Макс Нарышкин - Синдром Клинтона. Моральный ущерб
Истасов, чтобы помочь убить бесценное время, рассказывал о том, какой он правильный корпоративный руководитель. Он хотел позвонить куда-то, но Тихон не позволил. Ему звонили раз двенадцать, но Тихон запретил отвечать на звонки. И Борис Борисович, чтобы не нервировать собеседника, отключил трубку. Поскольку Куртеев, как маньяк, читал на своем, уже похожем на египетский пергамент листке, три фамилии, Истасов принялся болтать. И болтал вот уже тридцать минут. Это невероятно раздражало Куртеева и мешало сосредоточиться.
«Р. Пусодин, О.И. Пятько, Т.Р. Истасов… — повторял он мысленно, понимая, что скоро сойдет с ума. — Т.Р. Истасов, Р. Пусодин, О.И. Пятько… »
— Это новое поколение менеджеров — непроходимые тупицы, — слышал Куртеев вырванные из непрерывного потока слов вырезки, — звонят: «Магазин стоит». Я спрашиваю: в чем дело, нет материала? Отвечают: материал есть, нет рулетки. Я говорю: зачем тебе, придурок, рулетка? Он отвечает: в инструкции сказано: «расстояние между полками — сорок сантиметров». Нет рулетки, нечем измерить. Я ему кричу: а линейки у тебя в канцнаборе тоже нет? Он: нет, канцнаборы поступили без линеек. Магазин «стоит». Потери — тысяч шестьдесят каждый час. Кричу: «Дебил, возьми в руки хоть что-нибудь! Длина всех рублевых купюр — 15 сантиметров! Видеокассеты — 18 с половиной! Дискеты — девять!! Нового карандаша — 19!» И что ты думаешь? Через час звонит: магазин «стоит». Он всю эту фигню в кучу собрал и никак одно к другому приложить не может, чтобы сорок сантиметров образовалось. Я ему говорю: «Олень, я тебе с психоаналитиком спичечный коробок отправляю. Поставите одну сотню рублей на другую, а сверху коробок. И будет — сорок!»
— Вы можете хотя бы на минуту заткнуться?
— Да, конечно.
Т.Р. Истасов, Р. Пусодин, О.И. Пятько…
Т.Р. Истасов, О.И. Пятько, Р. Пусодин…
Куртеев почувствовал, как у него повлажнели ладони. Листок в его руке дрогнул.
Т.Р.И стасовО.И. Пять коР.Пус один…
стасовО.И. Пять коР.Пус один Т.Р.И…
Стасовой пять, корпус один, квартира три.
— Пошел вон!!
— Простите? — пробормотал Истасов.
Дотянувшись до дверцы, Куртеев рванул ручку и вытолкал президента «Макарены» на улицу. Врубив первую передачу, он нажал на газ так, что резина завизжала и в салоне запахло горелым.
Первый корпус пятого дома он нашел в глубине двора. Неприметное серое зданьице в девять кирпичных этажей — образец точечной застройки меж тремя зданиями таким образом, чтобы цвет белья у выходящей из туалета с задранным подолом Валентины Филипповны хорошо различал сидящий на кухне в доме напротив Петр Никодимович.
Вбежав по лестнице на первый этаж, Куртеев развернулся лицом к двери, на которой была прилеплена на липучку золотистая цифра 3.
Что он делает, зачем он это делает? Какие перспективы этого плана? А был ли план вообще? Все эти вопросы Тихона не тревожили. Он прочел записку Вики и теперь просил у нее прощения за тугодумство. Ему пора было ее увидеть.
Шагнув вперед, он ударил ногой в район замка. Деревянная, незапертая дверь влетела внутрь, и сразу почувствовался запах пустой квартиры. Так пахнут квартиры, в которые еще никто не въехал или из которых уже съехали. Нейтральный запах, что-то среднее меж запахом старых обитателей и новых.
Пройдя мимо кухни, Тихон посмотрел в нее, когда шел мимо распахнутых дверей туалета и ванной, заглянул и туда. Когда вошел в единственную комнату, увидел Берга.
Профессор сидел на подоконнике, скрестив на отопительной батарее ноги, глядел куда-то мимо Тихона и разминал меж пальцев сигарету.
Глава 19
Храня молчание и не сводя с него глаз, Тихон принялся ходить вдоль окна.
— Я п-подозревал, что у нее в Москве есть квартира. Она купила ее для того, чтобы казаться независимой от меня… И не давала адреса…
— Потому, наверное, что старалась укрыться здесь от отеческой заботы.
Берг вялым, старческим жестом повел рукой вдоль стен.
— Она куда-то уехала. Чемодана нет. Вещи, которые она оставила, она никогда не любила.
— Это те, я думаю, что вы ей дарили.
— Шкаф настежь распахнут, пожалуйста… Картину эту я ей покупал. Она любила реальные пейзажи. Мне этот видок старой улочки в Таррагоне очень понравился, и я купил его в Мадриде у старого художника за триста евро. Но она ее оставила, значит, она торопилась… Бедная девочка спешила уехать…
Куртеев хотел сказать еще пару слов и о Таррагоне, но вдруг увидел на глазах старика слезы. Берг постарел лет на десять, и теперь шестидесятилетний мужчина, которому еще вчера нельзя было дать больше пятидесяти, выглядел на свои годы или даже чуть старше того.
— Что это вы взгрустнули? — грубовато надавил Тихон, счастливый оттого, что опасения найти в этой квартире Вику мертвой не оправдались.
— Она бежала, не сказав мне ни слова. Оставила полупустой шкаф, картину на стене и бежала…
— Вы это уже говорили.
Берг, старик ростом сто шестьдесят сантиметров, выглядел совершенно беспомощным.
— Она оставила записку, когда у нее не было времени. В спешке она все же успела написать. Не может быть, чтобы она успела собрать часть вещей, не успев перед этим дать подсказку, — Тихон говорил, отчаянно хрустя пальцами. Он говорил и понимал, что никакой подсказки нет. Там был офис, работа. Здесь она была дома. Ожидать от Вики искрометных поступков среди домашних стен не приходилось.
18.00 — было написано на стене кроваво-красным. Это видел и он, и Берг.
— Профессор, вы имеете кафедру. Ну, имели… Доктор наук. Пожили немало. А Вика у вас в дочерях куда дольше, чем у меня в невестах. Так отпугните, ради бога, свой marasmus sinilis, призовите на помощь свой ум! Вы прочли ее записку раньше меня, вы мудрее меня, черт бы вас побрал! Так стисните же мозги и выдавите из них хотя бы одну умную мысль. Ответьте на вопрос — что происходит с Викой?!
Берг соскочил с подоконника и направился на кухню. Вскоре оттуда послышался звук бьющей в раковину воды. А еще через секунду в комнату проник запашок корвалола.
— Этого мне еще не хватало, — выдавил Куртеев.
Сунув в зубы неприкуренную сигарету, он подошел к шкафу и стал выбрасывать оттуда содержимое. Коробка со шпильками для волос, зажимами и похожими на токарные буры бигудями полетела на пол. Содержимое рассыпалось по всей комнате. Блузки, брюки клеш, бриджи, коробки с туфлями… В эти вещи можно было одеть трех женщин для свидания. При этом они не выглядели бы немодно. Видимо, Вика выбрала не самые любимые, а самые практичные — Тихон не обнаружил среди тряпок ни одних джинсов, ни одной пары кроссовок, ни одного свитера. Запах, струящийся от вещей, был запахом Вики. Да уж, тут ошибиться было невозможно. Эта квартира принадлежала Вике. Можно было не смотреть в договор о регистрации прав собственности. Странно только, что она ни разу не упомянула об этой квартире. А секретов у них, кажется, не было…
— Что это такое? — крикнул Куртеев, показав на стену.
На ней, слева от шкафа, губной помадой было торопливо написано: 18.00.
— Возможно, итоговый результат ответного матча в Москве Россия — Англия.
— Хватит скоморошничать!
— Остыньте, Куртеев. Это же время, вы не понимаете? Восемнадцать часов ноль-ноль минут.
— А что это за время?
— Знал бы я, точил здесь с вами лясы?
— Берг, а не подозревали ли вы, что, помимо этой квартиры, в Москве у нее есть еще одна?
— Она сменила не к-квартиру, она сменила город, молодой человек.
Куртеев с удивлением обернулся и убедился в том, что видит старого Берга — энергичного и волевого. Взгляд искрился. Интересно, корвалола ли то был запах?
— Она покинула Москву, потому что та стала для нее опасна. И я думаю, что причину такого стремительного бегства нам следует выяснять у…
Шаги в прихожей раздались сразу и неожиданно. Было похоже на то, что кто-то стоял под дверью и подслушивал. Если это так, то именно это и спасло жизнь двоим, находящимся в квартире. Трое людей возрастом от тридцати до сорока мгновенно заполнили все пространство комнаты, и один из них поставленным ударом повалил Куртеева на пол.
Тихон лишь успел заметить, что один из троих похож на депутата Госдумы Малышкина, а второй, тот, что бил, на Дольфа Лундгрена. Быть может, это было последней мыслью ударившегося затылком о батарею консультанта. Рассмотреть третьего ему не хватило времени.
Пробуждение давалось с трудом.
В сентябре в Москве еще не топят. Форточку в комнате, когда послышался едкий запах корвалола, Куртеев открыл сам. Но это почему-то не беспокоило Тихона раньше. Ему не было холодно. Напротив, он задыхался от жары. И форточку открыл бы, даже если профессор пил боржоми. А сейчас его бил озноб, и он не мог понять, почему. Не открывая глаз, он вспомнил: шкаф, Дольф Лундгрен, салют, батарея.
