Артур Беккер - Дядя Джимми, индейцы и я
— Хай, дядя!
— Этот знахарь Руссель, — сказал дядя, — не должен думать, что он может делать с нами всё что захочет только потому, что он учёный.
Бэбифейс сказал:
— Джимми! В любом случае он дал твоему племяннику орлиное зрение: теперь Тео снова сможет различать красивое и уродливое, мудрое и глупое, как солома. Хорошая дочь эта Джанис!
— Краснокожий! Ты сам не знаешь, что несёшь! Руссель не шаман, а психолог, а они специально учатся манипулировать людьми. Ты ведь слышал, небось, о промывании мозгов?
— Не-е, — сказал Бэбифейс.
В эту минуту появилась Джанис.
— На помощь! — крикнул Джимми. — К нам сюда идёт медсестра!
Бэбифейс не преувеличивал, она была высший класс. И Чак тоже был прав.
— Добрый вечер, мистер Коронко! — сказала она.
— Хэлло, Джанис! — осклабился Чак.
— Теофил! Ты договорился о встрече? — спросил мой дядя. — Самое позднее в одиннадцать ты должен быть снова здесь, иначе мы уедем без тебя!
— Не надо паники, мистер Коронко! Тео вернётся вовремя, — сказала она.
— Рандеву под луной? — разглагольствовал Чак. — Тео, почему бы вам не сыграть на твоей гитаре?
— Ах нет! — отказалась Джанис. — Хотя очень находчиво с твоей стороны, Чак!
Я порылся в «вольво». Моя гитара лежала на заднем сиденье. Я взял пару аккордов — она звучала деревянно и бессильно; я настроил её, повесил за спину и сказал:
— Пойдём отсюда!
Мы направились в сторону неоновых огней Банфа, как ночные мотыльки. В одном баре, который знала Джанис, она, к моему удивлению, заказала себе «Маргариту»; я попросил пиво, и мы сели в сторонке. Через какое-то время пришёл бармен, этакий шкаф в рубашке лесоруба.
— «Маргарита», как обычно! — сказал он и поставил перед ней напиток.
— Спасибо, Ленни!
Он брякнул бутылку у меня перед носом, пивная пена выплеснулась на стол.
— Упс! — простонал Ленни, вытер лужу тряпкой и удалился.
— Какие здесь милые люди! — сказал я. — По - настоящему земные.
— Ленни — парень в полном порядке!
— Ты давно его знаешь?
— Если бы Тони узнал, что я здесь бываю, ему бы стало дурно. Время от времени я нуждаюсь в контрастной программе. Ленни для этого идеально подходит.
— Мисс Руссель ведёт двойную жизнь — такого я и предположить не мог.
— Будь готов к некоторым неприятностям! — сказала Джанис. — На четвёртой ступени сознания кое-что происходит.
Мы пригубили наши напитки.
— Эй, гитарист! — внезапно послышался бас Ленни со стороны стойки. — Ты просто так таскаешь с собой свою балалайку или нет? Как насчёт Хэнка Уильямса?
— Он у меня не из самых любимых, но пойдёт! Я встал и взял возле бара круглый стул. Песня не длилась и пяти минут, но пришлась кстати. Люди свистели и издавали ободряющие крики, когда я закончил; только Джанис безмолвствовала. Нам здесь больше нечего было делать.
Мы торопились назад, домой. Луна слепила нас, как фара мотоцикла.
— В это время медитационные ванны, как правило, пусты, — произнесла Джанис.
— Это приглашение?
— Временами ты и впрямь тормозишь! Когда мы разделись и погрузились в воду и я поцеловал Джанис в затылок, она сказала:
— Что же с нами будет дальше?
— Это зависит от тебя, Джанис, — ответил я. — Я могу подождать.
— Что ты будешь делать, когда вернёшься домой? — спросила она.
— Не знаю. Давай сначала сделаем здесь всё, что нужно.
18Мы ехали домой нагруженные, как тягловый ишак. «Вольво» чуть ли не бороздил выхлопной трубой по дороге. Электроприборы, извлечённые из жилого вагончика, дядя Джимми закрепил наверху верёвкой и накрыл брезентом. Солнце палило в лобовое стекло и рисовало на нём пёстрые радуги и звёздочки. Джимми купил нам на бензоколонке чёрные солнечные очки и соломенные шляпы. Он сказал:
— Теперь сразу видно, что мы были в Мексике!
Никого из нас троих он даже не подпустил к водительскому месту.
— Это моя машина, и никто, кроме меня, за руль не сядет! — заявил он. — Не то опять не миновать беды!
Мы почти всё время спали или лениво играли в покер. Джимми вёл машину, вцепившись в руль обеими руками, как начинающий. Он широко раскрыл рот, вытянул голову вперёд и сиял, как апельсин. Он радовался предстоящему приезду в Виннипег, к тому же у него оставалась ещё целая неделя отпуска.
— Джимми, — сказал Бэбифейс, — ты же расплющишь лбом приборную панель!
— Не нравится — ступай домой пешком!
Одну ночь мы спали прямо в «вольво», припарковавшись на дорожной стоянке, а потом поехали дальше — за рулём опять же дядя. Чак мне всё простил, мы снова были с ним близнецы-братья, и мне больше не приходилось втолковывать ему, что дело с Джанис не было мимолётным приключением. Я не мог заблуждаться насчёт этой девушки — несомненно здесь была любовь.
Когда мы наконец вползли, как гусеница, на перегруженном «вольво» на свою улицу, мы увидели перед нашим домом четыре катафалка Дверь была открыта; несколько человек в чёрных костюмах разговаривали с нашими соседями.
Бэбифейс сказал:
— Если Джинджер и Биг Эппл уморили моих животных голодом, я живьём сниму с них скальп!
— Ты, засоня! — сказал Джимми. — Кому нужны твои животные! Эти люди собрались здесь из - за нас! Наверное, случилось что-то нехорошее. Нас ограбили и убили! А твою скотину даже китайский ресторан не взял бы на переработку!
— Джиммочка! — сказал Чак. — Помолчи. Сейчас всё прояснится.
Мы припарковались перед гаражом Чака и вышли из машины.
Толстый молодой человек в галстуке, державший в руках ежедневник в кожаном переплёте, поздоровался с нами.
— Роберт Уилсон, — представился он, — из похоронного бюро «Вечный покой».
— Очень приятно, — сказал мой дядя и тоже представился.
— Извините, а не могли бы вы показать нам ваши документы? — спросил толстый. — Это чистая формальность.
— Конечно, — сказал Джимми и предъявил ему свои права. — А это мои индейцы, а вот этот парнишка влюблён. Мы здесь живём.
— Ах! Ну, тогда у меня гора свалилась с плеч! — сказал он. — Дело в том, что почтальон, который разносит газеты, забил среди ваших соседей тревогу: из вашего дома исходил подозрительный запах. А соседи позвонили нам и в полицию. Блюстители порядка только что уехали. Они чуть было не открыли стрельбу.
— Что ещё за подозрительный запах? — спросил я.
— Ну, в кухне, на первом этаже, — засмеялся толстый. — Там в раковине мы обнаружили добрых двадцать фунтов рыбы, кишевшей червями. Омерзительное зрелище, впредь, пожалуйста, не доводите дело до такого!
— Так точно! — сказал Джимми.
— Ну, нам пора, у нас дела, — сказал толстый и созвал своих ребят; они сели в свои кареты, и чёрная колонна двинулась прочь.
Бэбифейс скомандовал соседям:
— Ну-ка по домам! Всё снова в порядке!
Потом они с моим дядей пошли в сад, чтобы взглянуть, всё ли на месте. Крези Дог и Крези Хоре были живы и здоровы.
Мы с Чаком разгрузили «вольво». Был тёплый, медлительный вечер, сплошная скука, и мы решили разогнать её в «Бер дэнс».
Я снова вернулся к работе на стройке и старался, насколько это возможно, щадить себя. Я специализировался на облицовке плиткой и поэтому мог ограничиться работой только в ванных и кухнях, что позволило мне немного передохнуть от этой жуткой укладки паркета
Андрей снова терзал меня расспросами об Албании: в короткие перерывы на еду он интервьюировал меня, и я утолял его любопытство историями и анекдотами из Ротфлиса Через несколько месяцев, когда я снова прочно сидел в седле и хорошо укоренился в нашей бригаде, я сказал Андрею:
— Послушай-ка! Казак Шалопуто! Я знать ничего не знаю про Албанию! Никакой Албании нет, и я там никогда не был! Если тебе так интересно, пойди в бюро путешествий и возьми у них проспект — и всё узнаешь!
— Что? Так ты не албанец? — удивлённо спросил он.
— Я сам не знаю, кто я такой, и знать не хочу. Может, я вообще русский человек, как и ты!
— Как я? Хочешь меня надуть? — набычился он.
Он был настолько разочарован, что потом держался со мной так, будто на мне была шапка - невидимка.
Выпал первый снег, и Андрей снова начал со мной разговаривать.
— Тео, тебе нечего стыдиться своего происхождения, — заявил он. — Но если ты не хочешь об этом говорить — не говори. Я больше не буду тебя доставать. Вы, албанцы, слишком уж странные чудаки!
Письма от Джанис были для меня лучшим лекарством. Они помогали от болей в спине — и не только мне, но и моим коллегам, которым я всё раззвонил о моей подруге. В её письмах часто говорилось о том, что она не в ладах со своим отцом. Против этого я не возражал. Я писал Джанис, что она должна наконец покинуть монастырь Тони Русселя. Я каждый день ждал от неё писем, а потом перечитывал их по столько раз, что большинство пассажей знал наизусть. Кроме того, мы перезванивались, и от наших разговоров раскалялись провода. Дядя грозил мне, что из-за больших счетов он скоро откажется от телефона
