Екатерина Щербакова - Мама! Не читай...
Я ведь ещё была ему страшно благодарна за то, что он, такой мóлодец и красавец, выбрал вдруг почему-то меня. И как-то тоже очень прилепился ко мне... Не знаю, может, я сразила его своими умными речами — я ведь выпендривалась, вовсю демонстрировала свою образованность, умение играть на пианино и чуточку на гитаре, пела Окуджаву и рассказывала особенным голосом про всякие биополя. (Родители часто приносили домой самиздат с «инфернальными» текстами, якобы научными. И у нас дома чуть не каждый вечер шло обсуждение астральных и ментальных тел и дел. О-о, я была очень подкована насчет «зелёных человечков»! Ибо тогда в среде интеллигенции это была тема номер один: непознанное вокруг нас. А Джуна была почти богом...)
Но самое главное, я пребывала в твёрдом убеждении, что нашла свою единственную на всю жизнь любовь! Разве ещё когда-нибудь мне может так повезти? Разве может ещё хоть раз на меня, никакущую, обратить внимание такой (ну, хотя бы приблизительно) классный парень, который, к тому же, так трогательно привязался ко мне? Это шанс, это судьба, этого нельзя упустить! Иначе жизнь закончится, так и не начавшись! И у меня никогда не будет семьи, мужа, детей. Потому что я никогда никому больше не буду нужна. Мне и так ни за что ни про что подарили такое чудо! Мне, недостойной...
Видимо, русский язык беден на мужские имена. Или наше солнце Пушкин так сильно влияет на русские умы. Или просто моё такое везение. Ведь папа мой — Александр, Саня; брат — Сашка, первая любовь и муж — Шурик. А через три года родится племянник, которого тоже «оригинально» назовут Сашенькой. Но тогда, в 81-м, и это воспринималось мной, как знак свыше: все самые близкие мои мужчины носят имя Александр. Значит, так тому и быть.
В Москву я вернулась вся из себя в чувствах и немножко новая. Что естественно. Бросилась к маме и тут же ей выложила про свою «неземную любовь навсегда». Мама отнеслась к этому благосклонно. Ещё бы, разве не об этом она писала в своей знаменитой повести?
— Познакомишь? — улыбнулась она.
— Обязательно! А как же! Он тебе понравится! — ликовала я, носясь по квартире комком взбесившихся гормонов.
Дальше была сплошная романтика и триумф подростковых чувств. Шурик приезжал ко мне каждый день: пёрся с другого конца города с самого утра и уезжал поздним вечером. О чём мы говорили? По-моему, говорила только я. Просто рта не закрывала. Но не придавала этому значения: ведь Шурик очень внимательно меня слушал. Он всем интересовался, лазил в нашем доме по полкам с книгами, чем приводил в восторг маму. А он ведь просто сроду не видел такого количества книг. В его доме не было книг, он — из очень простой семьи. Проще некуда... Мне было глубоко плевать на это, но удивительно то, что и маму сие почему-то не интересовало. Странно. Это я сейчас говорю «странно», а тогда мне всё казалось абсолютно нормальным. Разве имеет значение какое-то там происхождение? Это пережиток, глупость, неприличие даже.
В конце лета я познакомилась с его родителями. И была неприятно поражена. Нет, они были добрые, тихие, спокойные люди, но... Уровень. Уровень их разговоров, уровень их знаний, понятий и представлений повергли меня в шок. Ушла от них я весьма озадаченная. И целых полчаса думала о том, что, может, всё-таки не туда попала? Но стоило мне вспомнить руки и губы Шурика, его дыхание и прикосновение, как тут же все мои рациональные мысли мигом улетучились: не имело значение уже ни-че-го. И всё ненужное и неприятное моментально забылось.
Начался учебный год. Я очень ждала 1 сентября только потому, что мне безумно хотелось поделиться переменой в моей жизни с Верочкой. Она выслушала меня с улыбкой и сказала так:
— Это всё здорово, конечно, но, прости меня, я не очень сейчас верю в такую вашу настоящую любовь, тем более, «навсегда».
У-у-у, как я обиделась!
— Вот посмотришь! — запальчиво воскликнула я. — Вот увидишь, насколько всё это серьезно!
Верочка, ну где ты? Права-то оказалась ты...
Учёба навалилась грязным насильником. Я теперь воспринимала школу только как помеху моим встречам с любимым. Хотя литература продолжала радовать, но вот всё остальное... Это смешно, но на так называемом УПК (учебно-производственном комбинате), который съедал у нас целый учебный день и был призван приучать гнилых интеллигентов к рабочему труду, я попала на... швейное производство. Где надо было пристрачивать тесёмки к кукольным трусикам. И учиться на теоретических занятиях делать «карманы в рамке» и «карманы с клапаном», сборки такие и сборки сякие... В общем, детский кошмар начал повторяться. Плюс к математике, физкультуре, химии и НВП (начальной военной подготовке, где надо было собирать и разбирать автомат на время, надевать противогазы и маршировать), прибавилось шитьё, стойко ассоциировавшемся у меня с маминым бойкотом в третьем классе. А вот Шурик, оказывается, был чемпионом среди школьников Москвы по разборке-сборке автомата! Я им ужасно гордилась.
...Опять раннее, тёмное, холодное утро. Садист-будильник взрывает голову изнутри и вызывает немедленную тошноту. Слабый свет электрических ламп дома, чернота за окном... Я никогда утром не завтракала — не могла, в горло не лезло ничего. Уныло собравшись, облачившись в отвратительную школьную форму, я плетусь к троллейбусу, волоча тяжеленный портфель. Трясусь в переполненном транспорте, чуточку досыпая стоя, со всех сторон зажатая людьми. Пересадка. Еще один троллейбус. Приехала...
Первый урок — самая жуть. Хочется спать, темень всё не рассеивается, в классе, как правило, холодно. Голова ещё ничего не соображает. Хорошо, если нет страха — никакой контрольной и меня не должны вызывать к доске. Если же страх есть, то мир сужается до размера маленькой горошины паники, которая катается по моему организму, болезненно нажимая на разные нервные окончания: то живот заболит, то голова запульсирует болью, то в сердце будто иголку воткнут. «Шурик мой, миленький! — мысленно молюсь я. — Спаси меня, забери меня отсюда, хочу быть только с тобой, далеко ото всех, в тепле и чтобы солнышко светило. Хочу ничего не бояться, только наслаждаться любовью и покоем».
Я жила ожиданием встречи. Встречи происходили каждый день: Шурик просто героически выдерживал и институт, и практику на ЗИЛе, и поездки ко мне, и к глубокой ночи — от меня домой. Он был влюблён, и я это очень ценила. Мои гормоны бурлили всё сильней. Зато благодаря им (то есть Шурику), я стала чувствовать себя не такой уж уродкой, не такой уж никчёмной и никому не нужной. Раз такой парень в меня влюблён, значит, чего-то я стóю!
По-моему, я сильно удивила всю свою родню, особенно брата с Мурочкой. Вот уж не ожидали они! Они так удивлённо реагировали на мои отношения с мальчиком: надо же, и впрямь влюбился в неё парень, в убогую-то! Да ещё и постарше на два года, студент. Чудеса. Они подхихикивали, с интересом поглядывая на меня...
