гадостью, гнилыми опилками, например, набьем!.. Так что думайте!..» Ну, когда такое услышишь – чего еще думать, как не дать?.. Хотя врет бальзамировщик – газетами сейчас уже никого не набивают, это раньше на рубль «Правдами» двух больших покойников нашпиговать можно было, а теперь бумага дорога, а типографская краска так плоха, что из трупа капает и другие казусы случаются. Такая вот партия. Узнай при случае, можно ли заочно в нее поступить – с умными людьми и на расстоянии пообщаться приятно.
С этим Шаломчиком и тут, в Германии, неприятная история приключилась: поймали его за пьянку за рулем, отвели к судье, тот постановил: «Лишение прав на год, штраф 2,5 тысячи евро, или на месяц в тюрьму». Ну, Шаломчик пересчитал в уме и решил идти в тюрьму, месяц перекантоваться в санаторных условиях. Пришел в тюрьму, попросился, дескать, так и так, месяц у вас отсидеть должен, вот приговор, не возражаете?.. Возражаем, отвечают, места нет, видите, на улице холодно стало, к нам люди садятся, чтобы иметь крышу и еду на зиму, так что ждать придется до весны, а там тоже неизвестно, будут ли места. Ну, плюнул Шаломчик и заплатил штраф, а то мог бы и дешевле отделаться.
А от морга, тюрьмы и сумы никто не застрахован, это точно. Вот недавно под велосипедиста угодил. Конечно, куда хуже могло быть: в турбину самолета втянуться или под рухнувшее дерево попасть. Но пронесло. Синяком отделался. Велосипедист вякает, что он, мол, по своей дорожке ехал, а я не вовремя качнулся. А какое его дело, когда я качнулся?.. Раз качаться не запрещено, значит, разрешено, тут все так. Будь он проклят, этот спортсмен!.. Дальше как ни в чем не бывало поехал, а я, под стрессом, еще полчаса у ратуши сидел. Стыдно. Тут бургомистр ходит, туристы щелкаются, свадьба шушукается: «Пьяница, мол!» – а встать не могу, тело ломит после падения. Ну, мне к мучениям не привыкать. Посидел, отдохнул, об аспирантке вспомнил – и ноги сами понесли за сорокаградусным лекарством, а потом – к ней в общежитие, Кафку и Камю обсуждать. В жизни вообще себя надо постоянно, как осла в цирке, чем-нибудь поощрять. Сделал что-то – вот тебе сахар. Удалось то-то – вот тебе морковка. Плохо только, что в конце уже за самые малые подвиги поощрение требуется: дошел от кровати до стола – вот тебе штрафной, добрался от стены к унитазу – вот тебе сто грамм за то, что акцию до конца довел…
К слову, на Западе есть даже профессия такая – «Aktionskünstler» (мастер по акциям, творец акций, художник-акцист, словом). Этим австриец Флац славен. Начал с того, что в синагоге между двумя гонгами вниз головой повесился и бритым черепом о них бился. Потом в резной стол-рококо кельтский топор вонзил. Жуткое зрелище было!.. А недавно в Берлине воздушную акцию провел: прилетел на вертолете, над толпой покружил, ободранную коровью тушу из простыни вымотал и вниз, на толпу, сбросил – война, мол, пришла. А сам, обмотавшись кровавой простыней, на тросе алым ангелом парил.
Другой швейцарец еще лучше придумал: собрал народ перед домом с закрытыми ставнями и шампанским угощал. Потом выстрелил из пистолета – ставни распахнулись, а из каждого окна по стулу выпрыгнуло!.. Эффектно!.. Или кровать в четыре сапога ставит – и она вдруг в высоту скакать начинает!.. Полные до краев чаши так ловко друг под дружкой установил, что одна – последняя – капля заставляет воду из чаши в чашу переливаться. Или придумал машину, которая конфетами швыряется: ты в зал входишь, а тебе в харю трюфели летят.
Между прочим, у нас тут недавно тоже одна акция произошла. Художник ее, правда, не планировал – сама провелась (хорошо, что без смертельного исхода). Год назад этот художник, тоже наш бывсовчел, мой приятель, на одну плодотворную идею набрел – из тонкой проволоки и алюминиевых трубок объекты мастерить. Моторчик объект вращает, проволока под светом играет, люди смотрят – любуются, а художник рад: ему за выставку деньги платят. Вот получает он заказ от мэрии – свить большую громадину и на конгрессе по техосмотру повесить. И обещают столько заплатить, что художник месяц-другой пивом обеспечен будет по уши, за глаза и выше крыши.
Начинает он вить, как сумасшедший. Вьет и вьет, как Вий, этот объект, разные детали придумывает. Потом идет в магазин за моторчиком. Тех, которые он обычно берет, нет. Есть другие. Продавец-турок говорит: «Вот есть другие, турецкие, но не хуже немецких, да и дешевле немного». Ну, Вий, бывсовчел, хочет верить продавцу на слово. Тем более что и дешевле – что может быть лучше?..
День открытия очень эффектен: на сцене президиум сидит, объект под потолком вращается. Все ахают, охают и поздравляют. Вий рад и пьет пиво. А на второй день в скучный зал даже не входит, глупых докладов не слушает, в буфете с продавщицами кокетничает и с шампанского прямо начинает.
Вдруг слышит сильный звон, но пока не знает, где он. Видит завхоза, идущего на него с каменным лицом, и понимает, что звон грянул не зря. «Идите, на ваше художество полюбуйтесь!» – кричит ему завхоз и недобро так глазками поблескивает…
В общем, хорошо, что объект рухнул, когда на трибуне никого не было (один докладчик уже сошел, а следующий – еще не взошел). Дело малой кровью обошлось: крайнему депутату ухо оцарапало, а другому трубка в ногу впилась – к счастью, неглубоко, ранку тут же коньяком прижгли. Закрытие конгресса – насмарку, еще бы – о надежности и качестве техосмотра говорим, а нам на голову обломки падают!.. Кривой объект за сцену с позором затащен. Ну, а Вий с горя бутылку берет и к любовнице едет. И правильно делает. Теперь сидит, крыса, на похмелье, гадает, дадут ему денег за подвеску или нет. Угораздило же тебя турецкий мотор купить и объект над людьми помещать, да еще на такую высоту! Акция!.. Радуйся, что еще на свободе!..
Вот и я под велосипед попал, тело болит, а надо ехать работать в лагерь. Вызывали недавно: «Тут, говорят, целый детский сад прибыл. Приезжайте в семь тридцать, помогите разобраться!» Я обнаглел и спрашиваю: «А на девять часов нельзя разбирательство отложить?» «Можно, – говорят, – но нельзя. В семь тридцать приезжайте!» Ладно, раз можно, но нельзя, укутался в шерсть и поехал.
Бирбаух, одетый в желтый жакет и синюю рубаху навыпуск, готовился открыть первую бутылку пива. Увидев меня, он поспешил выписать обходной:
– Вот, извольте. И не забывайте: лучший друг и коллега – это марка! Никогда не подведет, не предаст и не продаст – зачем ей деньги, она сама – деньга?! – сказал он, глядя, как пес с цепи. – Выпил вот вчера в гостях, голова болит… У тетки жены были… Богачи: кухня пятьдесят тысяч стоит, на космический корабль похожа, я холодильник найти не мог… А тетка плиту включать так и не научилась, мужа зовет, а тот тоже в сенсорах мало смыслит. Так на довоенной электроплитке и готовят… Конечно, у кого деньги есть – могут, как тот царь, золотое пиво пить, а мы, грешные?.. – отхлебнул он из бутылки, просовывая под стекло мой обходняк.
В комнате переводчиков мирно пьют чай коллеги-арабы, Хуссейн и Рахим. Пожатия, приветствия, усаживания, наливания. На повестку дня сразу вышли вопросы: о Сталине (правда ли, что он убил своих жену, мать и детей?), о болезни Ленина (умер ли тот от сифилиса?), о Троцком (которого, по сведениям Рахима, Сталин приказал сжечь в топке паровоза). Я ответил, что Сталин убил только жену, детей убили немцы, водка и блядство, а мать Сталина, темная женщина по имени Кэкэ, умерла сама, причем перед смертью спросила у сына, кто он, и Сталин ответил, чтобы ей было понятно: «Я – вроде царя, только по-другому называюсь». Ленин действительно умер от сифилиса, но где он его подцепил – неизвестно. К тому же у Ленина усохло одно полушарие мозга – превратилось в горстку извести, которая издавала каменный стук, когда врачи били по нему ланцетами. А Троцкого Сталин приказал не сжечь, а убить ледорубом, что и сделал один псих-коммунист-испанец.
