Патриция Хайсмит - Игра мистера Рипли
Это действительно так, подумал Том, потому что итальянцам известно, как выглядит Ривз.
– Очень интересные новости. Но мне кажется, дружище, нам не стоит целый день об этом толковать. А что тебя на самом деле тревожит?
Слышно было, как Ривз вздохнул.
– Получение моих вещей здесь. Но деньги Габи я послал, так что она должна отправить все морем. Написал в банк и все такое. Я даже бороду отращиваю. И разумеется, у меня теперь другие имя и фамилия.
Том предполагал, что Ривз возьмет другую фамилию из одного из своих фальшивых паспортов.
– И как же тебя теперь зовут?
– Эндрью Лукас… из Вирджинии, – Ривз хохотнул. – Кстати, а ты видел нашего общего друга?
– Нет. Зачем мне это? Ну ладно, Энди, держи меня в курсе дела.
Том был уверен – Ривз позвонит, если окажется в беде и если обстоятельства позволят ему позвонить, ведь Ривз думает, что Том Рипли вытащит его из любой ситуации. Хотя бы из-за Треванни Тому нужно знать, не окажется ли Ривз в беде.
– Хорошо, Том. Да, вот еще что! Человека Ди Стефано пристрелили в Гамбурге! В субботу поздно вечером. Возможно, прочитаешь об этом в газетах, а может, и нет. Но главное – семья Дженотти его достала. А именно это нам и требовалось…
Наконец Ривз повесил трубку.
Если мафия доберется до Ривза в Амстердаме, размышлял Том, они силой выудят из него все, что им нужно. Том сомневался, что Ривз будет держаться так же хорошо, как Фриц. Интересно, подумал Том, какая из семей – Ди Стефано или Дженотти – добралась до Фрица? Фриц, вероятно, знал только о первой операции – убийстве в Гамбурге. Тогда жертвой стал всего лишь рядовой член мафии. У семейства Дженотти оснований для мести гораздо больше: они потеряли шефа и, как только что сказал Ривз, рядового члена мафии или телохранителя. Разве оба семейства не поняли, что убийства начались с Ривза и гамбургских парней из казино, и тому причиной вовсе не семейная вражда? Надо ли считать, что они ограничатся взрывом в квартире Ривза? Том чувствовал, что совершенно неспособен защитить Ривза, если тому понадобится помощь. Как было бы просто, если бы им нужен был только один человек! Но рассчитать ходы мафии невозможно.
Ривз в последнюю минуту сказал, что звонит с почты. Это, по крайней мере, безопаснее, чем звонить из гостиницы. Том подумал о первом звонке Ривза. Помнится, он тогда звонил из гостиницы под названием «Зюйдер Зее»? Точно, оттуда, подумал Том.
Снизу доносились чистые звуки клавесина – послание из другого века. Том спустился вниз. Элоиза, вероятно, захочет, чтобы он рассказал ей о заупокойной службе, хотя когда он спрашивал ее, хочет ли она пойти с ним, она ответила, что заупокойная служба наводит на нее тоску.
Джонатан стоял в гостиной и смотрел в окно. Он включил транзистор, чтобы послушать новости, которые передавали в полдень, а теперь звучала поп-музыка. Симона гуляет в саду с Джорджем, который оставался один в доме, пока они ходили на заупокойную службу. Мужской голос пел по радио: «…бежать вперед… вперед бежать…» Джонатан смотрел, как на той стороне улицы щенок восточноевропейской овчарки бежит вприпрыжку за двумя маленькими мальчиками. Джонатан относился ко всему, к любому проявлению жизни как явлению временному – это касалось не только собаки и мальчиков, а вообще всего. Его не покидало ощущение, что все умрет, рано или поздно разрушится, – будет забыто даже то, как все это выглядело. Джонатан подумал о Готье – быть может, в этот самый момент его гроб опускают в землю, – но потом стал думать о самом себе. У него нет энергии собаки, которая только что пробежала мимо. Если он когда-то и был полон сил, то это осталось в прошлом. Теперь уже слишком поздно. Джонатан чувствовал, что у него нет энергии наслаждаться жизнью, особенно теперь, когда у него появились средства. Он должен закрыть свой магазин, продать его или каким-то образом от него избавиться – какая разница, как он это сделает? Однако, подумав, он решил, что не станет проматывать деньги с Симоной, – а что останется ей и Джорджу, когда он умрет? Сорок тысяч фунтов – это не состояние. У него звенело в ушах. Джонатан сделал несколько глубоких, медленных вздохов. Он попробовал поднять раму, но у него не хватило сил. Он повернулся лицом к комнате. Ноги у него были словно ватные и почти не слушались его. Звон в ушах полностью заглушил музыку.
Джонатан пришел в себя, весь в холодном поту, на полу гостиной. Симона стояла перед ним на коленях, осторожно обтирая мокрым полотенцем его лоб и лицо.
– Дорогой, что с тобой? Как ты себя чувствуешь? Джордж, все в порядке. С папой все в порядке!
Но голос у нее был испуганный.
Джонатан снова опустил голову на ковер.
– Воды? – спросила Симона.
Джонатан отхлебнул из стакана, который она поднесла к его губам, и снова откинул голову.
– Мне кажется, я мог бы пролежать здесь весь день!
Звон в ушах заглушал его собственный голос.
– Дай-ка я поправлю.
Симона одернула его пиджак, который смялся под ним.
Из его кармана что-то выпало. Он видел, как Симона это подняла и озабоченно на него взглянула. Он лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, потому что с закрытыми было еще хуже. Минута за минутой проходили в молчании. Джонатан не волновался, зная, что еще протянет, что это не смерть, а лишь обморок. Может, сестра смерти, ибо сама смерть приходит совсем не так. Смерть, наверное, слаще и соблазнительнее, она потянет за собой, как волна, увлекающая пловца подальше от берега, мертвой хваткой вцепившись в ноги того, кто отважился заплыть слишком далеко и таинственным образом утратил способность сопротивляться. Симона ушла, силой уведя за собой Джорджа, потом вернулась с чашкой горячего чая.
– Я положила побольше сахара. Тебе станет лучше. Хочешь, я позвоню доктору Перье?
– О нет, дорогая. Спасибо.
Сделав несколько глотков, Джонатан добрался до дивана и сел.
– Джон, что это? – спросила Симона. В руке у нее была маленькая голубая книжечка – расчетная книжка швейцарского банка.
– А… это… – Джонатан покачал головой, пытаясь прийти в себя.
– Банковская расчетная книжка. Ведь так?
– В общем… да.
Сумма была шестизначная – более четырехсот тысяч, – и после нее стояла буква "ф". Он знал, что Симона заглянула в эту маленькую книжечку по простоте душевной, полагая, что там ведется запись покупок для дома, какой-то их общий счет.
– Здесь написано – «франки». Это французские франки? Откуда она у тебя? Что это, Джон?
Сумма действительно была во французских франках.
– Дорогая, это что-то вроде аванса… от немецких врачей.
– Но… – протянула Симона в замешательстве. – Это ведь французские франки, да? Но такая сумма! – Она нервно рассмеялась.
Взгляд Джонатана неожиданно потеплел.
– Я же говорил тебе, откуда эти деньги, Симона. Естественно… понимаю, сумма немалая. Я не хотел тебе сразу говорить. Я….
Симона аккуратно положила голубую книжку поверх его бумажника, лежавшего на низком столике перед диваном. Потом выдвинула стул из-под письменного стола и уселась на него верхом, держась за спинку одной рукой.
– Джон…
В дверях неожиданно появился Джордж. Симона решительно поднялась, и, подойдя к нему, повернула его за плечо.
– Голубчик, мы с папой разговариваем. Оставь-ка нас одних на минутку.
Она вернулась на свое место и тихо произнесла:
– Джон, я тебе не верю.
Джонатан почувствовал дрожь в ее голосе. Она говорила не только о сумме, пусть и значительной, но и о его тайных поездках в Германию.
– Видишь ли… ты должна мне верить, – сказал Джонатан. К нему возвращались силы. Он поднялся. – Это аванс. Они не думают, что я смогу как-то потратить эти деньги. У меня не будет на это времени. А вот ты сможешь.
Он рассмеялся, но Симоне было не до смеха.
– Деньги переведены на твое имя. Джон, ты что-то от меня скрываешь.
Она помолчала несколько секунд, ожидая, что, возможно, услышит правду, но он ничего не ответил.
Симона вышла из комнаты.
За обедом они словно отбывали повинность, почти не разговаривая друг с другом. Джонатан видел, что Джордж озадачен. Джонатан представил себе, что будет дальше, – Симона, скорее всего, в ближайшие дни не станет ни о чем спрашивать, терпеливо ожидая его объяснений. Они будут играть в молчанку, а объятий, выражений симпатии или смеха больше не будет. Надо бы придумать что-то еще, получше. Он сказал ей, что рискует умереть вследствие лечения, разве не логично, что немецкие врачи так много ему платят? На самом деле, нет. Джонатан вдруг осознал, что его жизнь не стоит той суммы, которую ему заплатили за жизнь двух мафиози.
16
В пятницу день с утра выдался хороший – примерно каждые полчаса прыскал легкий дождик, а потом опять появлялось солнце. Как раз то, что надо для работы в саду, подумал Том. Элоиза уехала на машине в Париж – в каком-то бутике на улице Фобур-Сент-Оноре проводилась распродажа. Том был уверен, что она вернется с шарфом или чем-нибудь не менее для нее важным от «Эрмеса»[89]. Том сидел за клавесином и играл тему из «Гольдбергских вариаций»[90] – она звучала у него в голове, он чувствовал ее в пальцах. В Париже он купил несколько нотных сборников в тот же день, когда приобрел клавесин. Том знал, как должна звучать первая вариация, поскольку у него была запись Ландовской[91]. Он проигрывал ее в третий или в четвертый раз, чувствуя, что у него получается. И тут зазвонил телефон.
