Эрнесто Сабато - О героях и могилах
Мартин попытался слово за словом вспомнить, что говорил в тот вечер Борденаве, но ничего существенного не находил, во всяком случае существенного для его цели. Борденаве, скроив несколько циничную гримасу, сказал, что итальянцы – это о двух мужчинах за соседним столиком – все одинаковы: все они, мол, инженеры, адвокаты, командиры. Но на самом-то деле они мошенники, хоть всех перестрелять. И Мартин вспомнил, что Алехандра, у которой вдруг испортилось настроение, тем временем чертила на бумажной салфетке сложные узоры, не глядя на него. Первое слово, которое они произносят (продолжал Борденаве), – это corruziоnе [80], и тогда приходится им напоминать, что у тех горемык, которых послали в Африку воевать с англичанами, танки раскурочивали еще в пути. У этих двоих, видите ли, дело застряло. Никак не могут попасть в точку: дают деньги тем, кому не надо давать, и не дают тем, кому надо. Так что, когда они пришли к нему, он расхохотался: как? вы не подмазали Бевилакву? Чтобы им досадить, он подчеркнул, что вот, извольте, фамилия итальянская, но, несмотря на фамилию, этот господин пьет не только воду [81]. И прибавил: «Вы, как итальянцы, можете оценить мою остроту», но им плевать на его остроумие, как он и ожидал. Так, позволил себе маленькую месть, черт побери. Приезжают, видите ли, сюда изображать невинность… Кроме того, он не удержался и дал им понять, что, коль они такие щепетильные, зачем тогда затеяли эту игру? Тот, кто предлагает взятку, такой же мерзавец, как и тот, кто получает. Мартин смотрел на него с удивлением. Когда ж после смерти Алехандры он снова воскрешал в уме каждую из сцен, в которых она участвовала, он пришел к выводу, что в тот момент Борденаве разглагольствовал исключительно для Алехандры – факт для Мартина удивительный, ибо он не мог понять, как это Борденаве надеялся покорить ее подобными россказнями. Затем он заговорил о политиках: да, все они коррумпированы. Он, конечно, не имеет в виду перонистов: он говорит обо всех, говорит вообще, о советниках, об афере с Паломаром [82], о сделке с Координацией [83]. Словом, всего не перечислишь. Что до предпринимателей, эти вечно жалуются (Мартин подумал о Молинари), хотя никогда еще они так не обогащались, как в последнее время, сколько бы ни возмущались коррупцией – мол, швейную иголку невозможно импортировать без взятки, да и рабочие то хотят работать, то не хотят. В общем, такая вот музыка. Но когда, скажите на милость, когда наша промышленность получала такие колоссальные прибыли, как в последние годы? Да они всех завалили своими стиральными машинами. Да теперь у любого чернорабочего есть электромиксер. А военные? Начиная с полковника и выше – за некоторыми похвальными исключениями, кроме нескольких безумцев, еще верящих в родину, – все подкуплены ордерами на автомашины и внеочередными отпусками. Рабочие? Единственное, что их интересует, – жить в достатке, получать в конце года премиальные, да чтобы выиграла команда «Ривер» или «Бока», еще им требуется жирное выходное пособие при увольнении – национальная хитрость! – да оплаченный отпуск, да праздник «Святого Перона». Со смехом он добавил: «Чтобы быть буржуа, им не хватает только капитальца». Затем, крутя указательным пальцем кубик льда в стакане с виски, заключил: «Потребительство, сплошь потребительство, и ничего больше». Выкладывай банкноты на стол, и получишь в этой стране все. Если есть у тебя состояние, то, будь ты хоть разбойником с большой дороги, перед тобой будут ходить на цыпочках, ты уже важная персона, аристократ. Короче, у нас расстраиваться бессмысленно, кругом одна гниль, и исправить ничего нельзя. Страну развратили гринго, теперь это уже не тот народ, который когда-то нес свободу Чили и Перу. Теперь это нация дельцов, трусов, неаполитанских лотерейщиков, плутов, международных авантюристов, вроде тех, что вот тут сидят, мошенников и футбольных спекулянтов. Лишь тогда Борденаве встал, попрощался с Мартином за руку и сказал, чтобы он не беспокоился, выселять его не будут. Выйдя вдвоем с Алехандрой, они прошли к реке и сели там на скамью. Он вспоминал потом каждое движение Алехандры, когда он спросил, как ей понравился этот человек: она закурила сигарету, и при свете спички стало видно, что лицо у нее хмурое и жесткое. «А как он может мне нравиться! – сказала она. – Аргентинец!» И умолкла и, судя по ее лицу, не собиралась продолжать. В те минуты Мартин понимал лишь, что появление Борденаве смутило ее душевный покой – как появление пресмыкающегося в колодце с кристально чистой водой, которую собираешься пить. Потом она все же сказала, что у нее болит голова и она хотела бы пойти домой и лечь. И когда они прощались у калитки на улице Рио-Куарто, она сказала ему неприятным, сухим тоном, чтобы он сходил к Молинари, но только пусть не строит себе иллюзий.
Когда Мартин просматривал этот давний документ своей памяти, с какой-то ранящей яркостью вылепились некоторые ее слова, обретшие потом, после ее смерти, неожиданный смысл. Да, между тем мирным днем, когда они шли рука об руку, и нелепой встречей с Молинари стоял Борденаве. Вмешалось нечто грозное, жестокое.
XIV
Но вот, совершенно случайно, Мартин оказался возле кафе Чичина и, зайдя внутрь, услышал Психа Баррагана, который дул водку и одновременно по своему обыкновению без устали проповедовал: «Грядут времена крови и огня, ребята», наставительно и пророчески грозя указательным пальцем потешавшимся над ним молодцам, не способным серьезно относиться ни к чему, кроме Перона или воскресного матча с командой Западной железной дороги, а Мартин между тем вспоминал, что Алехандра, когда они встретились, побледнела, хотя возможно также, что это ему показалось, ведь не так легко было это заметить, поскольку она сидела в машине; а факт этот мог иметь огромное значение – он говорил, что встреча ее с Борденаве была не случайной, а условленной, но как и когда, о Боже, как и когда? «Времена возмездия, ребята» – и, водя правой рукой в воздухе, будто пишет огромные буквы, прибавлял: «Так написано», и ребята хохотали до слез, а Мартин размышлял, что, пусть она и побледнела, это еще не назовешь недвусмысленной уликой – возможно, то было от стыда, что Мартин увидел ее рядом с человеком, презрения к которому она не скрывала. И кроме того, как же они могли договориться о встрече, если она знать не знала, где живет Борденаве, и Мартин даже в лихорадочном бреду не смог бы себе представить, чтобы она стала искать в справочнике адрес и номер телефона и позвонила ему! «Времена крови и огня, ибо только огнем можно очистить этот проклятый город, этот новый Вавилон, потому как все мы грешники», но ведь была еще возможность того, что они встретились в баре «Пласа», бар этот Алехандра, видимо, посещает или посещала раньше, о чем говорила уверенность, с какой она вела Мартина на это свидание, – так что она, возможно, зашла в бар (но для чего? Бог мой, Для чего?), и, когда увидела Борденаве, у них могла завязаться беседа, скорее всего по его инициативе, сразу видно, что он волокита и человек весьма светский. «Да, смейтесь, вы, банда лоботрясов, но я вам говорю, что кровь и огонь обрушатся на вас», и, хотя все хохотали и даже сам Барраган временами присоединялся к общему веселью – человек он был добродушный, – в глазах его, когда он устремил взгляд на Мартина, вспыхнул особый блеск, блеск, быть может, пророческий, хотя то был взгляд доморощенного пророка, пьянчуги и невежды (но – как потом размышлял Бруно – что знаем мы об орудиях, избираемых роком, дабы туманно извещать нас о своих предначертаниях? И разве не может он посылать нам свои коварные предупрежденья устами тех, кого обычно не принимают всерьез, – устами безумных и детей?), и вдруг, точно это заговорил другой человек, не тот, что шутил с парнями в баре, добавил: «Но не на тебя, малыш, нет, потому как тебе назначено спасти нас всех», и тут все смолкли, и тишина окружила эти неожиданные слова Психа; ребята, правда, очухались и стали спрашивать: «Эй, Псих, скажи, какой номер выиграет завтра», но Барраган, отрицательно качая головой и потягивая огневую водочку, отвечал: «Да, регочите, только вы сами увидите то, о чем я сказал, увидите собственными глазами, – выхода нет, этот сволочной город будет наказан, и должен явиться Некто, потому как миру нельзя так жить дальше», и в этот момент Мартин, не сводя глаз с Психа и под впечатлением его прорицаний, связал его речи со словами Алехандры о ее вещих снах и об очищении огнем.
– Христа у нас отняли, а что нам дали взамен? Автомашины, самолеты, холодильники. Ну вот, к примеру, ты, Чичин, скажи – теперь, когда у тебя есть холодильник, ты стал счастливей, чем когда хромой Акунья привозил тебе куски льда? Предположим – это только предположение, – что завтра ты, Лояконо, сможешь полететь на Луну… – Фраза эта была встречена бурным хохотом. – Так я ж вам говорю, болваны, что это только предположение. Ну и что? Будешь ты счастливей, чем теперь?
