Дмитрий Цветков - Anno domini
— Да меня не сам участок так расстроил, как отношение моего бывшего сослуживца. Если бы он не пообещал мне накануне!
— Но он пообещал. Все! Уже пообещал! Теперь ты знаешь, что он стал другим. Ну так что, умереть от этого? Пусть это будет его проблемой. Проблемой его совести.
— Какая там совесть! Ее никогда не было и появиться неоткуда!
— А когда он тебе квартиру давал, тогда откуда она взялась?
— Эту квартиру я заработал за свою многолетнюю службу!
— Я-то знаю, что заработал, но он ведь мог на это не обратить внимания, а он обратил. И перед самой пенсией отблагодарил тебя за службу. Хотя в тот момент ты был уже бесперспективным работником, потому что через месяц увольнялся. И он об этом знал. Значит, просто пошел тебе навстречу, твою семью пожалел. А теперь помогает своей семье, своему сыну.
— Ну не ценой же моей жизни!
— Так это ты виноват, что не умеешь контролировать свои эмоции! — в этот миг Вадим вспомнил, как отец не раз произносил фразу «Ты сам виноват» по отношению к нему, и пожалел о своих вылетевших словах, намереваясь продолжать разговор осмотрительнее. — И вообще, если бы он знал, чем все это может обернуться, наверняка плюнул бы на этот участок. Ты теперь за эту ошибку готов его уничтожить и у губернатора, и в прокуратуре.
— Вадим, я тебе скажу, что это не тот человек, которого надо жалеть. Он себе недавно в квартире отремонтировал туалет с ванной за двадцать две тысячи. Так что он заслуживает прокуратуры.
— Да что ж мы все так любим считать чужие деньги! Ну, неужели он начальником милиции столько денег наворовал? У вас там и негде столько украсть милиционеру. У него, наверное, есть какой-нибудь бизнес?
— У его жены заправка — та большая, что на въезде.
— Вот видишь! Люди зарабатывают и ремонтируются. Разве плохо, что кто-то может позволить себе достойно жить?
— Но заправка-то у них появилась, когда он был начальником милиции!
— Понятно, что начальнику легче поставить заправку, чем участковому. И все же я считаю, что он не заслужил того наказания, которое ты ему готовишь.
Вадим видел, что рассудок отца затуманился гневом, который он не в силах превозмочь, но Вадим также понимал, что он и не собирается бороться с этим одурманивающим чувством. Он узнавал в словах отца заложенные обвинительным фундаментом рассуждения его жены. Он чувствовал, что ведет борьбу не со здравым смыслом своего родителя, а с инстинктами женщины, не читавшей ни Чехова, ни Достоевского, и поэтому не имеющей понятия о бедах и переживаниях чужих людей, кроме своих собственных бед и переживаний. Он давно наблюдал за тем, как сильный интеллект, однажды встретившись с сильным, но примитивным инстинктом, уступает свои позиции и сам деградирует под воздействием дикой природной естественности. Он узнавал в этой метаморфозе недавние изменения своего бывшего друга Сергея, который, обложенный со всех сторон собственническими инстинктами семьи своей жены, потерял чувство реальности и в корне изменил собственное отношение к порядочности и чести.
Вадим не обвинял ни Ольгу, ни жену Сахно в том, что они любыми средствами добиваются своего счастья и достатка, имея о счастье именно такое представление. В их морали и вытекающих из нее поступках не было ничего удивительного. Это была первобытная борьба за место под солнцем, в которой победить мог только сильный, а уж никак — не умный. Это была их жизнь — жизнь людей, которые, даже прочитав, никогда не смогут понять страданий князя Мышкина, потому что к этому пониманию надо готовить свой интеллект и нравственность с самого детства. Вадим знал человека, который раз десять прочитал «Анну Каренину» и после каждого прочтения, закрывая книгу, в сердцах говорил: «Проститутка!». Но ему было совершенно непонятно, как может так легко сдаваться разум его отца, до которого Сахно никогда не дотянуться, сколько бы сект ни занимались его образованием, как может он так легко уступить примитивности, упрощенности мышления, возможно — даже бездуховности, хотя он не решался судить о внутреннем состоянии чужой души. Как может его отец абстрагироваться от багажа нравственности и опуститься до мести за неполученный участок земли, необходимость в котором вызывала сомнения. Теперь была объявлена война коррупции, ставшая такой популярной благодаря новой власти. И объявляли эту войну люди, недавно активно боровшиеся против победы опального кандидата. Ведь именно Ольга у себя на кухне почти кричала, доказывая Вадиму, что старое правительство гарантировало ей стабильность и что ее совершенно не волнует — воруют они или нет, потому что для нее главное — спокойствие в собственной семье. И это отец, трижды проголосовавший за провластного кандидата, узнав о борьбе своего сына и о его публикациях, назвал его горячим юношей, не понимающим происходящего. Это он, до сих пор не прочитав этих статей, которых всего-то три, уже просит написать следующую — об обидах, нанесенных ему все той же старой властью, не пострадавшей в удаленных районах от перемен в верхах.
Вадим достал из холодильника бутылку водки и томатный сок, приготовленные к приезду отца. Налил полные рюмки и предложил тост.
— Я хочу выпить за мудрость! Однажды, три тысячи лет назад, царь Соломон сказал замечательные слова: «Когда мудрость войдет в сердце твое, и знание будет приятно душе твоей, тогда рассудительность будет оберегать тебя, разум будет охранять тебя, дабы спасти тебя от пути злого, от человека, говорящего ложь», — эта фраза была в одной из газетных статей Вадима, но он знал, что отец ее не читал. — Мне очень хочется, чтобы ты — мой отец, впустил в свое сердце мудрость. Именно в сердце, потому что голова твоя полна знаниями, а вот сердце глухо. Только мудрость в сердце может открыть тебе путь к добру, потому что именно добра тебе сейчас не хватает. Не может быть достигнуто счастье путем зла. За твою мудрость!
Отец понял эти слова, понял весь заложенный в них смысл и понял всю глубину любви сына, вложенную в эти слова. Его глаза заблестели слезами. Вадим увидел это просветление и захотел ускорить, углубить процесс оттаивания.
— Ты читал Библию? — спросил Вадим после того, как они закусили водку жареной картошкой.
— Никогда! Видимо, я еще не созрел.
— Но ведь может статься, что и не успеешь. Для того чтобы решить, готов ты или нет — надо попробовать!
— Наверное, еще не готов, раз до сих пор не потянулась рука к этой книге.
— Однажды от Сахно я услышал замечательное определение, что Библия — это инструкция к человеческой жизни. И человек сможет стать счастливым, если научится этой инструкцией пользоваться. Знаешь, в этой книге столько выражений, которые мы употребляем в своей речи, что прав оказывается Соломон, сказавший, что все происходящее с нами — когда-то уже происходило, и нет в мире ничего нового. Например, выражение: «В своем глазу бревна не замечаешь, а в чужом соломинку видишь» — принадлежит Иисусу. «Не мечите бисер перед свиньями» — это тоже его слова. А Моисей предупреждал, чтобы торгующий не изменял свои гири, потому что это грех перед Господом. Да и еще очень много правильных наказов, соблюдая которые можно оставаться в мире со своей совестью. А разве не в этом счастье?
Правда, религия изменялась, трансформировалась с течением времени. Ведь Моисей пророчествовал пять тысяч лет назад. Представляешь, как с тех пор поменялись взгляды людей и их образованность. А основы морали — остались прежними. Как донес он тогда до людей десять заповедей, так эти требования до сих пор и актуальны. Иисус сильно обновил Ветхий Завет. Отказались от жертвоприношений, отказались от мести: «Око за око и зуб за зуб», предпочтя: «Ударяющему тебя по одной щеке подставь другую», правда это наставление никак не может прижиться в обществе. Но, все равно, современное христианство стало гораздо добрее, чем Ветхий завет.
Я к чему обо всем этом говорю: я вижу в душе твоей злобу, которая затмевает здравый смысл, и мне очень хочется тебе помочь с этой злостью справиться. Конечно, Библия сделала бы это надежнее и профессиональнее, но вряд ли я добьюсь того, чтобы ты взял ее в руки. Поэтому так и напрягаюсь сейчас. Видишь ли, добродетель рождается не в сердце (насосе, перекачивающем кровь), она рождается в разуме, спровоцированная нравственностью, тем багажом знаний, понятий, закладываемых с детства родителями, объясняющими маленькому мальчику, что муравьев не нужно топтать от того, что они такие же живые, как и мы, и спешат домой к своим деткам. А продолжается это познание всю долгую жизнь. Поэтому нужно торопиться узнать как можно больше, чтобы как можно раньше впустить в себя мудрость доброго.
Вадим не стал говорить отцу о том, что считает причиной его сегодняшнего состояния Ольгу. Так, как не стал говорить в свое время Сахно о роли его жены в испортившихся отношениях между старыми друзьями. Он понимал, что какими бы ни были верными его слова сейчас, как бы глубоко они ни проникли в сердце родного человека, они все равно останутся словами по сравнению с мнением жены, с которой он засыпает и просыпается, с которой воспитывает дочь и обрабатывает огород. Это не просто ее мнение — это его среда обитания. Это их сложившийся стереотип единства мнений. Это менталитет их семьи. И если внести своими речами о правильности конфронтацию в те сформированные отношения, то это значит поселить зло в нескольких людях и по отношению друг к другу и впоследствии (когда там все наладится) — по отношению к себе самому.
