Нил Шустерман - Громила
И воспользовавшись тем, что сейчас мы на нейтральной территории, я погладила Брю по руке. Не пропадать же такой возможности, в самом деле.
— Я бы нарушил это правило в первые же четверть часа! — заявил Джо. Аманда легонько ткнула его локтем, и он расхохотался. Брю тоже было засмеялся, но тут же осёкся.
— Слушайте, — проговорила Аманда, вытаскивая на свет пару конвертов с сердечками в качестве печаток. — Я знаю, это мещанство и дурной вкус, но мои родители устраивают мне день рождения… вы понимаете — «милые шестнадцать», всё такое… и я хочу пригласить вас обоих. — Она протянула приглашение Брю, и тот уставился на него, как на ядовитую змею. — Надеюсь, что вы сможете прийти.
— Конечно, придём, — заверила я, прежде чем Брю успел отказаться. — Спасибо!
Аманда поднялась и ушла довольная, но Джо на минутку задержался.
— Эй, Брюстер, — произнёс он, — я вот что хочу сказать. Я тебя знаю уже вон сколько лет, и все эти годы я был полный козёл. Может, не такой, как Оззи, но всё равно.
— Да ладно тебе, — пробормотал Брю.
Но от Джо так легко не отделаться. По-моему мнению, он был просто очарователен.
— Ну, в общем, это было неправильно. Ты того, прости меня. Я просто хочу, чтобы ты знал: я считаю — ты парень что надо.
— Спасибо, Криппендорф, — отозвался Брю. Он не случайно назвал Джо по фамилии — это как бы скрепило их дружбу.
Джо ушёл, а Брю остался сидеть словно оглушённый. И было отчего. Это ведь не то, что мой круг тщательно отобранных и проверенных друзей, это — признание всего общества. Люди обожают примазываться к героям, а уж если героем оказывается тот, от кого никто подвигов не ожидал, то народ вообще готов носить его на руках. Конечно, через неделю все позабудут о Брю и его поступке, но всё равно — он завязал несколько новых дружеских связей, и некоторые из них останутся надолго. Я от всей души обняла его — так обнимают своих пациентов врачи-хиропрактики, когда хотят поставить позвонки на место.
— Вот видишь! — воскликнула я. — Как всё для тебя изменилось!
Он сунул своё приглашение в карман и не сказал ни слова.
52) Сокровенное
Поздним вечером, после того как все улеглись, я прокралась на первый этаж, в кухню, за чем-нибудь вкусненьким. Проходя мимо бывшей гостевой комнаты, я не смогла побороть любопытство и заглянула в открытую дверь — сознаюсь, надеялась хотя бы мельком узреть Брю в трусах, которые мне пока что удаётся увидеть лишь когда складываю выстиранное бельё.
Не вышло. Брю, полностью одетый, сидел на кровати, прижав колени к груди; на его лбу блестели крупные капли пота.
— Брю?
Он распрямил плечи.
— У Коди был кошмар, — сказал он, хотя, насколько я могла видеть, младший брат крепко и безмятежно спал. Сам же Брю, судя по всему, не сомкнул глаз.
Я присела на краешек его кровати.
— Если что-то не так, и ты хотел бы поговорить об этом…
Несколько секунд он молчал. Потом опустил голову и покачал ею.
— Я просто… Я просто боюсь, что не справлюсь со всем этим, Бронте.
— С чем не справишься? Никто ведь не ждёт от тебя чего-то особенного.
Он воззрился на меня, и его изумительные глаза говорили об обратном. Я отвела взгляд.
— Я думал о дяде Хойте.
Упоминание об этом человеке привело меня в замешательство. Нет, я понимаю, что к мёртвым надо относиться с уважением, но как быть, если они при жизни не заслужили этого самого уважения?
— Дядя Хойт говорил мне, что я должен ненавидеть весь мир — только так я смогу выжить.
— Но это же ужасно!
— А что если он прав?
Он с мольбой заглянул мне в глаза — ему хотелось услышать заверения в том, что его покойный дядя неправ. Мне так хотелось обнять Брю, приласкать… но это стало бы нарушением золотого правила. Пока мы под крышей этого дома — Брю не мой парень. Отвратительное правило. Но если принять во внимание, что я сижу сейчас в его комнате, на его кровати, в сокровенный полуночный час, и меня обуревают некие чувства… сами понимаете, какие… Словом, это гадкое правило просто необходимо.
— Не был твой дядя прав! — воскликнула я. — Ни в чём! Какой смысл жить, если ты ненавидишь весь мир? Оберегай своё сердце, если тебе это необходимо, но не запирай его на замок.
Он улыбнулся.
— «Оберегай своё сердце»… Моя мама часто это повторяла.
Впервые за всё время нашего знакомства он упомянул о своей матери. Я сидела затаив дыхание и ждала большего, но это было всё, чем он решился поделиться.
— Всё образуется, — сказала я. — Всё будет хорошо. Увидимся утром.
Я поднялась и пошла к двери, но ещё не успела перенести ногу через порог, как сзади послышалось:
— Я убил дядю.
Я так и застыла. В сознании вихрем пронеслась целая сотня разных мыслей: от «Наиболее Подходящего Кандидата На Высшую Меру» до немыслимого «а что если все идиотские школьные слухи — правда?» Но в этом потоке мыслей было достаточно рациональных соображений, чтобы я смогла уловить истинный смысл, стоящий за его страшными словами.
— Твой дядя умер от инсульта!
— Да, — согласился Брю. — Но я был там. Я мог бы его спасти. Он просил меня, но… я позволил ему умереть.
Вот это да! Несколько секунд я не могла вымолвить ни слова. Взглянула на его ногу — ту, которую он подволакивал, и никто не мог догадаться, откуда у него эта внезапная, странная хромота. Подвернул лодыжку? Нет, потому что хромота не проходила. Только теперь до меня дошло, чтó случилось на самом деле и почему Брю так угнетает чувство вины. Дядя Хойт и раньше ничего кроме злости у меня не вызывал, а при мысли, что он поставил своего племянника в такое тяжелейшее положение — потребовал, чтобы тот умер за него — я возненавидела этого подонка вдвойне.
— Ты забрал у него много боли. Больше, чем достаточно! — твёрдо сказала я. — И в тот день, и во все предыдущие. Уйти должен был он, не ты!
Брю кивнул, но я видела — это было признание, но не принятие. Не знаю, сможет ли кто-нибудь когда-нибудь сказать что-то такое, что переубедит его. Очень трудно понять, как человек, обладающий столь невероятной способностью менять жизнь окружающих, так отчаянно жаждет избавиться от чувства вины за то, чего не совершил.
— Твой дядя использовал тебя всю жизнь, вплоть до момента своей смерти, — промолвила я. — Клянусь тебе, Брю: никто и никогда больше не посмеет так над тобой издеваться.
ТЕННИСОН
53) Извлечение
Я не в игре. И мне страшно плохо.
Тренер понимает, что со мной происходит что-то не то — снял с игры после второго периода. Счёт 3:6 против слабенькой команды. Я не забил ни одного гола.
Я какой-то несобранный, не могу сосредоточиться на игре. Внушаю себе, что это из-за Катрины — она не пришла на матч. А ведь Катрина присутствует на всех моих матчах, она для меня что-то вроде талисмана. Нет, она, конечно, появится, и тогда у меня прояснится в голове. Что ещё хуже — моя рассеянность заразительна. Кажется, я влияю на настроение команды куда сильней, чем всегда казалось самому: мои сотоварищи мажут по воротам, делают пасы в никуда — словом, команда разваливается на глазах.
Это всё Катрина. А кто же ещё? Она даже смску не прислала, что не придёт. Впрочем, от неё уже два дня ни слуху ни духу; а когда я звоню ей, то всё время натыкаюсь на автоответчик.
Я потерянно сижу на скамейке и наблюдаю за игрой. Мы пропускаем ещё один мяч. К началу четвёртого периода у меня остаётся лишь одно желание — поскорее попасть домой.
Нам накостыляла одна из худших в лиге команд. Пока соперники ликуют, в восторженном одурении от этой неправдоподобной, свалившейся с неба победы, тренер устраивает нам грандиозный разнос. Куда деваться — что заслужили, то заслужили. Вернее, я заслужил. Если мы проиграем хотя бы ещё только одну игру — о финале чемпионата можно забыть. Всю следующую неделю тренировки будут убийственные.
Надо было бы мне отправиться прямо домой, но я делаю крюк и захожу к Ахаву — в наш местный кофе-бар, который изо всех силёнок старается создать впечатление, что он ничуть не хуже «Старбакса», даже имена своим напиткам придумывает какие-то забойные. Залью-ка я своё горе «Фраппуччино», вот что. Однако ещё не дойдя до двери, вижу их.
За одним столом, рядышком, сидят Катрина и лысый парень с забинтованным лицом.
Его рука покоится на её колене.
Вот так. По-моему, я что-то наподобие уже видел. Мама и её патлатый бабуин. Шагаю мимо: мимо двери, мимо кафешки, мимо этой парочки. Пытаюсь понять, которая из картин отвратнее — мама с любовником или Катрина с Оззи. Желание поскорее попасть домой становится почти невыносимым.
Значит, Катрина снова превратилась в сестру милосердия, так же, как тогда, когда мы с ней начали встречаться. Одно лёгкое движение изящного пальчика: нажала на кнопку «Извлечь диск» — и диск, то есть я, вылетел, а на моё место прыгнул новоявленный мученик. И ведь какая несправедливость: я даже не могу ворваться в этот недостарбакс и набить Оззи морду, потому что у него нет второго носа, который можно было бы сломать!
