Ребекка Маккаи - Запретное чтение
Я с любопытством все тут рассмотрела: заглянула в шкаф, где до сих пор висела подростковая одежда, порылась в школьных работах, которыми оказался набит ящик стола: «Использование стилистического приема гипербола в романе Сэлинджера ʽНад пропастью во ржиʼ». Я вспомнила, как однажды мы с Аней играли у кого-то в подвале в «Монополию», пока взрослые пили и ели наверху. Когда я забрала ее последнюю пятисотдолларовую купюру, Аня заплакала, а потом утверждала, что это был приступ аллергии. «Наверное, раньше у них была кошка», — объясняла она.
Тут мне пришло в голову, что никто не заметит, если из этой комнаты что-нибудь вдруг пропадет. Я снова открыла шкаф и отобрала немного вещей, не слишком мешковатых и не черных: несколько футболок, три приличных свитера и пару драных джинсов. В ящике с носками обнаружились только непарные, но я все равно взяла несколько штук. Потом я достала с полки две книги для Иэна — «Джонни Тремейна»[58] и биографию Генриха VIII. На обложке красовалось улыбающееся лицо Анны Болейн в окружении других жен короля, и голова Анны уже была отрублена и должна была вот-вот отвалиться. Иэн будет в восторге. Все это я сложила в пакет из супермаркета, который служил мне чемоданом, и добавила к трофею штопор, блокнот, мочалку, фонарик, пластиковый контейнер для еды, флакон старых духов (забрызгивать запах жареной картошки в машине) и десять кассет с музыкальными сборниками, на которых наверняка хотя бы не было национального гимна Австралии. Я открыла копилку в форме пчелы, стоявшую на тумбочке у кровати, и с удивлением обнаружила там пригоршню монет — разве человек, решивший сбежать из дома, оставит в копилке деньги? — но тут разглядела, что монеты канадские. Я живо представила себе, как Аня сидит на кровати вечером накануне побега, аккуратно отсортировывает американские монеты и, сосчитав их, прикидывает, насколько далеко сможет уехать на эти деньги на автобусе. Я ссыпала монеты себе в карман. Если придется бежать в Канаду, хотя бы смогу заплатить за въезд на автомагистраль.
Я переоделась в белую ночную рубашку, которую нашла в комоде, и сверху надела серую футболку с длинным рукавом. От обеих вещей веяло затхлостью, но все равно это было лучше, чем снова спать в своей одежде. Я забралась в постель и позвонила Тиму. Чем дольше тянулось наше путешествие, тем больше писем скапливалось у меня в почтовом ящике, и в конце концов настанет день, когда почтальон начнет оставлять их на полу у лестницы. К тому же рано или поздно местные газетчики наверняка придут к моим соседям, чтобы поинтересоваться, действительно ли я была таким уж тихим и безобидным человеком. Я, затаив дыхание, слушала длинные гудки в трубке и на всякий случай готовила себя к тому, что к телефону подойдет не Тим, а полицейский.
— ¡Hola! — закричал в трубку Тим по-испански. — ¿Quién es?[59]
Его голос был едва различим из-за громкой музыки.
— Это Люси, — сказала я.
— Кто? — прокричал он.
— Люси! — повторила я как можно громче, еле сдерживаясь, чтобы тоже не заорать во весь голос.
— Люси! — закричал Тим. — Прости, дорогая! Сейчас мы сделаем потише.
— Что?
— Ты уж прости! У Ленни день рождения! Приходи тоже, если хочешь!
— А… нет. Нет, я себя неважно чувствую.
— О, бедняжка! Прости нас, ради бога. Сейчас мы сделаем потише, тебе надо выспаться. Может, тебе чего-нибудь принести?
— Нет-нет, спасибо. Нет. У меня все есть.
— Ну хорошо! Чао, белла!
Мне на мгновение почудилось — правда, на самом деле, — что, возможно, настоящая Люси Гулл находится сейчас в Ганнибале, лежит у себя дома в постели, читает Вудхауса, Хайсмит или Остин, прислушивается к испанско-итальянской фиесте в квартире у Тима и пытается уснуть. А настоящий Иэн Дрейк сидит на полу у себя в комнате и складывает из страницы учебника пастора Боба оригами в виде африканского трубкозуба.
А те, другие мы — Иэн и Люси, которые несутся по стране на восток, это лишь призраки, разыгрывающие то, что могло бы произойти, или то, чему следовало бы произойти. А может, мы были кошмаром в воспаленном сознании реальной Люси Гулл.
Но нет, в действительности все было наоборот. Призраком была та Люси, которая находилась сейчас в Ганнибале. Призраком, как и все в этой печальной комнате…
В комнате, куда сто лет не заходили,
Живут тетради и бутылка с песком,
Рука, нарисованная на листе бумаги,
Три матрешки и ящик с одиноким носком,
Африканские маски,
Карандаши и краски,
Пыль на окне,
Джонни Тремейн в огне,
А за окном — только дождь во тьме.
Спокойной ночи, Анина постель.
Спокойной ночи, голова Анны Болейн.
Спокойной ночи, нервный мальчик десяти лет.
Спокойной ночи, копилка иностранных монет.
Спокойной ночи, обувная коробка.
Спокойной ночи, сигареты и зажигалка.
Спокойной ночи, хорьки.
Спокойной ночи, огоньки.
Спокойной ночи, сирены и проблесковые маячки…
25
Нация беглецов?
Я три часа пыталась уснуть, но в комнате было очень холодно, к тому же я мало поела за ужином, а еще меня мучила мысль об обувной коробке. Марта оставила в коридоре ночной свет, с его помощью я добралась до лестницы и некоторое время постояла на верхней ступеньке, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте.
Я подумала, что ведь можно прямо сейчас взять и уехать: Иэн проснется, а меня уже нет. Лабазниковы доставят его домой. Правда, им придется рассказать полиции, как они с ним познакомились, и я вынуждена буду скрываться в бегах и жить в Канаде на свои 2 доллара 35 центов мелочью. Ну и вообще, если уж я не отвезла его домой в первый же вечер, не бросила в музее в Кливленде, не сбежала от него на заправочной станции и до сих пор не позвонила в полицию, то и теперь не оставлю его одного.
Я стала осторожно спускаться по лестнице, чувствуя, как с каждым шагом запах хорьков бьет в нос все сильнее. Коробка так и лежала на журнальном столике. Мне показалось странным, что Леон оставил ее там — нелегальную посылку, которую я с такой тщательностью прятала под кроватью в гостинице, нашего четвертого товарища на дороге из желтого кирпича. Упаковочная лента, которой отец приклеил крышку, тоже была на месте. Я только теперь поняла, что не видела, как он ее приклеивал. Кто знает, что он мог подложить туда в самый последний момент? Я подняла коробку со стола и легонько потрясла. Коробка была тяжеловата для стопки чеков, которые показывал мне отец, к тому же в ней перекатывалось что-то более твердое, чем отдельные листочки бумаги, — связанная резинкой пачка купюр или, может, еще одна коробка, поменьше? Отклеить ленту незаметно было невозможно, поэтому я нашла на кухне карандаш и проткнула в одном из нижних углов коробки дырку — такую маленькую, что Леон вполне мог внушить себе, что сначала он ее просто не заметил. Я засунула палец в дырку и попыталась нащупать содержимое. Там и в самом деле было что-то твердое. Я вспомнила, что наверху у меня есть фонарик, и пошла за ним.
Когда я вернулась в комнату Ани, на пороге меня ждал Иэн.
— Я не могу дышать, — сказал он. — Он втянул голову в плечи, и я слышала его сипящее дыхание даже с того места, где стояла.
— Я принял лекарство, но это не помогло. Как думаете, может, принять еще?
— Нет, это плохая мысль.
— Но я… НЕ МОГУ… ДЫШАТЬ! — закричал он, уже совсем часто хватая воздух ртом.
Если бы я сама сто раз не переживала подобные приступы в детстве, я бы подумала, что он умирает. На другом конце коридора мелькнул свет, и из спальни вышел Леон, протирая рукой глаза. На нем была пижама в голубую полоску. Он включил свет в коридоре, и Иэн мешком рухнул на пол, обхватив себя за плечи и рыдая. Вслед за Леоном в коридор вышла и Марта, накинувшая на ночную рубашку халат.
Лабазниковы увлекли Иэна вниз, Марта кудахтала, а Леон хлопал его по спине и приговаривал:
— Сейчас мы тебя починим, будешь как новенький! И воздуха будет сколько хочешь!
Я поспешила за ними, радуясь тому, что поставила коробку на место.
Мы сидели на кухне, и Марта варила на плите кофе. Я думала, он варится для взрослых, чтобы мы смогли окончательно проснуться, но тут Марта налила кофе в большую кружку, добавила туда молока и сахара и поставила ее перед Иэном. Когда я была маленькой, отец во время приступов астмы всякий раз норовил напоить меня кофе, но мать ему не позволяла.
— Ты что, хочешь, чтобы она стала карликом?! — возмущалась она.
Иэн начал дуть на кофе и отхлебывать его маленькими глотками.
