Александр Торопцев - Охрана
В своем желании, однако, начальник охраны далеко не уходил от главных своих обязанностей. Он мог быть очень чутким человеком. Служба требовала этого. Еще лифт для главбуха не спустился на первый этаж, еще можно было глотать ее глазами и глотать, и слюнки глотать свои, вздыхая, а уж чуткий Федор Иванович услышал мягкие шаги Сергея по ковровой дорожке и шумно шелестнул очередной страницей. Главбух главбухом, а дело есть дело.
– Воронков, это твое художество? – спросил он по-военному строго, громко и деловито в тот самый миг, когда двери лифта приветливо для главбуха распахнулись.
– У меня что, уже и имени нет? – Сергей удивленно пожал плечами и с громким щелканьем стал разминать кисти рук.
– Не знаю, что у тебя есть, а чего нет, – уже не так громко признался Бакулин и, не теряя в строгости, показал рукой на страницу журнала для текущих дел. – Это твои каракули?
На правой странице одного из разворотов был по-детски нарисован головастый человек, опутанный множеством овальных линий, а рядом с ним пестрели совсем уж непонятные для замполита крючки, знаки, буквы, цифры. Что-то далекое, давно забытое могли напомнить они Бакулину. Но не напомнили. Сельскую школу он давно не вспоминал, будто бы обиделся на нее за что-то.
Ты чего тут кабалистику разводишь?
– С чего ты взял? – Воронков был уязвлен.
– Это что за каракули? Китайская грамота какая-то.
«Ответил бы я тебе, если бы ты хоть чуть-чуть разбирался в этих вопросах», – было написано в глазах Сергея. Он смотрел на Федора Ивановича с нескрываемым превосходством, даже с презрением. Но и таких повидал на своем веку Бакулин.
– Ты, вот что. Ты прекрати журналы портить. А если проверяющие придут? Разве так можно службу нести?
– У нас важный объект! Нам держаться за него надо! – весь искривлялся «великий врачеватель» и вдруг налетел на своего непосредственного начальника. – Чего ты икру мечешь? Выслужиться в очередной раз хочешь? – Министром охраны стать хочешь? Не генери, остынь. Это же рабочий журнал. Его ни одна собака, даже дворняжка, проверять не будет. Иди отдыхай, твоя очередь.
В холл вошел Валентин, спросил, позевывая:
– Сергей Васильевич, я на ворота пойду?
– Так. Хорошо. Будем работать, – Бакулин спорой походкой отправился в комнату отдыха.
– Чего это он? – спросил Валентин.
– Да так. Делать ему нечего. – Сергей не стал распространяться. – Иди на улицу, если хочешь.Утром Бакулин в очередной раз всех удивил. Он показал Прошину, Касьминову, Шипилову (заступающей смене) и Воронкову новый журнал «Сообщений, приказов и распоряжений начальника охраны объекта» и сказал:
– Приказываю всем заступающим на смену читать этот журнал и расписываться в графе «Ознакомлен». Всем ясно? Вопросы есть?
– И что же ты накалякал? – Сергей открыл журнал на первой странице и вслух прочитал: «Первое. Считаю недопустимым портить всякими художествами журналы. Ответственные – старшие смен. Ознакомлен. Подпись. Второе. В последние месяцы оставляет желать лучшего внешний вид охранников. Приказываю всем коротко постричься. Ознакомлен. Подпись. Третье. Приказываю прекратить решать кроссворды на посту, так как это отвлекает и расхолаживает. Ознакомлен. Подпись. Четвертое. Считаю недопустимыми и вредными всевозможные неслужебные разговоры личного составы охраны с сотрудниками. Ознакомлен. Подпись».
Бывшие офицеры переглянулись. Еще один журнал, еще несколько подписей в месяц. Каждая подпись – ближе к смерти. Каждый приказ – ближе к дембелю. А если ни туда и ни сюда не тянет, тогда как? Все одно – приказ, ознакомлен, подпись.
– Я пошел переодеваться, – сказал Прошин.
У него была хорошая внутренняя защита. И собранность. И еще кое-что, придававшее ему уверенность. Бакулин оценил этот шаг Прошина. Михаил Шипилов, майор-связист, тоже, естественно, бывший, человек исполнительный и робкий, почти как молодой солдатик, и весь он громоздкий, тихий голосом, добрый глазами, с преданной улыбкой скорее походил на молодого воина, вчера принявшего присягу, чем на бывшего майора с двадцатилетним сроком службы за плечами, спросил Касьминова, недавно ставшего начальником смены: – Я на ворота? – и, получив утвердительный ответ кивком головы, вдруг нахмурился и неуклюже как-то обратился к Бакулину: – Или сначала расписаться?
– Сначала нужно принять по всей форме дежурство, – Федор Иванович торжествовал.
– Хорошо. Ознакомлен. Подпись. Ну, я пошел. – Шипилов одел куртку и вышел к воротам конторы.Первый раунд долгой, продолжавшейся почти год схватки Бакулин выиграл у Воронкова с подавляющим преимуществом. Но нокаута не было. Сергей выстоял, затих, пораженный поведением своих коллег, и постригся покороче. Впрочем, он и в юности, еще до Высшей школы КГБ, не любил длинные прически.
Следующий раунд был за Воронковым. Через несколько недель после описанного события Бакулин подписал в штабе ЧОПа приказ о назначении Воронкова начальником смены. Теперь у него на объекте было пятеро начальников смен и четыре инспектора охраны, включая его сына, за которого дежурил он сам прилежно и регулярно, надеясь летом пристроить к дачной избе сруб хотя бы в двенадцать-пятнадцать, а то и в восемнадцать-двадцать квадратных метров. А что? Сын у него нежадный. Уже двух внучек ему подарил, не остановлюсь, говорит, пока двух парней жена не родит. Жена у сына ладная, домовитая. Пусть рожает. Вытянем. А чтобы не мешаться друг другу в дачной избе шесть на шесть, нужно пристроить к ней сруб, обустроить пристройку, и пусть хоть отдыхают, а хоть и живут. Коммуникации подведены, тепло, газ, канализация, дорога неплохая, да и пешком от станции недалеко. Двадцать минут от Кольцевой. Лес, озеро не загаженное. Что еще надо?
Восемь соток мало? Вполне хватит, если с умом подойти. Для картошки Бакулин на всякий случай участок прихватил рядом с дачами на бывшем колхозном поле. А работы он с детства не боялся. Украина. Сумская область. Глубинка. Деревня на стыке трех районов. Дыра дырой. Там золотой закон (не поработаешь – не полопаешь) действовал во все века, при всех правителях. В ФЗУ Бакулин вырвался после седьмого класса, а оттуда в армию. А из армии – в военное училище. Всю жизнь на границе. Да в Афгане. Несколько лет в Москве. Конечно, булыжники он на погранзаставах не таскал, лично ничего никогда не строил, не сажал ничего (и между прочим, никого), не сеял. Но службу знал и деревенскую работу, хоть и забыл, но уважал и не разлюбил. И тянулся к ней иногда. А сейчас, если бы как раньше, сто сорок пенсия да разные льготы, неужто он в охрану бы подался? Да на кой ляд ему это сдалось? Или мало он за двадцать семь лет службы с людьми насобачился? Или в армию он попал по призванию, по зову сердца или по желанию родителей-генералов? Да не было у него в роду никого выше командира партизанского отряда и то небольшого, и тот – дед по отцовской линии – умер в год рождения Бакулина Федора, в сорок шестом. Нет, в армию он пошел хоть и по доброй воле да по нужде. Украина-то большая. Когда в кино, сначала в деревенском клубе, в пятистенке еще бывалой, а потом в областном центре, перед фильмом в «Новостях дня» после бравурной музыки показывали украинские сюжеты, он диву давался: вон оно как живут на Украйне милой люди-то! Все у них есть. Радиоприемники, проигрыватели, поля покатые, тракторы, комбайны и прочее, а потом и телевизоры появились… Нет, зря говорить не надо. Была и такая Украина во все времена.
Но в родной деревне Бакулина и в окрест верст на тридцать другая Украина была. Родная, вросшая крепко в землю, с красивыми певучими людьми, но бедная! И немало таких деревень и целых районов было во все времена на Украине, будто бы те красивейшие места действительно у края богатых земель были Богом размещены, Богом же забыты, как забывают иной раз люди о том, что у них там в старых сараях, на чердаках, в чемоданах, покоящихся в антресолях городских квартир.
И тянулись из таких деревень и районов люди во все времена в другие края – российские за длинным рублем, за богатым житьем. Они крепко надеялись, что за пять, от силы десять лет на чужбине (пусть и российской, но ведь чужбине) накопят они денег тьму и вернутся на свою родину поднимать свою родную сторонку да прихорашивать, да обогащать. Куда там!
В шестьдесят первом году повезло старшей сестре Федора Бакулина Зое. Вышла она замуж на целине, уже исчерпавшей все свои возможности, за капитана-москвича Николая Иванова, попавшего под хрущевское сокращение, поселилась в столице, родила двух сыновей. Ох, и радости было в глухой сумской деревушке! Федор сразу после семилетки летом в гости к ней приехал, парубок. Она еще беременной вторым сыном была. Жили они за Курским вокзалом в деревянном двухэтажном доме в коммунальной квартире, в комнате окнами во двор. Хорошая комната на втором этаже. И опять же теплый туалет прямо в доме, и обещали ванную комнату сварганить. Одна из соседок по квартире занимала смежную с кухней каморку, что-то типа чулана с прорубленным в сторону трамвайной линии оконцем. Старая старушенция, ругливая. Зачем, говорит, мне это окно. Шум от него только. Как будто с кухни женский шум не тревожил ее, нервную.
