Патрик Несс - Жена журавля
— Рэйчел…
— И вот почему не могу с тобой расстаться.
— Я прошу тебя…
— И вот почему я. Сегодня здесь. И почему. Все это. И происходит. Еще… Еще!
— Кумико.
— Да, я знаю. Скажи ее имя. Я тоже скажу. Кумико.
— Кумико.
— Кумико.
— Кумико.
— …
— …
— …
— …
— Ну, вот и все, Джордж. Теперь просто поплачь. Ты предал свою любовь, и поплакать над ней будет правильно. Ну, а я пойду.
— Твои глаза…
— А что такое?
— Твои глаза.
— Это просто мои слезы, Джордж. Боюсь, мне еще долго не выплакать их до конца.
— …
— …
— Ты это слышала?
— Нет. Что?
— Такой звук, словно прямо за окном…
— Я ничего не слышала, Джордж. Как, впрочем, и ты.
Глава IV
Джордж вырезал свою последнюю фигурку.
Он поднял голову от стола. Последнюю. Какое странное слово. Разумеется, она не последняя, просто финальная, для последней таблички в серии Кумико — той, которой завершится сюжет истории. Она хотела закончить эту работу до свадьбы, но конечно же потом они оба еще много чего создадут…
Так что никакая она не последняя. И не финальная. Нет.
Он вытер со лба струйку пота и вернулся к работе. Не говоря уже о том, что изматывающая лихорадка заставляла его переживать все чересчур эмоционально, в последние дни Джордж не переставал ощущать какую-то зудящую тревогу. Это касалось и неожиданной помолвки с Кумико, и ее непрекращающейся скрытности (она все чаще пропадала у себя, желая поскорее закончить свою серию), и его ссор с Амандой, которую он всякий раз за что-нибудь отчитывал.
Но что самое тревожное — он переспал с Рэйчел. Он почти буквально не мог представить, что такое случилось в реальности, а не в бреду. Он и правда был в полубреду, когда позвонил ей, в полусне, когда она тут же примчалась в его дом-без-Кумико, в полудреме, когда они провели ту ночь в его постели. Секс у них вышел безрадостным, словно по принуждению, — так, должно быть, чувствуют себя наркоманы, когда кончаются последние крохи их зелья, но Рэйчел оказалась права. Он мог обладать ею (а она — им) ненадолго, но полностью, чего с Кумико у него никогда не случалось — да, видимо, случиться и не могло. Кумико была в принципе непостижима, сколько еще ему нужно для этого доказательств? Она слишком походила на персонаж из истории про богиню, и он испугался, и он разозлился, и…
— Болван, — прошептал он себе, располосовал бритвой страницу книги, над которой работал, и выкинул ее в мусор.
Он переспал с Рэйчел. Он переспал с Рэйчел. Он переспал с Рэйчел. Кумико не знала об этом, просто не могла бы узнать, к тому же он был почему-то уверен, что и Рэйчел не станет об этом болтать. Но какая разница? Урон уже нанесен.
— Неважно выглядишь, Джордж, — сказал ему Мехмет из-за конторки, где должен был заниматься изготовлением беджиков для конференции, но вместо этого забавлялся сочинением флаерса для какой-то театральной пьески, в которой ему каким-то чудом досталась эпизодическая роль.
Насколько понял Джордж, действие пьески строилось на интерактивном общении с аудиторией при полной мужской обнаженке, и ставилась она в каком-то дешевом клубе.
— У меня все в порядке, — соврал Джордж. — А то, чем ты занят, очень мало похоже на работу.
Мехмет пропустил это мимо ушей:
— Знаешь, мы все до сих пор ждем, когда ты объявишь дату.
— Какую дату?
Мехмет поперхнулся.
— Дату вашей свадьбы. Я полагаю, для нас это будет выходной?
— Да, скорее всего.
— Ты радуешься?
— Я работаю, Мехмет. И тебе рекомендую.
Мехмет отвернулся обратно к компьютеру:
— Даже не знаю, чего я дергаюсь…
Джордж поднял взгляд от стола:
— Ну, так не дергайся.
— В смысле?
— Ты мог бы найти себе и другую работу. Куда более тебе подходящую, чем печатная студия. Продавцом в театральной кассе, к примеру. Или гидом для туристов.
— Гидом для туристов… — почти выплюнул эти слова Мехмет.
— Ты знаешь, о чем я.
— Но что бы ты делал без меня, Джордж?
— Видимо, то же, что и с тобой. Только с меньшими проволочками.
Мехмет крутанулся в кресле и уставился на Джорджа:
— Ты что, действительно не понимаешь, а?
— Чего, прости?
— Кто все эти люди вокруг тебя. То, как они себя ведут.
— Что за ерунду ты несешь…
— Они преданы тебе, Джордж. Ты источаешь благонадежность. Лучший друг собственной дочери. Лучший друг своей бывшей жены.
— Не думаю, что лучший…
— И Кумико — достаточно красивая, талантливая и загадочная, чтобы покорить сердце любого мужчины на свете, — почему-то выбирает тебя. Ты когда-нибудь задумывался почему?
Джорджа бросило в жар — видимо, из-за лихорадки.
— Это не потому, что я благонадежен.
— Это потому, что ты вызываешь в людях благонадежность. Никто не хочет тебя подвести. Это, конечно, их слегка раздражает — и меня в том числе, — но они все равно не отстают от тебя, потому что хотят знать, что у тебя все в порядке. — Мехмет пожал плечами. — Ты нравишься людям. А они нравятся тебе, и это означает, что они стоят того, чтобы тебе нравиться, не так ли?
Пожалуй, это было самое милое, что Мехмет когда-либо ему говорил, и посреди всего этого безобразия Джордж даже ощутил приступ любви и доброты.
— Ты уволен, Мехмет.
— Что?!
— Я не сержусь на тебя. И даже не разочарован тем, как ты работаешь. Хотя, может, и есть немного. Но если ты останешься здесь, однажды тебе придется взвалить дела всей студии на себя, и это будет самое печальное событие на свете. Ты заслуживаешь лучшего.
— Джордж…
— У меня в банке тонна денег от этих чертовых табличек. Я выплачу тебе солидную компенсацию. Но тебе нужно браться за ум, Мехмет. Я серьезно.
Мехмет открыл было рот для возражений, но вдруг застыл:
— Насколько солидную?
Джордж рассмеялся. Что в последнее время случалось все реже.
— Рад был знакомству, Мехмет.
— Что, я должен уйти прямо сейчас?
— Нет. Конечно нет. Сперва закончи с беджиками для конференции.
Джордж вернулся к вырезанию, но руки очень быстро теряли былое проворство. Он посмотрел на первую табличку, которую они с Кумико создали вместе, все еще висевшую на стене над его столом. Дракон и Журавушка — опасность и безмятежность — смотрели на него со стены. Чудо первого шедевра. Как это ему тогда удалось?
И как ему, черт возьми, это сделать теперь?
Через день после вечеринки Кумико аккуратно расставила все таблички из своей «личной» серии на книжных полках в его гостиной — по кругу, так, чтобы вся история рассказывалась по порядку.
Мандала его души, составленная из ее табличек. Он сосчитал их. Тридцать одна.
— Осталось закончить всего одну, — сказала она.
— Конец истории, — отозвался он. — Будет ли он счастливым?
Она улыбнулась так, что у него защемило сердце:
— Смотря что ты считаешь счастливым.
Джордж обвел взглядом таблички:
— Все, как всегда, зависит от случайных обстоятельств, не так ли? И счастье каждого может улетучиться в любой момент.
Она посмотрела на него:
— Ты боишься, что у тебя можно отнять твое счастье, Джордж?
— А кто этого не боится?
Она задумалась, глядя на предпоследнюю табличку.
— Еще одна, — повторила она, — и конец этой истории.
Еще одна — и конец, думал он теперь, глядя на недовырезанную фигурку и гадая, какие кусочки бумаги куда и как добавлять — и что, вообще говоря, постепенно из них получается. Эта фигурка предназначалась для последней таблички Кумико, которая, как всегда, отказалась сообщить ему, чего именно от него хочет. Впрочем, «отказалась», пожалуй, слишком сильное слово — скорей уж она просто избежала ответа, когда он об этом спросил, но с каждым днем его беспокойство усиливалось. Ибо это все больше походило на экзамен, который он может вот-вот завалить.
— Ты — художник, Джордж, — сказала она. — Прими это как данность. А если ты художник, ты поймешь, когда нужная форма появится из-под твоей руки.
— Но над чем работаешь ты? Если бы я знал…
— Лучше тебе не знать.
И тогда Джордж, к своему же удивлению, съязвил:
— Где-то я уже это слышал…
Они не ругались после этого, но в воздухе теперь повисла холодная вежливость. Возможно, им и правда следовало бы наорать друг на друга, поссориться по-настоящему хотя бы однажды, чтобы в итоге либо окончательно расстаться, либо — и Джорджу это казалось наиболее вероятным, и вовсе не потому, что он сам жаждал этого, — сблизиться еще сильнее. Но вместо этого она (вежливо) настояла на том, чтобы уйти к себе, заявив, что ей крайне важно закончить работу прежде, чем она окончательно переселится к нему.
