По ту сторону зимы - Альенде Исабель
День тянулся мучительно медленно, час за часом, минута за минутой. Солнце двигалось по небу, обдавая землю сухим жаром пылающих углей: не к такой жаре привыкла Эвелин. Жажда была столь сильной, что она забыла о голоде. Поскольку не было ни одного дерева, в тени которого можно было бы спрятаться, она нашла в кустах палку, очистила от листьев землю, чтобы распугать змей, и кое-как примостилась на траве, а палку воткнула в землю, чтобы по движению тени примерно представлять, сколько прошло времени; однажды она видела, как это делала бабушка. Через равные промежутки времени она слышала шум машин и низко летевших вертолетов, но, поняв, что они всегда следуют одним и тем же курсом, перестала обращать внимание. Она с трудом соображала, голова была словно набита ватой, мысли путались. Тень от палки показала полдень, и с этого момента начались галлюцинации: формы и цвета, какие появляются после того, как выпьешь айауаски [40], броненосцы, крысы, детеныши ягуара без матери, черный пес Андреса, подохший четыре года назад, который явился ей живой и здоровый. Порой она засыпала, изнуренная раскаленной жарой, оглушенная усталостью и жаждой.
Медленно наступал вечер, но температура не падала. Черная змея, длинная и толстая, проползла у нее по ноге, и это было похоже на какую-то кошмарную ласку. Окаменев, девушка ждала, не дыша, чувствуя на ноге тяжесть рептилии, прикосновение ее гладкой кожи, сокращение каждого мускула ее похожего на шланг тела, неторопливо скользящего прочь. Такие змеи не водились в ее деревне. Когда рептилия уползла, Эвелин рывком вскочила на ноги и, широко открыв рот, стала глотать воздух, — от пережитого ужаса кружилась голова, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Только через несколько часов она пришла в себя и перестала остерегаться всего вокруг; у нее не хватило бы сил провести целый день на ногах, вороша землю палкой. Губы потрескались, кровь на них запеклась, язык распух, будто моллюск поселился в пересохшем горле, ее лихорадило.
Наконец наступила ночь, и стало прохладнее. К этому времени Эвелин была настолько обессилена, что ее уже не волновали ни змеи, ни летучие мыши, ни пограничники с ружьями, ни чудовища из ночных кошмаров, она чувствовала только непреодолимую жажду — хотелось лишь попить воды и отдохнуть.
Свернувшись калачиком на земле, она ушла в свое горе и одиночество, желая только одного — умереть поскорее, умереть во сне, лишь бы не просыпаться.
Но в ту ночь, вторую, проведенную на земле Соединенных Штатов, девушка не умерла, вопреки ожиданиям. Она проснулась на рассвете, в той же позе, в какой уснула, не помня ничего, что случилось с ней после того, как она покинула лагерь Нуэво-Ларедо. Она была обезвожена и поднялась на ноги не сразу, а после нескольких попыток, затем просунула руку в перевязь и сделала пару неверных шагов. Болела каждая клеточка тела, но хуже всего была жажда. Главное — найти воду. Эвелин не могла ни смотреть, ни думать, но, так как она провела всю жизнь на природе, опыт подсказал ей, что вода где-то близко; ее окружали тростник и заросли кустов, а все это растет там, где есть влага. Ведомая жаждой и смертной тоской, она пошла куда глаза глядят, опираясь на палку, которая раньше служила ей указателем времени.
Ей удалось сделать несколько заплетающихся шагов, когда ее остановил шум приближающейся машины. Она инстинктивно бросилась на землю ничком и замерла в высокой траве. Машина проехала совсем рядом, и она даже различила мужской голос, говоривший по-английски, и другой, гулкий, словно кто-то отвечал по рации или по телефону. Она долго лежала неподвижно, пока шум мотора удалялся и наконец исчез совсем, тогда она встала на четвереньки и, подгоняемая жаждой, снова стала пробираться сквозь заросли в поисках реки. Шипы царапали ей лицо и шею, какая-то ветка порвала блузку, она до крови ободрала о камни ладони и колени. Наконец встала на ноги и пошла, согнувшись, на ощупь, не решаясь поднять голову, чтобы сориентироваться. Утро только началось, но отблески света слепили глаза.
Вдруг она услышала шум реки, причем так ясно, как при галлюцинации, и это придало ей силы, она ускорила шаг, забыв о предосторожности.
Сначала почувствовала жидкую грязь под ногами и почти сразу, выйдя из зарослей, оказалась на берегу Рио-Гранде. Она вскрикнула, вошла в воду по пояс и стала пить, отчаянно зачерпывая воду горстями. Холодная вода омывала ее изнутри, словно благословение, она пила и пила большими глотками, не думая о том, сколько мусора и дохлых животных несут эти воды. Здесь река была неглубокая, и можно было, присев на корточки, погрузиться в нее с головой, чувствуя несказанное наслаждение от прикосновения воды к израненной коже, больной руке и расцарапанному лицу, а ее длинные черные волосы, словно водоросли, колыхались на поверхности воды.
Она вышла из реки и вытянулась на берегу, понемногу возвращаясь к жизни; тогда-то ее и обнаружили патрульные.
Агент по делам эмиграции, которая занялась Эвелин Ортегой, когда ту задержали на границе, в одном из кабинетиков, увидела перед собой маленькую девочку, которая сидела, опустив голову, сжавшись в комок и дрожа всем телом. Она не притронулась к фруктовому соку и галетам, которые женщина положила перед ней на столе, пытаясь войти в доверие. Желая успокоить девочку, агент слегка погладила ее по голове, но только еще больше напугала. Ее предупредили, что у девочки проблемы с умственным развитием, значит на допрос потребуется больше времени, чем обычно. Многие малолетки, которые прошли через эту комнату, были изначально травмированы, но без официального распоряжения добиться обследования психолога было невозможно. Приходилось полагаться на собственную интуицию и опыт.
Поскольку девочка упорно молчала, агент подумала, что она не понимает по-испански. По-видимому, она говорит только на языке майя; женщина потратила несколько драгоценных минут, прежде чем до нее дошло, что девочка прекрасно понимает испанский язык, но у нее трудности с речью, тогда она дала задержанной бумагу и карандаш, чтобы та могла ответить на вопросы; дай-то бог, чтобы несчастная умела писать; большинство детей, доставляемых в Центр временного содержания, никогда не посещали школу.
— Как тебя зовут? Откуда ты? Есть ли у тебя здесь родственники?
Эвелин красивым почерком написала свое имя, название своей деревни и своей страны, имя матери и номер ее телефона. Агент с облегчением вздохнула:
— Это многое упрощает. Мы позвоним твоей матери, чтобы она приехала за тобой. Тебя отпустят с ней на какое-то время, пока судья не вынесет решение по твоему делу.
Эвелин провела в Центре временного содержания три дня, ни с кем не разговаривая, хотя ее окружали женщины и дети из Центральной Америки и Мексики. Многие были из Гватемалы. Дважды в день у них была еда, для самых маленьких молоко и памперсы, а еще раскладушки и солдатские одеяла из военных запасов, вещь крайне необходимая, поскольку кондиционеры поддерживали в помещении зимнюю температуру, отчего многие простужались и кашляли. Это был перевалочный пункт, здесь никто не задерживался надолго, всех старались перевести в другие места как можно быстрее. Детей, у которых были родственники в Соединенных Штатах, передавали таковым, не слишком тщательно наводя справки, поскольку не хватало ни времени, ни персонала, чтобы заниматься каждым случаем отдельно.
За Эвелин приехала не Мириам, а мужчина по имени Галилео Леон, который представился отчимом девочки. Она понятия не имела, кто он такой, и твердо решила с ним не ехать, так как слышала, что сутенеры и торговцы людьми охотятся за малолетними. Иногда детей вызывались забрать совершенно незнакомые люди и увозили их, просто подписав бумагу. Служащему центра пришлось позвонить Мириам, чтобы прояснить ситуацию, и тогда Эвелин узнала, что у матери есть муж. Очень скоро выяснилось, что, кроме отчима, у нее имеются два сводных брата, четырех и трех лет.
