То Хоай - Западный край. Рассказы. Сказки
На дороге Кхаю встретились женщины из племени зао: блестящие волосы их, разделенные пробором, узлом поднимались на затылке. За спиной у каждой висела желтая сумка с дынями. Увидев незнакомца, они наклонили улыбающиеся лица и заспешили дальше. Кто утверждал, будто зао скуповаты и замкнуты по натуре? И выраженья их лиц, и облик их деревень теперь открыты и радушны.
Недавно распаханные по целине поля уходили все дальше и дальше от деревенских околиц. Срезанные полукружьями по высоким межам, удерживавшим влагу, они поднимались чуть не к самым вершинам гор — такие поля бывают лишь там, где люди ведут оседлую жизнь. Пашни оттесняли лес на дальние склоны, чтоб деревням зао было где прокормиться, чтоб они могли обосноваться здесь навеки.
Выглянув было из леса, деревушка зао снова скрылась из глаз. Сквозь полог слепого дождя все вокруг казалось неясным и сумеречным. Тхао Кхай вдруг заметил на дороге следы тигра, четкие и круглые, будто отпечатки бочонка, обведенные сине-зеленым кольцом примятой полыни, и, наклонившись, почуял резкий запах, смешавшийся с пряным духом полыни.
Кхай шел по просторным ровным лощинам, мимо селений племени лы, что стояли вперемежку с деревнями тхай. Лы переселились сюда из Лаоса бог знает когда. Дома их рядком уселись на склонах там, где начинались пашни. Осенью над окружавшей их редкой бамбуковой изгородью желтели спелые апельсины. В подполе, меж сваями, толкли рис в ступах, и размеренные удары пестов гулко стучались в тишину сумерек. Старики, сидевшие у дверей, торопились, пока не зашло солнце, дошить начатые поутру холщовые сумки. Девушка мыла голову, наклонясь над ручьем. Увидев незнакомца, она неторопливо подняла подол ярко-красной юбки и прикрыла грудь. Потом поздоровалась с «товарищем кадровым работником» и подумала: «Ишь как торопится, видно, по важному делу…»
Прежде феодалы стращали народ: мол, зао и лы, тхай, са, мео и прочие какие ни есть племена только и ждут, как бы затеять резню. Оттого-то Кхай сызмальства привык опасаться чужих. Но потом, когда их с матерью выгнали из деревни в лес, он увидел, что уездный начальник — сам по рождению мео — тиранит и губит своих соплеменников. И с той поры он стал бояться всех и вся.
Но нынче, сколько бы ни шел ты по дороге — день, два или три, — хоть всю страну обойди из края в край, — везде разноплеменный люд уживается и трудится рядом: на одной горе, у одной и той же реки, близ одного поля на лесной опушке. И нигде он не встретил вражды или розни.
Кхай вспомнил, как председатель Тоа рассказывал: «Девушки черных мео прежде носили синие платья и покрывали головы черным платком, это потом уж они начали надевать расшитые юбки. Ведь в старину мео были единым племенем, да после разделились на разные ветви: черные мео, белые, пестрые… А все оттого, что деды и прадеды наши жили в нужде и лишеньях и не знали покоя; спасаясь от королей да чиновников, покидали они исконные свои земли и расходились по разным краям и там заводили свой промысел и одежду. Вот и вышло: единокровные братья, а зовутся по-разному и одеваются несхоже…»
А теперь мео снова стали единой семьей.
То же самое произошло с племенами лы и тхай. Черные тхай, белые… Дома богатеев у них стояли посреди пашен, а беднота ютилась по лесным опушкам. Король с начальниками оттягали себе лучшие земли, а простой люд, обнищав вконец, бросал свои скудные поля. Вот и здесь, на речке Намма, тхай поднялись до самых истоков, вырубая под пашни лес и промышляя рыбу, как племена лы или са. Бедняки, они везде одинаковы: повсюду уживаются и работают сообща. Зато начальники — у тхай, у мео или у зао — все кормились из вражеских рук; у каждого вместо брюха бездонная бочка, и все они только одно и знали — натравливать людей друг на друга, затевать междоусобицы и резню, чтобы мео ненавидели тхай, а тхай враждовали с са.
Но вот пришла Революция. Король с начальниками сбежали все до единого. И люди без различия роду и племени подняли голову, пресекли позорные распри и зажили по-новому.
Кхай завернул в деревушку лы поесть и передохнуть с дороги. Здешние жители часто бывали на стройке в Финша и знали его в лицо. К дому, где он остановился, тотчас собрался народ, каждый хотел поздороваться с ним, узнать последние новости.
Отсюда Кхай спустился к самому устью и под неуемным ливнем направился в Наданг, где жили са.
Дожди выпадали в горах, дожди заливали лощины и затопляли леса. Они переполнили русло Намма. Белесые стволы сумахов[74], вчера еще высившиеся на берегу, сегодня торчали посреди разъяренного потока. Ревущий водоворот перевернул долбленую пирогу с раздвоенной, как ласточкин хвост, кормою, и она заплясала на волнах, не в силах оборвать веревку, привязанную к стволу сумаха.
Водяные валы, гулко рыча, мчались друг за другом вниз по течению. Едва успевал схлынуть один, как тотчас вздымался новый и с грохотом захлестывал берега, грозя смыть и унести прочь деревенские хижины вместе с истлевшим на опушке валежником и сухостоем.
Откуда-то из глубоких нор, словно водяные собаки, стаями выплывали длиннохвостые серо-черные выдры. Разевая пасти, они плыли против течения, огибая водовороты, и временами крик их пробивался сквозь гул потока. Потом они все разом ныряли за рыбой в глубину волн, заглушавших своим ревом голоса зверей.
А с верховий снова и снова набегали пенистые валы, прорываясь сквозь заросли сумаха. Брод через Намма был размыт и затоплен; о переправе не могло быть и речи.
Кхай зашагал вдоль берега, держась видневшихся на траве следов, и вдруг вышел к какому-то полю. В густых зарослях арундинарии[75] кишели пиявки. Раскачиваясь, они тянулись в ту сторону, откуда слышался человеческий запах, и одна за другой лопались под подошвами резиновых сапог.
Пройдя еще немного, Кхай увидал одинокую хижину, прилепившуюся к огромной каменной глыбе.
Здесь жил шаман из племени са, у которого заночевал однажды Нгиа.
Кхай шагнул из зарослей на прогалину и едва не угодил ногой в отпечаток тигриной лапы прямо посредине небольшого песчаного пятачка. Вода только начала затекать в огромный круглый след и еще не заполнила его до краев. Пожалуй, зверь опередил Кхая всего на несколько шагов. Тигр вышел на добычу средь бела дня!
Кхай взял винтовку наперевес. Вдруг под домом раздался громкий треск. Тигр вломился в хлев!
Кхай выстрелил в воздух и кинулся к дому. Хлев, устроенный под настилом меж сваями, был раскрыт настежь. В глубине лежала небольшая свинья. Она не шевелилась — должно быть, уже издохла. Наверно, тигр только успел броситься на добычу, как его спугнул выстрел.
Зверь средь бела дня хватает в хлеве свинью, а близ дома не слыхать ни лошадиного ржания, ни собачьего лая. Никто не кричит, не колотит в котлы, отпугивая хищника… Никого не видать. Неужто тигр подстерег момент, когда люди ушли из дома?
Кхай взбежал по лесенке. За дверью было тихо. И вдруг послышался стон. Значит, там кто-то есть. Переступив через порог, Кхай разглядел человека, тот лежал, привалясь к стене, и трясся в ознобе. Увидев Кхая, незнакомец с трудом приподнял голову. Побелевшие глаза его едва не вылезали из орбит. Кхай сразу узнал шамана, творившего заклинания в доме у Панга.
Старик тогда рассердился и под дождем ушел к себе. Теперь он лежал, скорчившись, похолодевший и серый, точно зола в очаге. Руки его были скрючены, как сухие ветки. Он не смог подняться, даже когда тигр задрал в подполье свинью. Тишину нарушало лишь хриплое, надсадное дыхание старика.
Кхай присел подле больного. Одной рукой он взял старика за запястье и прощупал пульс, другой — снял с плеча ранец и вытащил стетоскоп. Старик бредил в забытьи. Его давно трепала лихорадка, и силы были уже на исходе.
Фельдшер Тхао Кхай приступил к своим обязанностям. Он сделал старику укол, но тот продолжал бредить.
Кхай решил заночевать здесь. Он сходил в лес, нарубил толстых веток и загородил хлев, потом в огороде за домом наломал кукурузных початков. Вернувшись, он расстелил свою брезентовую накидку, разжег очаг и стал жарить кукурузу, слушая, как ревет в ночи беснующаяся вода. Иногда сквозь грохот и гул доносился крик голодных выдр, искавших в волнах добычу.
Болезнь старика сама по себе не опасна, просто у него полный упадок сил. Еще бы, ведь во рту у него небось который уж день не было ни крошки.
Кхай отыскал топленое сало и зажег светильник. Старик открыл глаза, наивные и блеклые, как у младенца.
В темноте за стеной шумел дождь.
Старик спросил чуть слышно:
— Что, белохвостый тигр съел мою свинью?
— Нет, не успел.
— В белохвостого тигра воплотились мои родители. Это отец с матерью приходили поесть свинины… Не надо стрелять в белохвостого тигра…
— Лежите спокойно, вам нельзя разговаривать.
