Барбара Пим - Несколько зеленых листьев
Для Адама Принса последние дни лета оказались огорчительными, и даже обескураживающе огорчительными. Во-первых, посещение придорожного кафе, где он в окружении посетителей более молодых, но куда менее взыскательных, чем он, продегустировал по долгу службы «ранний ужин с чаем», резко ему не понравившийся. Во-вторых, безличный антураж мотеля «Почтовая станция», где аппетит его был должным образом удовлетворен, но обнаружился леденящий дефицит человеческого общения. Никакой тебе милейшей пожилой дамы с вязанием в гостиной (во время своих разъездов Адам нередко наслаждался послеобеденными беседами с подобными дамами), никакого тебе сердечного «Buon giorno, signore»[20] от улыбчивого официанта с подносом на плече — приветствие, ностальгически оглашающее римский pensione[21] где-нибудь неподалеку от лестницы на площади Испании в часы, когда приносят завтрак. Завтрак Адама, «континентальный завтрак» в пластиковой упаковке, появлялся возле его дверей неукоснительно точно, таинственно и безлично, словно разносимый роботом, как это и вправду могло быть. Последнее небезынтересно для отчета, который ему предстоит написать по возвращении домой.
Но самое огорчительное — это его тоска по человеческому общению. Неужели это значит, что он стареет?
23
Дни стали короче, но зато георгины, густо разросшиеся вокруг мавзолея, в закатных лучах представляли замечательную картину.
— Замечательная картина эти георгины вокруг мавзолея, — сказала Магдален своему зятю за завтраком, — такие удивительные краски!
— Вы были утром на кладбище, мама? — спросил Мартин.
Вопросом своим он вовсе не хотел сказать, что посещение кладбища считает занятием нездоровым или в какой-то мере нежелательным. Он выработал своеобразное разумное отношение к смерти, которое по мере сил старался привить как своим пациентам, так и любым собеседникам в летах. Сохранять хладнокровие, находясь в непосредственной близости от могильных камней, похвально, пройти через кладбище — так же вполне допустимо, нередко этим мы сокращаем путь, направляясь, к примеру, в пивную, но следует ли поощрять постоянные прогулки по кладбищу, блуждание по кладбищу, разглядывание памятников, словом, то, к чему, как видно, пристрастилась его теща?
— Да, была на кладбище, ректор просил нас изучить могилы, то есть посмотреть, из какого камня сделаны памятники, прочесть и расшифровать, где сможем, надписи. Конечно, не везде это возможно: на старых плитах надписи стерлись, а в других случаях памятники так осели, что разобрать ничего нельзя. Чтобы рассмотреть хоть что-то, приходится ползать на четвереньках, — Магдален хихикнула. — Наверно, если со стороны кто увидит, удивится…
— Ректор? Ректор просил пожилых людей ползать по сырой земле ради своей прихоти? — негодующе воскликнул Мартин.
— Но это не прихоть! Описание кладбищ необходимо для истории графства, а ведь известно, как увлекается ректор историей.
— По-моему, это крайне неловко… — проворчал Мартин. — Мог бы выбрать кого-нибудь помоложе или же заняться этим сам.
— Тех, кто помоложе, найти не так легко, а мне интересно узнавать, кто где лежит и у кого какое надгробье. Знаете, там оказались захоронения родственников мисс Ли! Хорошо ли прошел утренний прием, мой милый?
— Наверно, слово «хорошо» тут не совсем уместно. Прием был трудный, как всегда.
— Не даем разрастаться кладбищу? — прощебетала Магдален. — Хотя в новой части еще полно места. Но вы бы видели эти георгины возле мавзолея — просто прелесть!
Мартин встал из-за стола. Разговоры с тещей, притом что на нее они оказывали несомненное психотерапевтическое действие, для него нередко бывали пустой тратой времени.
— Прогулка в лесу или в поле была бы вам куда полезнее, чем это — ползанье в могильной сырости, — предостерегающе заключил он, — что бы там ни утверждал ректор.
— Наверно, нам стоило бы пригласить его как-нибудь к ужину, — сказала Магдален. — С отъездом сестры он, кажется, скучает.
— Ну, это решите вы с Эвис, — сказал Мартин. Не его дело все эти светские условности и мелкие хозяйственные заботы, вроде того, чем заполнен погреб или холодильник, что выставить на стол ректору и прочее в том же духе. Но сблизиться с ректором, чтобы потом прощупать почву, выведать, каковы его ближайшие планы и не собирается ли он подыскать себе дом поменьше, а если да, то не пахнет ли тут продажей ректорского дома, не лишено заманчивости.
«Доктор Мартин Шрабсоул, бывший ректорский дом» — весьма недурно для многообещающего молодого врача заиметь такой адрес.
Когда он объяснил это Эвис, она, разумеется, согласилась с ним, и вскоре они уже обсуждали меню.
— Ты помнишь его послание в приходском журнале? — спросила Эвис. — Он мечтает разделить с кем-нибудь «скромную трапезу в семейном кругу», так что роскоши он не ждет. Хотя, поскольку это зависит от миссис Дайер, роскошью, как я думаю, в его жизни и не пахнет, так что потрудиться нам, может, и стоит.
Конечно, и у Эвис тоже промелькнула мысль, что хорошо подкормить Тома и привести его в благодушное расположение духа на случай, если встанет вопрос о продаже дома — идея стоящая. Но принадлежит ли Том к категории людей, путь к сердцу которых лежит через желудок? Не Адам Принс же он, в конце концов! Да и волен ли он самолично решать судьбу ректорского дома, даже если и соберется переехать в дом поменьше? Может быть, подобные вопросы находятся в компетенции церковных властей или какого-нибудь епископа?
— Кое-что придется приготовить заранее, — сказала Эвис. — Можно сделать пастуший пирог — ведь пастырь тоже своего рода пастух — или муссаку, хотя, думаю, муссакой Дафна его закормила. Нет, пускай лучше это будет курица — курица блюдо испытанное.
— И какой-нибудь из твоих чудесных пудингов, — вставила Магдален. — По-моему, пудинг ему придется по вкусу: в кои-то веки отведает настоящего пудинга!
Обращение в приходском журнале и слова насчет «скромной трапезы в семейном кругу» совершенно стерлись в памяти Тома, а вид Мартина с ножом в руках, собирающегося разрезать курицу, перенес его прямо-таки в другую эпоху. Когда он был викарием, все его окружение считало курицу блюдом вполне подходящим для праздничных трапез, ну а в наше время она, похоже, стала пищей каждодневной, теперь вперед вырвалась индейка, которую рекламируют по телевидению, и, не только на рождество, но и на святой, показывают, например, семейство, члены которого с блаженными улыбками, ломоть за ломтем, уплетают индюшачью грудку. Том вспомнил, что миссис Дайер со своими домашними на пасху, а иногда еще и на духов день и на весенний День отдыха жарят индейку.
— Я полагаю, в последнее время греческих блюд у вас в доме стало меньше, — шутливо заметил Мартин.
— Да, Дафна теперь совершенствуется в искусстве их изготовления на окраине Бирмингема.
— Как ей там нравится? — спросила Эвис.
Том замялся.
— Знаете, у них теперь собака есть, — сказал он как бы в качестве ответа. — Конечно, собака требует постоянных забот, но Дафна делит эти заботы с подругой.
— Мисс Бленкинсоп, кажется, библиотекарь? — спросила Магдален.
— Была, но теперь она на пенсии. Обе они вышли на пенсию. Дамы-пенсионерки… — Том улыбнулся. — Кажется, шла когда-то пьеса под таким названием… Несколько лет назад, если я не ошибаюсь?
Пьесу смогла припомнить одна только Магдален.
— Но она была рада переехать в город, правда? — упорствовала Эвис. — Мне всегда казалось, что Дафна здесь не в своей тарелке.
— Ну, я бы этого не сказал, — возразил Том, — просто ей не хватало Хетер, ведь до того, как Дафна поселилась у меня, они, кажется, жили вместе.
«Лесбийские наклонности? — в который раз спросил себя Мартин, чей клишированный ум безотказно извлек из ячейки нужное определение. — Нет, может это еще и не так».
— Но ведь ваша сестра мечтала жить в Греции?
— Да, наверно, мечтала, — сказал Том, — но мечта эта оказалась нереальной, как и многие мечты.
И, высказав эту крамольную мысль, грозившую нарушить мирное, похожее на монотонное перекачивание теннисного мяча течение беседы, он приостановился. Наступила легкая пауза — хозяева не знали, как отбить эту подачу, не желая ни углубляться в нереальные мечтания Тома, ни гадать, в какую сторону могли эти мечтания простираться.
— Наверно, вам скучно без сестры, — сказала наконец Магдален. — Один, в таком громадном доме…
Том, казалось, удивился: до сих пор отъезд Дафны он не воспринимал под этим углом зрения. «Один, в таком громадном доме» — что за провинциализм так рассуждать!
— Вы никогда не думали подыскать себе дом поменьше? — спросила Эвис.
— Да нет… Это дом, выстроенный для ректора, а я ректор и потому как-то считал себя обязанным в нем жить.
