Ник Хоакин - Пещера и тени
Толпа, которую Джек недавно видел в состоянии страшного возбуждения, теперь напряженно застыла на полу. У каждого на коленях было вместилище для надежды — коробка, корзина, бутылка… Эти люди явились за дозой магии, способной утишить боль.
Лицом к святилищу на коленях, поджав под себя ноги, сидели семь «великих дев». Это был оркестр: гонг, барабан, цитра, лютня, свирель, ксилофон и цимбалы. Позади них, лицом к толпе, расположились остальные пять «весталок», как бы еще один, отдельный музыкальный инструмент — в унылое завывание, в перестук и уханье дикарского анданте вливалась их песня без слов, то падавшая до тихого, мрачного бормотанья, то крещендо взлетавшая вверх, словно вопль. Это отдаленное подобие музыки звучало как глас самой природы. Мрак внутри храма сгустился, уподобившись сумраку девственных джунглей, где толпа в молчании внимала голосам ветра и воды, размышлениям вслух птиц и животных, даже настороженному бытию прутьев иссохших и камней.
В хижине на бамбуковом полу восседала Гиноонг Ина в «позе лотоса», сложив ладони над пупком. Она взирала на окружавшую ее скорбь, но лицо ее оставалось бесстрастным. Страдание и исцеление так же своенравны и переменчивы к людям, как недород и изобилие. Не сострадание, а готовность принять все — вот что было сутью ее веры. И все же голова ее клонилась под гнетом повисшей в воздухе скорби.
Она встала, и музыка умолкла.
Жрица простерла объятия навстречу толпе.
— Встаньте! — сказала она по-тагальски.
По храму прокатился гул — множество людей встали на ноги.
— Поднимите перед собой то, что вы принесли.
И опять волной всколыхнулся воздух, когда толпа протянула коробки, корзинки, сумки и бутылки.
— Выше!
Все поднялось на уровень лиц.
— Еще выше! — звенящим голосом выкрикнула она.
Руки с заветными коробками, сумками, корзинами, бутылками взметнулись над головами.
Левой рукой жрица описала в воздухе круг, а правой рассекла его сперва на два полумесяца, потом на четверти, на узкие серпы. Она дохнула на эти воображаемые сегменты, затем стала как бы сдувать их по направлению к поднятым над головами сосудам, одновременно будто отталкивая что-то руками.
— Теперь сядьте, — приказала она толпе, — и держите это у сердца.
Несколько стражей отступили в сторону, и сквозь бреши, образовавшиеся в их стене, двенадцать весталок двинулись в толпу. Каждая держала чашу с водой, в которую подмешана была капля-другая крови — кровь белой курицы, принесенной в жертву в начале церемонии. И у каждой была в руке ветвь, которую она окунула в чашу. Медленно проходя сквозь толпу страждущих, двенадцать дев кропили воздух над ними.
Тем временем Гиноонг Ина, опять усевшись в «позе лотоса» на бамбуковом полу хижины, громким голосом вновь и вновь повторяла две молитвы, выдерживая долгую паузу после каждого повтора.
Первая молитва гласила:
— Духи воздуха, огня, воды и земли, благословите сии дары, дабы служили они нашему здоровью и счастью.
Вторая:
— Духи растений, камней, плоти и крови, примите сии дары, дабы несли они нам здоровье и счастье.
Джек Энсон поразился сдержанной силе ее голоса — сама жрица казалась измученной. Он смотрел на лицо в профиль и видел, как проступает в его чертах этот густеющий мрак, словно, склоняясь в печали, она действительно вбирала в себя скорбь собравшихся. А может, она заметила его взгляд и теперь просто играла свою роль?
Подошел Исагани Сеговия и сел рядом.
— Ну что вы скажете о нашей «зеленой мессе»? — спросил он.
— Неужели они проделывают это четыре раза в день — и она и девушки?
— С девушками никаких проблем. Их две смены, и они подменяют друг друга. Но Ина должна быть здесь на трех службах, а потом еще полуночная программа на телевидении, ее смотрят тысячи. Люди встают перед экраном, протягивают к нему пригоршни риса, земли, воды, прутья и камни, так же, как вы только что видели здесь.
— И магия доходит до них через кинескоп?
— Очевидно. Есть сообщения о множестве случаев исцеления у наших телезрителей. Если хотите, магия ведь может пребывать и в телевизоре. Когда я приехал в Себу, там был большой шум вокруг какого-то «волшебного ящика», собирались толпы народу. Оказалось, что «волшебный ящик» — это телевизор, который так часто включали на прием наших молебствий, что он сам стал чудотворным. Люди старались прикоснуться к нему, чтобы обрести счастье и здоровье, чтобы избавиться от боли. Я бы сказал, в этом тоже есть смысл. Раз духи-анито везде и во всем, почему бы им не жить в кинескопе?
6На первое они заказали охлажденное гаспачо и кальмара под соусом из его же чернильной жидкости. Из мясного Чеденг подали маленький горшочек косидо, Джеку — большую тарелку рубца. Кроме того, целое блюдо паэльи на двоих. К первому у них было пиво, к кальмарам — ром с лимоном, и по бокалу красного вина к мясу.
Они ужинали тет-а-тет в «Креольском патио». Алекс прислал сказать, чтобы начинали без него — срочное дело, он задержится.
«Креольское патио», напоминавшее им о днях юности, представляло собой старый дом с внутренним двориком на берегу бухты. Теперь этот внутренний дворик покрыли стеклянной крышей и превратили в танцплощадку с помостом для оркестра в углу. Вдоль балюстрады по всем четырем сторонам поставили столики, на каждом — фонарик со свечой. Оркестр составляли пианино, труба и четыре гитары; все музыканты — в лилово-розовых рубашках с широкими рукавами. Музыка, которой жаждала наиболее почитаемая здесь публика, отдавала ностальгией: румба, танго, пасодобль чередовались со спотыкающимися ритмами ча-ча-ча и воплями ранчеро.
Между переменами блюд Джек и Чеденг танцевали. Она была в желтом платье мини, он — в коричневой рубашке. Язвительная при встрече, она немного оттаяла, когда он преподнес ей орхидеи, а потом, пока они ели, пили и танцевали, опять затихла, чувствуя в нем какую-то напряженность. Но когда в медленном танце он прижимал ее к себе, не противилась. За столом она с любопытством всматривалась в него, он же избегал ее взгляда, не поднимая глаз выше веточки орхидей, которую она приколола к плечу. Она с удивлением обнаружила, что и ее сковывает напряжение, словно она заражалась его скрытой страстью. Налет вины делал их непринужденный разговор слишком многозначительным, точно они были шпионами и обменивались закодированными фразами. На них уже с интересом посматривали из-за других столиков. Тем не менее они ели и пили даже с какой-то жадностью, словно аппетит одного подстегивал другого.
Он рассказал — i опущенными глазами, монотонно — о сегодняшнем посещении «Самбаханг Анито».
Глядя ему в глаза, она спросила удивленно:
— Они приносят туда землю, воду, рис? Даже огонь?
— Даже огонь, да. Тлеющие угли. Как один старик, с которым я беседовал. Он сказал, что у него астма, а дым от освященного огня сушит мокроту, забивающую ему горло. Ну как тут говорить, что Гиноонг Ина — мошенница, если она внушает такую веру?
— Но все эти юноши и девушки — это, конечно, гарем?
— Сомневаюсь. Во-первых, она живет отдельно, а у них свое помещение напротив, через улицу. В доме за храмом только переодеваются на первом этаже, весь же второй этаж — это покои Гиноонг Ина, она там живет совсем одна. Так мне, во всяком случае, сказали. Кстати, думаю, что есть тайный вход в дом. Тот юноша, о котором я тебе говорил, Исагани Сеговия, был в храме, когда я туда явился, а некоторое время спустя он вышел из дома. Почему я не видел, как он проходил по двору, если я все время был на крыльце? Думаю, он вошел в дом через другую дверь, скорее всего из проулка, что позади дома. И потом, почему его так интересовало, о чем я говорил с Гиноонг Ина? Он шпионил за нами.
— А вот и Гуада, — сказала Чеденг.
За кофе и коньяком они смотрели, как новая Кармен Миранда торжественно плыла в своих кружевах, звенела серьгами, водружала на голову корзину с фруктами, изображая сеньору из Южной Америки.
— Настоящие сороковые годы, — размышлял вслух Джек. — Самые настоящие, если брать те, что перед войной и сразу после нее, а остальное вычеркнуть. Мы пошли на войну с Кармен Мирандой в глазах, и, когда зажегся свет, она опять была перед нами, шепелявая, как прежде.
— А у нас в школе, — сказала Чеденг, и глаза ее печально увлажнились, — она была под запретом. Монахини считали ее песни неприличными. Вроде той — помнишь? — о младенце, который просит da chupeta[87]. Когда мы сообразили, в чем тут дело, то радостно заявили, что не можем поверить, будто у наших воспитательниц такие грязные мысли. А, наконец-то ты взглянул на меня, Джек!
Она откинулась на стуле, чтобы он мог получше рассмотреть ее, демонстрируя свое желтое платье. Но разговор взглядов скоро прервался. Прибыл Алекс, Гуада перешла на «аргентинский стиль». Алекс подвинул стул, подозвал официанта и заказал виски. Соседние столики были шокированы — там многозначительно переглядывались.
