Марина Юденич - Исчадие рая
– Что ты делаешь здесь?
Мать, однако, на грубость, равно как и на внезапное появление Лены, не отреагировала никак. Медленно подняв голову, она посмотрела на нее в упор каким-то странным неподвижным взглядом и ответила почти спокойно, но чужим, тихим и хриплым голосом:
– Считаю деньги.
– Зачем?
– А на что ты собираешься жить, когда он бросит нас окончательно?
– Ты с ней говорила? – Теперь и Лена заговорила шепотом, голос ее почти враз осел в предчувствии чего-то еще более ужасного, чем то, к чему она была в принципе готова.
– Говорила. – Мать по-прежнему смотрела на нее в упор, говорила хрипло и еле слышно, но теперь губы ее как-то странно подергивались, складываясь в страшную улыбку.
– И – что?
– Ничего. Ты знаешь больше меня.
– Ничего я не знаю.
– Не лги. Знаешь. И знала, но молчала. Теперь – радуйся…
– Не знала. – Лену вдруг обуяло тупое бессмысленное упрямство, но мать не намерена была с ней спорить.
– Радуйся… Когда с голоду будем подыхать на улице, тогда порадуешься еще больше. Все, замашки свои барские забудь. Машины, прислуги, охраны, лицея, тряпок, компьютеров, дома этого проклятого – ничего у тебя больше не будет! Слышишь?! Ничего!.. Голая, нищая девка под забором – вот кто ты теперь! – Мать постепенно перешла на крик, но и крик этот был каким-то не ее, хриплым и низким. У нее явно начиналась истерика: слез не было, но плечи вдруг затряслись, а голова судорожно задергалась, болтаясь в разные стороны, однако Лена ничего этого уже не замечала. Сказанное матерью, хотя в принципе та не сказала ничего нового и неожиданного, вдруг поразило ее как нежданный громовой раскат, грянувший с ясного неба, опрокинув и развернув мысли в совершенно новом направлении.
Сделка состоялась, первые деньги были получены и, стало быть, необходимо было уже в ближайшем будущем продемонстрировать Ангелу хоть какие-нибудь осязаемые результаты. Бунин решил действовать поэтапно. Упрекнуть его было не за что: она высказала сразу несколько просьб, вот он и приступил к их исполнению. Кроме того, всегда можно будет сослаться на волю мифических мастеров или старцев – Бунин пока не определился, как все же они будут называться.
Итак, просьбы. Их было высказано, насколько он помнил, три. Организовать уничтожение ее соперницы с помощью мощных магических ритуалов. Напугать ее страшным предсказанием и разместить материал в разделе «Светской хроники» какого-нибудь популярного издания о том, что видный российский предприниматель N (кстати, она ведь должна будет назвать ему его имя, о своей догадке он сообщать не собирался: неизвестно, как юная психопатка на это отреагирует) появился на некоем светском раунде с очень молодой, очень красивой спутницей, которая, по слухам… Что ж, это не составляло для Бунина никакого труда, в недавнем еще прошлом он неплохо кормился, снабжая светских хроникеров скандальными слухами и пикантными подробностями из жизни известных политиков и звезд эстрады. Возможно, он сумеет даже провернуть это дельце без каких – либо материальных затрат – господин N еще в недавнем прошлом был почти что олигархом, да и теперь еще оставался в обойме заметных в обществе фигур, правда, пополнив своей персоной унылую когорту аутсайдеров в их рядах. Однако он готов был и заплатить: деньги были щедро отпущены полоумным Ангелом, и он даже не прочь был расстаться с некоторой их частью, дабы в репортерских кругах о нем снова заговорили как о ловком, успешном и вполне состоятельном авантюристе. К тому же стоил такой материал не очень дорого: самое большее – долларов пятьсот. Естественно, начинать следовало именно с этого, а там – куда кривая выведет.
Перебрав в памяти всех знакомых журналистов, ведущих «Светские хроники», Бунин остановился на одной, самой подходящей, как ему представлялось, кандидатуре.
Гарик Кеосанян вел интересующий его раздел в довольно популярной, хотя и с ярко выраженным оттенком желтизны, газете и был его давним знакомцем. Но главным, определившим его кандидатуру фактором стало не это. Всеядность, абсолютная беспринципность и патологическая жадность Гарика были притчей во языцех всей журналистской Москвы. Скандалов, в которые он то и дело вляпывался, было не счесть, герои его материалов регулярно били ему физиономию и вчиняли судебные иски, однако Гарик умудрялся выходить из передряг слегка потрепанным, но живым, здоровым и к тому же удивительным образом сохраняя за собой место ведущего постоянной рубрики вот уже на протяжении лет эдак пяти.
Стиль, в котором хроникер Кеосанян подавал материалы в своей рубрике, был очень своеобразен. Зачастую именно он становился причиной неприятностей автора; многие, особенно из числа завзятых «тусовщиков» и эстетствующих коллег-журналистов, откровенно им возмущались, но подавляющее большинство читателей воспринимало этот стиль с явным удовольствием и желало, судя по письмам в редакцию, знакомиться с подробностями светской жизни только в такой подаче. Вполне возможно, что именно это и служило залогом непотопляемости Гарика и долготерпения владельцев газеты. Существовало, однако, еще одно весьма занятное обстоятельство. Мало кто знал, что Гарик, которому диплом журфака, солидарно на протяжении всех пяти лет, приобретала вся многочисленная родня, добросовестно оплачивая каждую с треском проваленную им сессию, самостоятельно написать для газеты даже пару строк был совершенно не способен. Посему все материалы для его рубрики писала жена, в прошлом неплохая питерская журналистка, вышедшая замуж по сумасшедшей любви к статному, обаятельному брюнету, сходство которого со всеми сразу героями индийских мелодрам было потрясающим, а нахальству и умению вмиг заболтать любого собеседника мог позавидовать сам Остап Бендер. Замужество и рождение двух мальчиков-близнецов положило конец ее карьере, да и собственно нормальной человеческой жизни, к которой тонкая, интеллигентная петербурженка привыкла как к чему-то совершенно само собой разумеющемуся, данному человеку от рождения. Несмотря на приличные заработки и солидные «левые» гонорары, которые Гарик возвел в ранг главного критерия «проходимости» материала в своей рубрике, семью он держал, что называется, «в черном теле». Деньги на содержание выдавались строго дозированно и подотчетно, приглашение няньки было признано нецелесообразным, разумеется, исключительно в интересах детей; жена поэтому дни напролет сидела дома, а значит, покупать ей новую одежду было незачем. Примерно в таком духе строилась вся семейная экономика, вследствие которой почти что тургеневская девушка стремительно превратилась в издерганную, нервную домохозяйку, вынужденную считать каждую копейку и унизительно экономить на всем. Она заметно подурнела и постарела, практически не вылезала теперь из застиранного домашнего халатика; питалась преимущественно тем, что оставалось от детской трапезы; много курила, закрывшись в туалете, а потом пыталась перебить запах табака дешевым освежителем воздуха, обладавшим отвратительным приторным запахом, которым в итоге пропитались ее халат, волосы и даже кожа. «Ты бы лучше вообще не душилась», – брезгливо поведя носом, заметил однажды Гарик. Жена промолчала. Она прекратила общаться с многочисленными друзьями и коллегами, которые в недавнем прошлом ее любили и уважали, отказавшись в конце концов даже от телефонных разговоров: люди из внешнего мира говорили на языке, который она с каждым днем понимала все хуже, а ей просто нечего было им поведать.
Именно этой женщине почти ежедневно, возвращаясь домой, как правило, за полночь, ее по-прежнему красивый муж, похожий теперь на мексиканского (индийские фильмы давно вышли из моды) миллионера, благоухая винными, гастрономическими и парфюмерными изысками, дорогим табаком и каким-то еще трудно поддающимся описанию запахом сытого и самодовольного благополучия и разгула, швырял на кухонный стол несколько смятых листков из блокнота с неразборчивыми каракулями, зевая и потягиваясь, коротко бормотал обычное: «Я там набросал: кто, с кем, в чем, зачем и так далее… Состряпай что-нибудь до завтра, старушка. О'кей? Вот и ладненько…» Она послушно садилась к столу, аккуратно расправляла блокнотные листки. Стиль, которым отличалась подача материала в его рубрике, был ее ответом ему, тем, с кем он приятно коротал вечер на очередной презентации, приеме или премьере, и всему миру, так жестоко отринувшему ее. Когда-то она была не злым и не глупым человеком, но теперь рассказывать о радостях чужой жизни она могла только так, как кухарка, подглядевшая в замочную скважину за господским весельем и вдруг решившая поделиться своими наблюдениями с широкой публикой. Поначалу Гарик бесился и с руганью заставлял ее снова и снова переписывать заметки, борясь со злобной, порой издевательской манерой изложения, завистью, ненавистью и презрением к героям материала, которые так и сочились между его строк. Но произошло чудо: читательская аудитория неожиданно приняла именно этот стиль. Оказалось, что сотни тысяч людей смотрят на далекий и малопонятный им мир высшего света глазами его измученной, опустившейся жены и испытывают при этом, очевидно, те же чувства, что и она. Рейтинг рубрики резко пополз вверх. Гарик понял, что ему в очередной раз крупно и совершенно незаслуженно повезло.
