Кэтрин Райан Хайд - Любовь в настоящем времени
— Наверное, дальше, — расстроенно отвечает Чет. — Если только мы не проехали.
Жму на тормоза. Машина скользит по грязи. По инерции преодолеваем несколько футов. Чета бросает вперед, но ремень безопасности не пускает. Части тела старика болтаются, как у тряпичной куклы.
— Лжете, Чет. Вы просто не хотите мне помочь.
Он отводит глаза. Трогаемся. За окном все тот же осточертевший горный пейзаж. Скалы и низенькие деревья.
— Я стараюсь, — произносит старик.
Ой, врешь. Почему тогда в глаза не смотришь?
Вздыхаю. Опять останавливаюсь, зажмуриваюсь и откидываюсь назад. Ничего не вышло. Он поехал со мной, только чтобы отвязаться. Помогать мне он и не собирался. Правда, в кармане рубашки у меня фото отца. Но я хочу обрести обоих родителей. Не так уж много я от него требую. Особенно если учесть, что мои отец и мать давно в могиле.
— Мне надо выйти, — говорит Чет голосом детсадовца, которому приспичило в туалет. — Перекур.
— Ну что за фигня. Вы ведь и так умираете от этой дряни. Не остановиться никак?
— Ты сам-то курил когда? Оно и видно. Прошу тебя. Мне надо.
Опять вздыхаю. Выхожу из машины, вытаскиваю коляску, раскрываю и ставлю у пассажирской дверцы. Пересаживаю старика. Он неуклюже опускается на сиденье. Откуда такая тяжесть в почти уже бесплотном теле?
Стою, привалившись к машине. Чет достает из кармана пачку сигарет и глубоко затягивается. Меня окутывает облако табачного дыма. Машу руками, разгоняя дым. Отступаю на несколько шагов, чтобы ветер не дул в мою сторону.
Мы оба молчим довольно долго, на пару разглядывая открывающийся горный пейзаж.
— Для моей семьи это будет удар, — неожиданно говорит Чет. — Когда вся эта катавасия начнется.
— Не понимаю, о чем вы.
— Все ты прекрасно понимаешь.
Спорить с ним не хочется. Может, он не в себе.
— Мне надо пописать, — говорит Чет.
— Валяйте.
— Не так все просто. Ты должен мне помочь.
— Вы это серьезно?
— Абсолютно. Сам я свою коляску и за камешек не откачу. Отвези меня вон за те кусты. Там никто не увидит.
— Чет, тут в радиусе десяти миль ни души. Я отвернусь.
— У человека есть свое достоинство. — В голосе у Чета слезы. Он вытирает нос рукавом плаща.
Отвожу каталку за кусты.
— Помоги мне встать, — говорит старик.
— О господи. А повернуться в сторону вы не можете?
— Всего себя обмочу. Давай же. Сделай одно доброе дело.
Поднимаю его с кресла и придерживаю за плечи. Сам смотрю в сторону. Передо мной долина. И горы. И клубящиеся грозовые облака. Вот и на душе у меня так же пасмурно. И безнадежно.
Везу коляску обратно к машине. Пересаживаю Чета.
— Все, — говорю, — сдаюсь. Сейчас отвезу вас домой.
Разворачиваю машину и колдыбаюсь по узкой грязной дороге обратно.
Мили через четыре старик вдруг вопит:
— Стой! Тормози!
Ударяю по тормозам. Сидим, молчим.
— Это здесь? — спрашиваю.
— Приблизительно.
— И вы опознали место только на обратном пути?
— Точно.
Затягиваю ручной тормоз и выключаю двигатель.
— Прости меня, — говорит Чет. — Я просто подумал, что ты побежишь к властям и они разроют весь этот поганый склон. Каково придется моим детям? Даже если я к тому времени уже буду в могиле.
Перевариваю его слова.
— Я не собирался проводить эксгумацию, — говорю.
— Вот как. Не собирался?
— Мне и в голову не приходило.
— Ну да. А почему? Почему не приходило?
Как ему объяснить? Сказать, что мне невыносима сама мысль о ковше экскаватора или даже лопате, ворошащих ее косточки? Или что мертвое тело не более чем пустая оболочка, а я просто хочу поклониться месту, где окончила свой земной путь ее душа?
Поклониться. И оставить там памятный знак.
Все это тяжело выразить словами. И я говорю:
— Мне трудно объяснить.
— Доставай каталку, — говорит он. — Покажу тебе все, что помню.
Везу его меж камней по склону. Колеса то и дело увязают в щебне, пока не застревают окончательно. Беру старика на закорки, и мы пробираемся дальше. Перед носом у меня то и дело возникает костлявая рука и показывает, куда идти. Мне уже начинает чудиться, что я угодил в компанию призраков. И их несколько.
— Остановись здесь, — велит Чет.
Ссаживаю его. Мы, наверное, прошли уже около мили. Чет опускается на колени в грязь и озирается.
— Либо этот склон, либо следующий, — заключает он. — Я правду говорю. Это где-то здесь. Но ведь все меняется. Эрозия. Пара деревьев сползет со склона, и вид уже не тот. Но если ты на самом деле не собираешься устраивать раскопки, то мы приблизительно на месте. Точнее не скажу.
— Я знаю. И на том спасибо.
Гляжу вокруг. Дыхание у меня прерывается. Стараюсь запомнить все как можно лучше, чтобы вернуться сюда. Подставляю лицо ветру и жду, что Перл подаст знак. Но вокруг никого и ничего, только мы. Я уверен: Чет привел меня на то самое место. Только поток времени смыл следы прошлого.
— Знаешь что, — говорит Чет, — вот ты сказал: для того чтобы понять человека, надо залезть ему в душу. Наверное, это со всеми так. Попробуй пожить жизнью другого человека, и тогда постигнешь его мотивы. Даже если он творил зло. Поэтому-то я и ушел из полиции. На маленькую пенсию. Когда перестаешь видеть разницу между ними и тобой, пора на покой.
Взваливаю его на закорки, и мы возвращаемся к машине.
По дороге он отрубается. Голова закинута назад, рот открыт. Переутомился, наверное.
Когда мы уже подъехали к дому, меня поражает страшная мысль. Хватаю его за запястье и щупаю пульс. Эмоций никаких, просто все во мне леденеет. Да нет, вот он, пульс-то. Слабенький, но есть.
Жму на клаксон. Появляется его дочь. Распахивает дверь машины, раскладывает каталку, вытаскивает отца. Он в забытьи.
Наградив меня диким взглядом, она подносит к губам Чета ладонь — дышит ли он? Проверка проходит благополучно, это видно по ее лицу. Теперь она смотрит на меня иначе.
— Добились, чего хотели? — спрашивает.
— Да, пожалуй. Я сам не знал точно, чего хотел. Но кое-чего я достиг.
Направляюсь назад к побережью. Смотрю на часы. Успею забрать детей из школы, только опоздаю минут на десять. А может, нагоню по дороге. Жена дома с малышом, к тому же машина у нас всего одна. Если что, дети подождут. У меня хорошие дети. Они знают, что папу не придется долго ждать.
Рассказать им о том, что я узнал сегодня? Митчелл уже в том возрасте, когда может одним махом, играючи запрыгнуть в кровать с самой середины спальни. Просто так. А того, кто притаился под кроватью, он совсем не боится. Просто не догадывается, что там кто-то есть.
А вот Перл по ночам то и дело забирается к нам в постель под предлогом, что ей приснился плохой сон.
У каждого из нас свой Злой Дух. И часто не один. Злые Духи появились, как только мы научились мыслить. Имен у них нет, и обличья тоже. Мы все чего-то боимся, не всегда сознавая, чего именно. Сегодня я оглянулся назад и узрел своих Злых Духов. С именами и рожами.
Даже не знаю, пугаться мне или радоваться. Ведь мои злые духи — ненастоящие. Это просто ущербные люди. У некоторых уродство заметно больше, у других — меньше.
Но все они когда-то принадлежали к роду человеческому.
МИТЧ, 50 лет
Памятный знак
На вершине льет дождь. Мы сгрудились в палатке в надежде, что когда-нибудь он перестанет. Темно. Дует ветер. Лучше бы нам совершить свое паломничество, когда погода улучшится, но сегодня годовщина. В этот самый день двадцать пять лет назад Перл оставила Леонарда у меня и исчезла.
Сейчас сезон дождей. Как и тогда.
Конечно, детей лучше было бы оставить дома. Но Леонард им обещал, а он всегда выполняет обещания, которые дал детям. И не только детям. Перенести поездку на другой день? Леонард ни слова не сказал о том, насколько важна дата. Ему и не надо было об этом говорить. Все и так знали. Мимо очевидного не пройдешь.
«Ну промокнут. Не сахарные», — вот и все, что он сказал.
И промокли. Почему это дождь так бесит меня, когда я в палатке? А если в доме под крышей, ничего.
В школе я сказался больным, благо есть кому меня заменить.
И вот я здесь.
Митчи где-то носится, а Перл сидит с нами. Свет фонаря выхватывает из тьмы ее фигурку, тесно прижавшуюся к Леонарду.
То и дело Перл поднимает голову и смотрит на тени, пляшущие на матерчатом потолке. Свистит ветер, палатка вздрагивает. Жутковато. В самый раз для ребенка, особенно когда папа рядом и его можно взять за руку в любой момент.
— Я как раз думал, — говорит Леонард, — как мне повезло. Еще чуть-чуть — и я бы всего этого никогда не увидел.
— У меня тоже мелькнула такая мысль, — говорю.
Леонард смотрит на Перл, а Перл — на Леонарда.
Отец берет дочку за подбородок.
— И не только я никогда не увидел бы этой мордашки. Никто в мире не увидел бы.
