Ядвига Войцеховская - Крестики-Нолики
— Да уж, — мрачно сказала я. — Особенно с той шуткой юмора, когда она выдала, что превосходный снайпер выйдет из меня.
Ярошевич хрюкнула:
— Из тебя вышел довольно хреновый снайпер.
— Надо же! — издевательски сказала я. — Зато хороший спринтер, да?
— Не заводись, — примирительно сказала она.
Эта зараза могла задирать нос — потому что она-то как раз была хорошим снайпером. Ладно, Ярошевич могла идти лесом, пеньками и мелкими перебежками; я умела делать свою работу — и точка. С трёх метров, с десяти, и так далее. Я даже могла быть бортстрелком на бэтере или просто пулемётчиком. Правда, спорю, Берц с самого начала знала это, только в воспитательных целях я несколько часов кряду бегом измеряла длину полигона, прежде чем она вынесла вердикт, что проще меня усыпить, чем быстро научить попадать точно в яблочко…
…Самый прикол был в том, что воспитательный процесс происходил зимой. Это было как раз той самой зимой, когда началась вся эта канитель, и я оказалась за периметром части с его внутренней стороны.
Мадам Фортуна — ну, разумеется, и Берц, — дали мне пару дней на то, чтоб осмотреться, а следом за этим началась полноценная жизнь по полной выкладке.
После завтрака за окнами повалил густой снег — а за нами пришли грузовики с брезентовыми тентами и повезли прямиком на полигон.
Берц прохаживалась мимо строя, засунув руки в карманы. Где-то вдалеке маячили ростовые мишени, до которых, по сути, было не так уж и далеко, да только я с гораздо большим удовольствием прогулялась бы сюда по ясной погоде, а не тогда, когда был серьёзный риск вернуться в расположение с отмороженным задом.
— Так. Оцепление, — она назвала несколько фамилий, и их обладатели, радостно ухмыляясь, торжественно отмаршировали в оцепление.
— Первая пятёрка — на позицию, — сказала она и закашлялась.
Видать, потому, что морозный воздух попал ей в глотку. "Неудивительно", — мрачно подумала я, лёжа на пузе на расстеленной плащ-палатке, в составе этой самой первой пятёрки.
АК дёрнулся, и отдача клюнула меня в плечо.
М-16 ударяла не намного сильнее.
Кстати, и мишень была не так уж, чтоб и далеко.
— Ковальчик, жопу опусти, а то отстрелят, — где-то сзади Берц прилипла к биноклю.
— Пронесёт. Или новая отрастёт, — брякнула я себе под нос.
Несколькими метрами правее кто-то предупреждающе кашлянул в кулак. Я сориентировалась на звук — и реактивно захлопнулась, решив поберечь любые остроты до лучших времён. Хотя бы до тех пор, пока я не окажусь в тепле.
Но она расслышала.
— Пронесёт — когда петух снесёт, — в устах Берц это прозвучало как-то зловеще.
Мне захотелось плюнуть: ну кто, в самом деле, как всегда, тянул меня за язык?! Однако ситуация уже разворачивалась своим чередом, по тому сценарию, который я ненавидела больше всего. Сценарий этот назывался: "Поздняк метаться".
— Стреляешь ты хорошо, дочка, — отечески похвалила Берц.
— Стараюсь, госпожа лейтенант Берц! — усердно гаркнула я, надеясь, что по молодости и ретивости меня простят.
— Стараешься — это хорошо, — сказала она. — Сейчас вместе стараться будем. Может, из тебя снайпер выйдет, такими-то темпами. А, Ковальчик?
— Какой снайпер? — сдуру переспросила я, в очередной раз выставляя себя полным кретином.
— Снайперский! — вдруг рявкнула она так, что я вздрогнула. — На огневой рубеж, ну! Мухой, блин!
Я было поскакала на тот же самый огневой рубеж, распекая на все корки и себя, и Берц, и грёбаный мороз, как вдруг неожиданно выяснилось, что она имела ввиду немного другой огневой рубеж.
Меня ждала сотня метров — и ростовая мишень, которая, по всей видимости, была где-то там, далеко за снежной круговертью.
— Между двумя ударами сердца, — хладнокровно посоветовала Берц. — Лови момент, так сказать.
Я припала щекой к прикладу. Пуля унеслась куда-то в снежную даль, а куда, я не имела ни малейшего представления.
— Ну, как успехи? — заботливо поинтересовалась Берц.
— Не могу знать, госпожа лейтенант, — я понятия не имела, что должна сказать, — или что она хочет от меня услышать. В пределах досягаемости не было даже Джонсон, которая могла бы придумать какой-нибудь финт ушами, из которого я бы сделала правильный вывод. Были только я, Берц, автомат и сто метров.
— А кто знать будет? — риторически спросила она, натягивая перчатки.
Ведь не хотела же она, в самом деле, чтоб я посоветовала ей воспользоваться чудом техники под названием бинокль, который висел у неё на шее?!
Я решила благоразумно промолчать. Что-то подсказывало моей чувствительной заднице, что это только начало, а на нашем полигоне имеются дистанции и покруче, чем сто метров.
Берц закончила натягивать перчатки и воззрилась на меня, словно увидела привидение.
— Так узнай, мать твою за ногу! — рявкнула она. — Что стоишь, как столб?!
В этом и был весь прикол. Она не собиралась смотреть в бинокль. Точнее, она не собиралась смотреть в него для того, чтобы узнать результат выстрела. Я сглотнула яд и ленивой трусцой двинулась в сторону проклятущей мишени.
— Ковальчик, а ну-ка стой, — сказала Берц.
— Да, госпожа лейтенант, — я обернулась.
— Лейтенанта засунь знаешь куда? — если бы у Берц была дубина, я бы точно огребла промеж рогов. Хотя и без дубины у меня было такое чувство, что мне дали в лобешник как минимум чайным подносом.
— Мухой. Метнулась. Туда. И обратно, — после каждого слова ставя точку, тихо сказала она, но эти точки, видать, придали мне такое ускорение, что я доскакала до этой мишени со спринтерской скоростью.
Когда я с той же скоростью вернулась обратно, как гонец, неся весть о том, в каком именно месте я только что проделала дырку, от меня валил пар.
Берц стояла в такой же позе — и, конечно, смотрела в бинокль.
— На огневой рубеж, ну! — немедля гаркнула она. И я тут же снова волшебным образом оказалась на расстеленной плащ-палатке в горизонтальном положении перед грёбаной дистанцией в сто метров…
Рота в полном составе отстрелялась, перекурила, со смаком обсудила то, как я, словно челнок, галопом измеряю длину полигона. Потом подтянулось оцепление, зафырчали моторы грузовиков — и я повеселела и приободрилась. Но не тут-то было. Берц махнула рукой, и грузовики неторопливо покатили в часть.
Мне хотелось завыть — но я только и могла, что взять горсть снега и приложить ко лбу.
— Морду отморозишь, — спокойно сказала Берц и закурила.
Моторы грузовиков стихли в направлении Старого города.
— Что застыла? На огневой рубеж, ну! — беззлобно прикрикнула она.
Я не показала каких-то там сногсшибательных результатов, и к тому же, как я узнала чуть позже, в роте уже имелся полный комплект снайперов. Делать из меня ещё одного нужды не было — это попросту был один из фирменных способов Берц научить меня вовремя затыкаться.
До темноты оставалось ещё несколько долгих часов, которые показались мне днями. До кучи меня ждали не могли дождаться пятьсот метров, мишень, которая маячила в недосягаемой дали — и снайперская винтовка с длинным дулом и оптическим прицелом, похожим на телескоп. По ходу дела выяснилось, что прицел был четырёхкратный — и что пятьсот метров мне тоже придётся преодолевать на своих двоих, на сей раз просто потому, что этого желала Берц. И я продолжала, как заяц, скакать по сугробам — и докладывать результаты, в точности которых она желала убедиться только таким образом и никак иначе…
Я с грехом пополам научилась затыкаться. Иногда. А иногда всё-таки нет.
И ещё с тех пор я стала пребывать в уверенности, что снайперская винтовка-"весло" на самом деле не такое уж и лёгкое оружие, как кажется со стороны…
В общем, мне было фиолетово, как именно меня воспитывала Берц. Факт тот, что я соглашалась с тем, что она вполне себе имела на это право.
Она могла делать с любым из нас что угодно — потому что в итоге только благодаря Берц, а не министру обороны, которого мы никогда не видели, и не Господу Богу, которого мы, кстати говоря, никогда не видели тоже, наши задницы были целы.
Ей всё одно было виднее, что собой представляет человек, и кого из этого человека в итоге можно сделать.
Если мне не выпала судьба стать спецом — значит, я действительно не могла быть снайпером или кем-то там ещё. Мало того, мне вряд ли суждено было стать кем-то выше рядового.
И это устраивало меня как нельзя больше. Я не собиралась прыгать выше головы или переворачиваться жопой вверх всего лишь из-за того, что мне суждено было оставаться вечным рядовым. Мне на фиг не упёрлась лишняя нашивка — и лишняя полоска в чёрном штрих-коде. А всяческие байки я могла послушать и в исполнении Ярошевич.
Но я не собиралась забивать на человека, который когда-то спас мою шкуру, вытащив на себе из огня боя. К тому же слово "лазарет" теперь действовало на меня, словно магнит.
