Леонид Сергеев - Мои собаки
— Ждите в медпункте! Выезжаю!
Через час, подняв облако пыли, Петров круто развернул мотоцикл у медпункта, бросил мне: «Забирайтесь в люльку!» и, когда я залез в коляску, помчал в поселок Баландино.
Дорога ровностью не отличалась, а Петров оказался бесшабашным гонщиком — гнал машину так, что перед глазами все мелькало, а на поворотах я чуть не вылетал из коляски в кювет.
Тем не менее, рядом с представителем власти, я почувствовал некоторое облегчение и подумал, что теперь-то мы непременно разыщем Дыма, а похитителей отдадут под суд. Я уже представлял их повинные речи, просьбы о прощении, но безжалостно требовал всю троицу отправить в тюрьму.
В дороге, стараясь перекричать шум мотора, Петров задал мне несколько вопросов, относительно похищения Дыма и «примет подозреваемых». В свою очередь я тоже громко докладывал подробности происшедшего. Два раза в пути мотоцикл ломался и Петров его чинил, называя «старым драндулетом».
В поселок мы ворвались, когда там уже зажглись огни и на улицах начались вечерние гуляния.
— Эти герои наверняка в клубе на дискотеке, — сбавляя скорость процедил Петров. — Поверьте моему нюху.
Он подкатил к клубу и размашисто прошагал в середину помещения. Я пристроился за ним, как уменьшенная тень крупного начальника, и сразу увидел одного из Ершей — он танцевал с девицей.
— Вон тот, — выпалил я, указывая Петрову на парня в оранжевой рубахе.
Петров подошел к парню.
— Фамилия?
Тот отстранил девицу, встал по стойке «смирно» и что-то пробормотал — то ли Наживин, то ли Наживкин.
— Документы! — резко потребовал Петров.
— С собой не ношу, гражданин начальник.
— Зря! Твой вид не внушает доверия. И фамилия тоже.
— Чем вам не по душе моя фамилия? — Ерш обидчиво скривил губы.
— Всем! В ней я унюхиваю что-то воровское!
— Обижаешь, гражданин начальник.
— Где живешь? Где твои сообщники? — обрушился Петров на Ерша.
— Смылись… Провожают девах…
— Где моя собака? — сорвался я.
Ерш взглянул на меня, побелел и начал уклончиво бормотать:
— Папаня, понимаешь… Твоего пса мы взяли на время… Ну, чтоб это… помог нам. Потом вернули бы… В транспорте он тихо, мирно лежал под сиденьем. Я сам держал его на веревке… А сюда прибыли, дверь открылась и он как дунет… Перегрыз веревку… Конец-то у меня в руке остался…
— Куда он побежал? — прохрипел я.
— Откуда я знаю, — с мерзопакостной миной Ерш развел руками.
— Все ясно, как в светлый день! Прикидываешься овечкой! — обрезал Петров. — Придется тебе проехать со мной в отделение. Уточним адреса твоих дружков, составим протокол за покушение на частную собственность. Заодно проверим еще кое-какие детальки из ваших богатых биографий!
Петров повернулся ко мне:
— А вы ждите меня у входа в клуб. Советую пока расклеить объявления о пропаже собаки. Где завклубом? — он остановил какого-то парня. — Приведи немедленно!
Парень так рьяно бросился выполнять приказ, что споткнулся и растянулся на полу. Через две секунды перед нами уже стоял навытяжку завклубом, квадратный мужичок с круглым, как тарелка, лицом.
— Выдели уважаемому туристу писчебумажные принадлежности! — Петров кивнул на меня и схватил Ерша за локоть. — Пошли!
В кабинете завклубом я написал десять объявлений:
«Кто видел собаку с двумя ошейниками и самодельными медалями (на одной адрес), убедительно прошу сообщить ее хозяину. Стоянка на берегу Великой, между плотиной и мостом. Или сообщить Петрову в Высоцком. Или доктору Нине в медпункт Анушкино. Крупное вознаграждение гарантирую».
Потом расклеивал объявления по поселку и одновременно выспрашивал у прохожих про Дыма. Все их ответы не радовали. Видели разных собак, но с двумя ошейниками и самодельными медалями не видел никто.
Я наклеил объявления на перекрестках, на магазине и клубе, и сильно надеялся, что все же кто-нибудь откликнется. Ну не мог же Дым совсем потеряться, тем более, что слух о нем уже катился по деревням! Мне оставалось только ждать. Без него я не собирался уезжать с Великой и не представлял свою жизнь вообще.
Когда я вновь подошел к клубу, меня уже ждал «Бычок», небольшой, крытый брезентом, грузовик. Его шофер — молодая женщина в комбинезоне, открыла дверь кабины и обратилась ко мне:
— Вы уважаемый турист? Меня прислал Петров, чтоб отвезти вас к реке.
— Найдется ваша собачка, — сказала женщина, когда мы тронулись. — Я уверена в этом. Ну посудите сами, ведь она домашняя, так? Привыкла к людям. Значит, придет в какую деревню. Ее опознают. Адрес на бирке есть, так? Я видела объявление на клубе (действительно, я приклеил его первым). Напишут вам. Мир не без добрых людей.
— Нет! — твердо сказал я. — Без него я никуда отсюда не уеду.
— Ну что ж, и это правильно. Можно подождать. Я уверена, пройдет два-три дня и собачка отыщется. Не переживайте так, ведь на вас лица нет. Все будет хорошо, вот увидите!
Женщина шофер безусловно была оптимисткой, а каждый знает — такие люди излучают теплоту и добро, поднимают окружающим настроение, заражают их надеждой на лучшее. Меня она успокоила. Совсем немного, но успокоила. Во всяком случае, мое сердце уже не выпрыгивало из грудной клетки, а более-менее ритмично билось на своем месте. Впрочем, может оно просто устало за этот ужасный день.
Женщина подвезла меня к реке, чуть выше стоянки. Я поблагодарил ее от всей души и, вконец измотанный, медленно побрел по берегу вниз по течению реки. Не помню, как доплелся до палатки, но помню — открыв ее рухнул и моментально отключился.
Глава двадцать пятая. Самый прекрасный день
Мне снилась городская квартира: ранним утром я лежу на тахте; солнце, точно веселый проказник, прямо-таки щекочет лицо; Челкаш смотрит в окно — кого из собак уже выгуливают, Дым беззастенчиво будит меня — лает в самое ухо. Я открыл глаза, надо мной склонялся… Дым! Он прерывисто дышал, горячим шершавым языком лизал мне лицо и руки, теребил лапой, повизгивал, пытался лаять охрипшим голосом — Вставай! Я вернулся!..
Я приподнялся, обнял своего самого лучшего друга на свете, поцеловал в мокрый прохладный нос.
— Где же ты пропадал, дружище?! И как нашел дорогу, если тебя увезли за десятки километров?!
Глаза у Дыма были в кровоподтеках — один почти полностью заплыл, лапы сбиты — на левую переднюю он припадал, на лопатке — открытая рана, на шее — ни ошейника, ни медалей. Избитый, уставший, осунувшийся, но не сломленный, он держался молодцом — все та же гордая осанка, а в здоровом глазу — дерзкий, непобедимый дух.
— Досталось же тебе, мой капитан!
В его взгляде появилось много боли, он кивнул и, прижав уши, молча уткнулся в мои колени. Я понял, что он хотел сказать — И самые сильные нуждаются в нежности и ласке — быть может, даже больше, чем слабые, потому что только сильные способны на большие дела и мужественные поступки; они и любят без оглядки и страдают безмерно — намного мучительней, чем слабые. Да еще умеют скрывать свои чувства, а не распускают слюни, что присуще всяким слабакам.
Я долго обнимал, целовал и гладил своего многострадального дружка — никак не верил своему счастью. И не виделись-то мы чуть больше суток, а казалось, прошла вечность.
Потом медикаментами из аптечки я обработал раны Дыма, перевязал его заплывший глаз и стал разводить костер, чтобы приготовить кашу с тушенкой. Дым пытался помочь мне — прихрамывая, потащил ветку, но я сказал:
— Отдохни, дружок! Еще наработаешься. После всех мытарств надо подлечиться, окрепнуть, восстановить форму.
Дым проглотил две миски каши, я принес ему запить речной воды и он, напившись, посмотрел на меня извиняющимся взглядом — посмотрел тускло, устало, одним глазом и тут же, у костра, уснул.
Я гладил его, спящего, и размышлял — какое странное существо собака. За что он так безоглядно, даже отчаянно, любит меня? Почему за меня готов идти в огонь и воду — да что там! — в любую минуту готов отдать за меня жизнь? Откуда такая жертвенность?!
Дым спал крепко. Во сне вздрагивал, скалился, рычал — продолжал бороться с Лешими. Я успокаивал его.
— Дымок, Дымок! Я с тобой! Все закончилось, мы снова вместе!
В полдень, когда наступила жара, я сделал над Дымом навес из спальника, а ближе к вечеру, когда налетели слепни, сделал из лапника веер и стал отгонять насекомых от своего друга.
В тот день — седьмой день нашего путешествия — мы никуда не плыли, с нами не случилось никаких приключений, мы не общались ни с местными жителями, ни с туристами, но он был самым прекрасным за всю поездку.
Дым проспал до позднего вечера. Я не будил его — знал, что сон, как ничто другое, восстанавливает силы и здоровье. Только когда наступила темнота и я разжег костер, Дым поднялся, съел еще одну миску каши и выразительно уставился на байдарку, раздумывая — отплывать сейчас или перенести отплытие на утро? Я уговорил его принять второй вариант.
