Тадеуш Конвицкий - Зверочеловекоморок
– Один наперсточек, все равно что ничего.
– Сможешь в таком состоянии туда вернуться?
– Смогу. Должен.
– Давай спрячемся за фургон.
Себастьян тяжело плюхнулся в лужу, заслоняя скрюченной лапой обнажившийся живот, и еще больше вытаращил свои огромные глазища, в которых светились ум и глупость, печаль и наивная доброта.
– Ты влюблен в Эву, – вдруг прошептал я. Он быстро заморгал веками, из которых торчало несколько длинных волосков.
– Не будем терять время, – пробормотал невнятно. – Там уже полно воды.
– Петр! Где Петр? – закричала неподалеку Майка.
– Быстрее, – шепнул я.
– Я тоже хочу быстрее.
– Пётрек! Поди сюда! Где ты прячешься?
– Не могу сосредоточиться. Зачем ты это сказал?
– Потому что теперь я все понимаю.
– Ничего ты не понимаешь, старик. Пока еще не понимаешь, а может, вообще никогда не поймешь.
– Пётрусь! Быстро ко мне! Слышишь?
– Себастьян! Через несколько часов нас стукнет комета.
– Астероид, что ли?
– Точно, астероид.
– Хватит разговаривать. Жаль время терять. Let's go..
Мы стояли по грудь в воде. В воде холодной как лед, пахнущей спиртом и какой-то кислятиной. Была полная темнота, только через минуту я услыхал жужжание Эвиного динамо. Постепенно стали вырисовываться очертания огромного подземелья замка со скелетами старых больничных коек. На поверхности воды поблескивали десятки крошечных водоворотов. Где-то за стеной пронзительно верещали ласточки.
– Ох, Петр, Петр! – закричала Эва.
Я услышал сильный всплеск, и фонарик погас. Это Эва стремглав бросилась ко мне. Я почувствовал на голове, на лице ее холодные скользкие пальцы.
– Как хорошо, – рыдала она. – Как хорошо, что ты с нами.
– Ну ладно, ладно. – Я с трудом оторвал ее дрожащие руки. – Я больше никогда не оставлю вас одних. Пусти, задушишь.
– Нет. Не пущу. Мне ужасно страшно. Петр, Петр, неужели мы умрем?
– Я вас спасу, только дайте мне пятнадцать минут.
– Опять исчезнешь?
– Нет, клянусь.
Я изо всех сил оттолкнул ее и отскочил к той стене, за которой мы слышали царапанье Фели. Эва начала судорожно нажимать рычажок своего фонарика. Луч красноватого света заметался по стенам и упал на меня.
– Не бойся, я не ухожу, – крикнул я.
Но она уже брела ко мне в густой, как масло, воде. А я повернулся к стене и стал ощупывать влажные кирпичи. Эва с отчаянием утопающего схватила меня за плечи, потом обвила руками шею. При этом она выла каким-то странным, тонким и хриплым, голосом. Выла на одной ноте, не переводя дыхания, и все сильнее сдавливала мне шею. Я дернулся, разорвал сжимающее горло кольцо и вслепую наотмашь ударил ее по лицу. Она дико вскрикнула, схватилась за щеку и вдруг умолкла, а я, освободившись, снова стал шарить по щербатой стене. И вскоре нашел не то углубление, не то трещину, заполненную высохшим илом.
– Посвети, – приказал я.
Истерически всхлипывая, Эва заработала своим динамо, и я отчетливо разглядел стену, отличающуюся от других: казалось, ее поставили сравнительно недавно. Я выскреб из промежутков между кирпичами сколько смог ила. Потом достал из нагрудного кармана капсюли. К счастью, они не намокли. Я тщательно распрямил концы отливающих золотом проводов. За стеной кто-то завыл.
– Отойди, Феля! – крикнул я. – Как можно дальше!
И воткнул детонаторы в щель между кирпичами.
– Слышишь, Феля? Беги в коридор. Тигрица жалобно заскулила и затихла.
– Держись за мою руку, – сказал я Эве, – и свети, все время свети.
И потянул ее за нагромождение железных кроватей, насколько позволяла длина проводов. Эва ничего больше не говорила, только дрожала всем телом, и эта дрожь передалась мне. Я тоже затрясся.
– Дай фонарик. Эва послушно отдала.
– Сейчас будет темно, но ты не бойся. – Я старался говорить спокойно. – И покрепче уцепись за мой скафандр.
Она опять заплакала, на этот раз, правда, тихонько, без надрыва. Одну руку засунула мне под скафандр; ощущение было такое, будто за пазуху скользнул насмерть перепуганный мокрый зверек. Но я промолчал и торопливо вынул из фонарика закрывающее лампочку стеклышко. Выскользнув у меня из пальцев, оно со всплеском упало в эту мерзкую воду.
– Что случилось? – защелкала зубами Эва, впиваясь ногтями мне в ребра.
– Ничего. Я случайно шлепнул по воде. Эва мне не поверила; я чувствовал, что она напряженно прислушивается к моим движениям. А я выкрутил лампочку из фонарика – очень осторожно, однако окоченевшие пальцы не удержали крохотный стеклянный шарик.
– Со светом можно попрощаться, – тихо пробормотал я.
– Что ты сказал? – всхлипнула Эва.
– Я сказал, что все будет хорошо.
– А чем ты там занимаешься?
– Стой спокойно, ты мне мешаешь.
– Ох, мама, мама… Помоги нам, мамочка.
А у меня чуть волосы на голове, хоть были мокрые и слипшиеся, не встали дыбом. С огромным трудом, исколов все пальцы, я присоединил провода к фонарику.
– Зайди мне за спину и присядь в воду. Поглубже, – шепнул я.
– Зачем? Я уже неживая. Ничего не хочу.
– Делай, что говорю, сейчас мы будем спасены.
Она протиснулась за мою спину и со стоном присела прямо в отвратительную жижу. Я спрятался за кровать и уже хотел было нажать рычажок фонарика, как вдруг у меня мелькнула страшная мысль.
– Себастьян! – крикнул я.
– Себастьян! – закричала следом за мной Эва.
Никто не отозвался.
– Он остался там, – шепнул я.
– Где? Я же его видела.
– Когда?
– Да только что, когда зажгла фонарик. Он сидел на самой верхней кровати.
– Себастьян! – крикнул я еще громче.
С минуту было тихо, мы слышали только ласточек, у которых где-то за стеной были гнезда с птенцами. Потом звякнуло железо.
– Я здесь, – узнали мы бас Себастьяна. – Ты меня звал, старик?
– Немедленно спрячься. Слезай с койки и в воду. Как можно глубже.
– О bloody, у меня голова кружится.
– Не теряй времени, – повторил я его любимую присказку. – Ну, быстро!
Он с шумом плюхнулся в воду. Долго ворочался, грохоча железными кроватями, и наконец затих.
– Готов? – спросил я.
– Готов, – невнятно пробормотал дог.
Я нажал рычажок фонарика. Он с жалобным скрипом поддался. Я стал нажимать все сильнее и сильнее, пока скрип не превратился в непрерывный пронзительный визг. И вдруг мощным ударом нас сбило с ног и мы в мгновение ока оказались под водой. Я задергался, пытаясь зацепиться за что-нибудь устойчивое и выбраться на поверхность, но какая-то сила закрутила меня, швырнула на кирпичный пол, и я с ужасом подумал, что никогда больше не вдохну воздуха. Однако, наверно в последний момент, сумел оттолкнуться пятками от твердого пола и, рванувшись всем телом, вынырнул. Закашлялся, из ноздрей брызнула вода. Рядом во взбаламученную воду падали сверху кровати. Что-то сдавило мне грудную клетку, я стал отрывать железные скобы, но это оказались всего лишь Эвины руки.
– Ты жива? – с трудом выдавил я.
– Не знаю, – шепнула она.
Откуда-то справа потянуло сквозняком. Я явственно ощутил на щеке холодное дуновение. И этот холодок постепенно становился теплее.
– Себастьян! – позвал я.
Забурлила вода. Себастьян толкнул меня, чуть не опрокинув, своей огромной башкой.
– Что это было? – спросил он совершенно трезвым голосом. – Неужели астероид?
– Ты уже забыл, на каком мы свете? Я взорвал стену.
– Чем?
– Стянул у пиротехника капсюли.
– Оттуда принес?
– Да.
Себастьян задумался, а потом произнес упавшим голосом:
– Нехорошо. Я ведь предупреждал.
– По-твоему, лучше было загнуться в этой тухлой воде?
– Оттуда ничего нельзя приносить.
– Кто это тебе сказал?
– Так мне кажется,– уныло пробормотал он. – Я боюсь, старик.
– Не болтай чепухи. Чувствуешь ветерок? Но Себастьян озабоченно молчал.
– Пошли, – сказал я.
Мы стали пробираться в ту сторону, откуда веяло этим теплым холодком. Я сразу заметил, что вода немного спала и бормочет чуть веселее. Эва судорожно цеплялась за мой скафандр.
– Это все потому, что у нас есть камень,– шепнула она.
– Не потеряла?
– Я его спрятала под платье. Теперь уже никогда не потеряю.
Себастьян, который шел впереди, вдруг споткнулся.
– Ох, бляха муха! Осторожнее, кирпичи. Мы взобрались на баррикаду из кирпичных обломков и с самого верха съехали вниз, где воды было уже совсем мало. Себастьян опустил голову, принюхиваясь.
– Ну что? – спросил я.
– Пахнет соломенной трухой. Но не от старых сенников, солома свежая. Ужасно едкий запах, как от табака.
Мы брели ощупью, держась за выщербленные стены. Время от времени к ногам прилипало что-то мокрое, похожее на листья лопуха. Я выудил из воды осклизлый обрывок. И увидел, вернее, с трудом разглядел на полуистлевшем листке какой-то график, вероятно страничку из истории болезни, – в больницах такие вешают на спинку кровати. Температурная кривая зигзагами взбиралась вверх и резко обрывалась.
